Анатолий Уткин - Мировая холодная война
Государственный секретарь Корделл Хэлл так обобщает встречу с Иденом: «Мы оба пришли к согласию в определении огромной важности определения возможного будущего России и ее курса в отношении Европы и в мировых делах в целом. Я спросил его мнение о возможном курсе России — в дополнение к прежней изоляции — после приобретения ею дополнительной территории вдоль ее европейских границ, учитывая при этом ее высокую степень вооруженности; что было бы в ее интересах, экономических и прочих — стать частью мира и взять на себя всю ответственность, проводя здравую практичную политику международного сотрудничества в важнейших вопросах».
Рузвельт же считал, что мир будущего следует строить на соотношении реальной силы. Вскоре после отбытия Идена Рузвельт приоткрыл окно в мир своего анализа, пригласив журналиста Форреста Дэвиса на уик-энд в Белый дом. Его статья, предварительно проверенная президентом, появилась в «Сатэрдэй Ивнинг Пост» весной 1943 г. Мир будущего, писал Дэвис, должен был основываться на «факторе мощи"Версальская система рухнула из-за пренебрежения к этому фактору, ввиду того, что „Лига наций“ была идеалистической мечтой, не имеющей под собой твердого основания. Требуется „хладнокровная реалистическая техника“. На этот раз США будут участвовать в мировом соотношении сил. И мощным фактором будет Россия. „С ослабленной Германией и Францией в руинах Россия становится единственной первоклассной военной державой на континенте“.
Мнения
Западные союзники делились своими оценками той страны, которая в данный момент сдерживала основную мощь Германии, той стране, от выживания которой зависело будущее и англосаксонского мира. Президент и премьер-министр обратились к анализу положения третьего из главных участников складывающейся коалиции — России. Разведка и радио сообщали о жестоких боях на советско-германском фронте, об отступлении немцев под Москвой. Рузвельт сказал, что Сталин возглавляет «очень отсталый народ», и это многое объясняет. Но Россия — огромная страна и мир будущего можно построить только в союзе с ней.
Черчилль вспомнил те дни, когда руководил английской интервенцией и белые армии вплотную подошли к Туле. «Я прощу их теперь, — сказал Черчилль, — в пропорции к числу убитых ими гуннов». «Простят ли они вас?» — откликнулся на слова Черчилля Гопкинс. «В пропорции к числу танков, которые я пошлю», — ответил Черчилль. В действиях Черчилля уже на этом этапе видно долговременное стратегическое планирование. Он сообщал Идену, находившемуся в тот момент в Москве: «Никто не может предсказать, каким сложится баланс сил и где будут стоять победоносные армии в конце войны. Вероятно, однако, что Соединенные Штаты и Британия, не истощив своих сил, будут наиболее вооруженным и экономически самым мощным блоком, который когда-либо видел мир, а Советский Союз будет нуждаться в нашей помощи значительно больше, чем мы в его». Черчилль поручил Идену обсудить со Сталиным возможность посылки английских войск на Кавказ и не исключал для себя участия английских дивизий в боевых действиях на юге советско-германского фронта.
Черчилль, как и после первой мировой войны, считал что «гранды» современного мира могут обеспечить свои интересы посредством союза наций в организации глобального охвата — идея, чрезвычайно близкая и Рузвельту. Этой организацией предстояло стать ООН. Вечером первого дня 1942 года президент Рузвельт, премьер-министр Черчилль, посол СССР М. М. Литвинов и китайский посол Т. Сунг подписали в кабинете Рузвельта документ под названием «Декларация Объединенных Наций». Так складывалась антигитлеровская коалиция. Название «Объединенные нации» пришло к Рузвельту когда он вкатился в покои Черчилля на коляске, а премьер-министр, только что принявший душ, нашел, что новое название более впечатляющим чем «Ассоциированные нации». Черчилль тотчас же извлек из своей бездонной памяти строки Байрона, воспевшего «меч объединенных наций будущего».
На том этапе Черчилль был согласен обсуждать мировую стратегию лишь с Рузвельтом. Такое состояние дел в выработке союзнической стратегии не устраивало многих. Пожалуй первыми это выразили китайцы. Генералиссимус Чан Кайши получил звание верховного главнокомандующего союзными войсками на китайском фронте, и он немедленно выразил желание участвовать в выработке большой союзной стратегии. Напрасные усилия. С точки зрения статуса наиболее привилегированного союзника у Англии в США не было конкурентов. Когда правительство Чан Кайши попыталось превратить дуумвират и триумвират, эти «поползновения» были отвергнуты на том основании, что, находясь в отдаленном и плохо связанном с внешним миром регионе, Китай не может быть членом клуба, главной задачей которого является мировое распределение ресурсов. Созданные в Вашингтоне органы не пошли на включение в свое число и других Объединенных наций, в частности Советского Союза.
Сталин при польской делегации прибывшей в Москву делегации генерала Сикорского отчитал генерала Панфилова за плохое снабжение польских войск. На обеде в честь польской делегации он почти дружески уговаривает польских генералов, уводящих из России столь нужные в данный момент дивизии, созданные из прежде заключенных в советских лагерях поляков воинские части, которые могли бы усилить советский фронт: «Мы вместе определим нашу новую общую границу еще до мирной конференции… Давайте пока прекратим обсуждать этот вопрос. Не беспокойтесь, мы не обидим вас… Я пожилой человек и у меня есть опыт. Я знаю, что, если вы выходите в Персию, вы уже никогда не вернетесь. Я вижу, что у Англии большие планы и она нуждается в польских солдатах».
Жесткость польских генералов в конечном счете его раздражила. «Получается, что русские могут лишь угнетать поляков и не могут сделать им ничего хорошего. Тогда убирайтесь! Мы справимся и без вас… Мы решим свои проблемы сами. Мы отвоюем Польшу и вернем ее вам». Что касается английских планов в отношении польских воинских частей, то Сталин почти пророчески предупредил поляков еще 3 декабря: «Завтра японцы нанесут удар и поляки будут умирать в Сингапуре». После этого Сталин довольно неожиданно развернул острие своего гнева против англичан и стал убеждать присутствующих, что лучшими летчиками являются славяне — «молодая раса, еще не утомленная… Немцы сильны, но славяне сокрушат их». Сталин не согласился с утверждением Сикорского, что «французы — конченый народ». Уход поляков через Каспий не мог не огорчать Сталина, внутренне он явно испытывал горькие чувства. Позже Сикорский скажет Черчиллю, Сталин уже подозревал в уходе столь необходимых на советско-германском фронте поляков «интриги англо-американцев».
Еще более отчетливо стало ощущаться зарождение будущих противоречий во время визита в Москву британского министра иностранных дел Идена в середине декабря. Британский Форин-оффис уже был обеспокоен опасениями советского руководства в отношении особых отношений Британии с США. Мы впервые в ходе войны видим достаточно жесткого в отношении союзников Сталина. Он потребовал от Лондона объявления войны Финляндии, Румынии и Венгрии, равно как более четкого определения целей войны и послевоенных планов. Одновременно и черчиллевское руководство проявило первые опасения. В Лондоне уже бродили слухи о будущих советских базах в Норвегии, Финляндии и Прибалтике, ревизии конвенции Монтрё (о Босфоре и Дарданеллах), требовании выхода к Персидскому заливу. Посол Майский старался развеять эти ранние тревоги, смягчить тяжелые впечатления, он напоминал сталинскую самооценку, данную в беседах с поляками: «Я грубый».
На декабрь 1941 года приходится и первое важное проявление союзнической солидарности. Прибывший в Мурманск на крейсере «Кент» вместе с советским послом в Британии Майским британский министр иностранных дел Антони Иден заранее приготовил для Сталина меморандум, который должен был ослабить опасения Сталина в отношении возможности англо-американского «сговора». Британия и Россия будут вместе сражаться до любого конца.
Сталин показал Майскому два заранее заготовленных проекта документов. В первом англичанам предлагалось советско-английский Договор 1941 года продлить на послевоенное время. По предлагаемым условиям второго документа Югославия, Австрия, Чехословакия и Греция восстанавливались в предвоенных границах. Право стать независимым государством предлагалось Баварии. Пруссия теряла Рейнланд на западе и восточную свою часть на востоке. Литва (в составе СССР) получала немецкие земли к северу от Немана. Если Франция не восстанавливала свои силы, Британия получала право содержать базы Булони и в Дюнкерке, а также вооруженные силы в Бельгии, Нидерландах, Норвегии и Швеции. За Советским Союзом сохранялись границы 1941 года, граница с Польшей проходила по «линии Керзона».
