Евгений Примаков - Мысли вслух
Конвергенция — миф или реальность?
Я хорошо помню дискуссии, которые велись в ИМЭМО по этому вопросу в период перестроечной гласности. Официальная линия советского руководства в тот период выражалась категорично: о конвергенции двух общественно-политических систем — социалистической и капиталистической — не может быть и речи. Эта линия, по сути, опиралась на вывод И.В. Сталина, что производственные отношения во всех формациях, кроме социалистической, выкристаллизовывались в недрах предшествующей формации. А социалистические производственные отношения появляются на свет только после свершения революции, уничтожающей полностью и дотла капиталистические базис и надстройку. Историческая роль капитализма низводилась при этом лишь к созданию материальных предпосылок пролетарской революции.
Полностью отрицалось также влияние капиталистического окружения на социалистические страны. Утверждалось, что социализм оказывает всестороннее воздействие на основные процессы и явления в мире. Но обратное воздействие капиталистической на социалистическую систему категорично отрицалось. Идея сближения двух общественно-политических систем предавалась анафеме. Между тем полное отрицание конвергенции не только тормозило развитие теории, но и негативно сказывалось на хозяйственной практике в СССР.
Отказ от многих догм происходил не сразу. Время перестройки было отмечено острой идеологической борьбой.
В книге «Годы в большой политике» я писал по этому поводу: «Сколько сил ушло на то, чтобы доказать очевидное для нас, но не во всем совпадавшее с работами классиков марксизма-ленинизма положение о существовании универсальных законов в отношении производительных сил вне зависимости от характера производственных отношений. Иными словами, что существует ряд одинаковых закономерностей, свойственных производительным силам как таковым, независимо от того, где развивается производство — в социалистическом или капиталистическом обществе. А ведь противники этого очевидного положения практически захлопывали дверь для использования у нас опыта западных стран».[22]
Но такое использование было необходимо. В советский период нас обуревала гигантомания. Мы строили огромные заводы чуть ли не единственных производителей той или иной продукции в СССР, считая, что выигрываем в отношении малых форм производства на росте производительности труда, в то время как на Западе давно уже поняли преимущества малых и средних предприятий, рассредоточенных по всей стране. Мы делали упор на отраслевое управление, в то время как в США, например, около 95 процентов корпораций — многоотраслевые, а это высшая форма организации производства, над которой уже не стоят ни министерства, ни ведомства. Подобная картина в Японии, Западной Европе. Или образование всех условий для того, чтобы быстрее амортизировать передовое и дорогостоящее оборудование. Или создание «венчурных» предприятий, призванных решить определенную задачу на острие научно-технического прогресса. Список особенностей организации производства в развитых капиталистических странах можно было бы продолжить.
Такие проблемы становились содержанием записок, направляемых руководству страны. Снабжал ими ИМЭМО рабочие группы при Брежневе, а во время Горбачева прорывался с записками на самый верх. Но часто это происходило поистине в карикатурных формах. Уже в годы перестройки Николай Иванович Рыжков, тогдашний председатель Совета министров, понимая важность производственно-организационного преобразования подшипниковой промышленности для развития отечественного машиностроения, собрал у себя совещание производственников и ученых. Мы в ИМЭМО серьезно подготовились к этой встрече, изучив опыт Швеции, ФРГ. Были на совещании в Кремле во всеоружии, предложив схему создания четырех научно-производственных объединений и подробно показав их структуру. На вопрос, как распределится между ними качественное производство подшипников, ответили, к удивлению многих присутствующих, что все четыре объединения будут выпускать однотипную продукцию — так мы обеспечим конкуренцию. Тогда взял слово министр автомобильного транспорта и, обращаясь к председателю Совмина, сказал: «Я обещаю прорыв в подшипниковой области, мне для этого нужен еще один заместитель министра, вот его “объективка”».
Будучи умным человеком, Николай Иванович прервал заседание, сказав министру: «Вы явно не готовы к обсуждению». Но в Кремль по этому вопросу нас больше не звали…
Помню, как еще во времена Брежнева академик Н.Н. Иноземцев пригласил меня к себе домой поужинать. Он был явно взволнован. Сказал, что впервые предложили ему, тогда кандидату в члены ЦК КПСС, выступить на пленуме Центрального комитета. «Не будьте “белой вороной”, напишите текст», — посоветовал я. «Не могу, буду выступать без бумажки».
Я оказался прав — уже одно это вызвало неудовольствие многих присутствовавших в зале. Еще больше покоробило содержание выступления. Иноземцев возразил против монополии на внешнюю торговлю даже не государства, а, как он справедливо сказал, Министерства внешней торговли СССР. Кроме того, Иноземцев говорил о необходимости целенаправленной работы для обеспечения наилучших результатов на прорывных направлениях научно-технического прогресса. И все бы ничего, но академик Иноземцев привел в пример капиталистическую Японию, которая сконцентрировала средства через Министерство промышленности и торговли, чтобы помочь частному бизнесу вырваться вперед в производстве компьютеров. После успешного освоения этих средств и выхода на показатели нового поколения компьютерной техники компании снова «разбежались» по своим «квартирам» и продолжили конкуренцию за рынки.
Николай Николаевич был очень удручен, когда ему передали реплику одного из руководителей, сказавшего в своем кругу: «Вы разве не видите, он нас пытается поучать!» А бессменный помощник нескольких генеральных секретарей, безусловно очень остроумный, едкий человек, А.М. Александров-Агентов сказал Иноземцеву: «Николай Николаевич, после вашего выступления стало ясно, что мы стоим перед дилеммой: либо нужно выводить из ЦК интеллигентов, либо делать ЦК интеллигентным».
Кстати, когда я в единственном числе уже на XIX партконференции выступил против антиалкогольной кампании, которая осуществлялась чисто административными мерами и привела прямо-таки к плачевным результатам в экономике, нанесла вред здоровью людей (начала развиваться, пожалуй, впервые в таких масштабах в России наркомания, токсикомания, исчез сахар — гнали самогон, вырубили виноградники и т. д. и т. п.), тот же остроумный А.М. Александров-Агентов, который в то время еще оставался помощником теперь уже у М.С. Горбачева, отвел меня в сторону и спросил:
— Любите Гашека?
— Конечно, его герой Швейк — один из самых моих любимых.
— Так вот, — продолжал Александров, — помните, как в кабаках висели портреты Фердинанда, обсиженные мухами? Теперь и ваши портреты в таком же виде будут висеть во всех советских пивных.
После того как перестал существовать Советский Союз и изменились политические и экономические режимы в странах Восточной Европы, дискуссии по проблемам конвергенции между двумя общественно-политическими системами стали принадлежностью истории. По сути, конвергенция уже сыграла свою роль: социалистическая экономика превратилась в рыночную, а государственное регулирование, планирование на уровне крупных монополий прочно вошли в практику современного капитализма. Изменения произошли в результате главным образом внутреннего развития мирового социализма и мирового капитализма. Но свою роль сыграло и обоюдное влияние, испытываемое двумя общественно-политическими системами в процессе их соревнования.
Реальный социализм — так в советский период определялся строй в СССР и тех других странах, которые входили в мировой социалистический рынок, — этого соревнования не выдержал. Однако мировой социализм не канул в Лету. Он сохраняется в виде распространенных по всему миру социалистических идей, основными носителями которых ныне выступают социал-демократические и социалистические партии, взявшие на вооружение идеологию либерализма, и ряд компартий, в том числе Коммунистическая партия Китая, по существу, во многом тяготеющие к конвергенции марксизма и либерализма.
Марксизм образовал почву, на которой взросло социалистическое движение в XIX веке, да и в XX веке.
Нельзя, как представляется, отрицать и то, что идеи социализма распространялись также немарксистскими авторами. Разница — в интерпретации этих идей. Марксисты-ленинцы накрепко связывали их с победой над капиталистическим способом производства, над «лжедемократией» капиталистического общества, с социальной революцией трудящихся. Немарксистские социалисты в настоящее время, за исключением единиц, тоже видят серьезные противоречия, явно отрицательные черты в капитализме, но делают ставку на эволюционные изменения, а в тех странах, где образуют правительства, прилагают немалые усилия для таких изменений. Примером могут служить социалистические партии в странах Скандинавии, где достигнут высокий уровень социальной защиты.
