Сергей Кара-Мурза - Россия и Запад: Парадигмы цивилизаций

К. А. Свасьян приводит слова немецкого философа Р. Штайнера: «В ньютоновской физике мы впервые соприкасаемся с представлениями о природе, полностью оторванными от человека… Современная наука, стремясь подчинить себе природные явления с помощью математики, изолированной от человека и внутренне уже не переживаемой, способна в своем обособленном математическом созерцании и со своими оторванными от человека понятиями рассматривать только мертвое; с отторжением математики от живого ее можно применять лишь к мертвому» [108].

В дореволюционной России в ходе было три системы мер — традиционная русская, английская и метрическая. Это затрудняло развитие промышленности, и царское правительство приняло закон о переходе к метрической системе, но не справилось с этой задачей. Переход был совершен через двенадцать лет уже советской властью в трудных условиях Гражданской войны.

Вспомним формулу «Манифеста коммунистической партии» (1848): «Средние сословия: мелкий промышленник, мелкий торговец, ремесленник и крестьянин — все они борются с буржуазией для того, чтобы спасти свое существование от гибели, как средних сословий. Они, следовательно, не революционны, а консервативны. Даже более, они реакционны: они стремятся повернуть назад колесо истории» [65, с. 436].

Руководитель партии эсеров В.М. Чернов в своих воспоминаниях пишет о либералах, социал-демократах и эсерах, собравшихся в коалиционном Временном правительстве: «Над всеми над ними тяготела, часто обеспложивая их работу, одна старая и, на мой взгляд, устаревшая догма. Она гласила, что русская революция обречена быть революцией чисто буржуазной и что всякая попытка выйти за эти естественные и неизбежные рамки будет вредной авантюрой… Соглашались на все, только бы не переобременить плеч трудовой социалистической демократии противоестественной ответственностью за власть, которой догма велит оставаться чужой, буржуазной» [72]. Но это Чернов написал через много лет после революции. А в 1917 г. принятие марксистской догмы привело к краху российской социал-демократии.

В конце 70-х годов XIX в. в крестьянско-общинное производство на надельных и арендованных у помещиков землях было вовлечено почти 90 % земли России, и лишь 10 % использовалось в рамках капиталистического производства. Сегодня проект народников иногда называют «общинно-государственным социализмом».

Признавая, что кадеты являются истинными западниками (из чего и вытекают их ошибочные надежды), Вебер вскользь отмечает, что сам идеал свободы кадетов в глубине своей отличен от либерального западного идеала. У кадетов он вытекает из идеала справедливости, который имеет у них абсолютный приоритет и вдохновлен верой в этически-религиозную оригинальность политической миссии русского народа. Это, по словам Вебера, есть «этически ориентированная демократия», которая отрицает «этику успеха» и не признает ценность чего бы то ни было этически нейтрального. Иными словами, и кадеты в глубине своей исходили из цивилизационных установок России, а не западного общества.

«Человек не был зверем» в общинах охотников и собирателей. В Европе времен рабства не наблюдался «экономический прогресс» по сравнению с общинными цивилизациями Китая и Индии. В чем вообще измерялся тогда «экономический прогресс» и какими данными располагает Энгельс, чтобы сравнивать по этому показателю древние цивилизации? В России не было восточного деспотизма «в течение тысячелетий». По каким критериям вообще можно оценить Индию или Россию как «самую грубую государственную форму»? Все это — мифы — евроцентристского мышления.

Эта анафема была «предана забвению» только в 1965 г. — папой и константинопольским патриархом.

Миф о происхождении славян от Мосоха культивировался даже в конце XVIII в. в Императорской академии наук, где большое влияние имели немецкие историки. М.В. Ломоносов в осторожной форме оспаривал применение библейского мифа к истории России: «Мосоха, внука Ноева, прародителем славенского народа ни положить, ни отреши не нахожу основания».

В апреле 1942 г. Геббельс писал: «Если бы в восточном походе мы имели дело с цивилизованным народом, он бы уже давно потерпел крах. Но русские в этом и других отношениях совершенно не поддаются расчету. Они показывают такую способность переносить страдания, какая у других народов была бы совершенно невозможной» (цит. по [21. с. 98]).

Это соединение «Европы и Азии» — один из главных мотивов русофобии. Задолго до Маркса Кюстин писал: «Нужно приехать в Россию, чтобы воочию увидеть результат этого ужасающего соединения европейского ума и науки с духом Азии» [17, с. 464].

Вот наглядный пример нашей отсталости. В известном анекдоте московский западник упрекает ветерана в том, что тот слишком хорошо воевал, иначе бы в Москве пили баварское пиво. А немцам баварского пива было не надо — если бы русские не так хорошо воевали, то немцы получили бы «французское законодательство».

Как вспоминает меньшевичка Лидия Дан, сестра Мартова, в 90-е годы XIX в. для студента стало «почти неприличным» не стать марксистом. Л. Хеймсон подчеркивает особую роль, которую сыграли в формировании мировоззрения меньшевистской молодежи марксистские произведения Г.В. Плеханова: «В этих работах молодежь, пришедшая в социал-демократию, нашла опору для своего бескомпромиссного отождествления с Западом и для своего не менее бескомпромиссного отвержения любых форм российской самобытности» [37].

Эти установки порождали ответную ненависть. М.О. Гершензон, идеолог либеральной интеллигенции, которая после революции 1905-1907 гг. все больше и больше сдвигалась к противопоставлению себя народу как иной, враждебной расе, писал: «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, — бояться мы его должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной» [43, с. 101].

В январе 1918 г. он пишет: «Разгон Учредительного собрания — прошел, или, вернее, проходит. Теперь уже несомненно, что революция убита — остаются борьба с анархией и реставрация… Все это… такие удары социализму и революции, от которых в России они не оправятся».

И.Л. Солоневич пишет: «Бунинские «Окаянные дни», вышедшие уже в эмиграции, полны поистине лютой злобы — злобы против русского народа» [44, с. 193].

В 20-е годы западническая линия в советских идеологических службах еще была сильна. Кутузов и Багратион обвинялись в бездарности и трусости, они получали в советской публицистике оценку ниже той, что содержалась во французских школьных учебниках. Главный репертуарный комитет в 1927 г. запретил публичное исполнение увертюры Чайковского «1812 год». Свернуть всю эту кампанию удалось только после того, как была разгромлена, самыми жестокими методами, "оппозиция» в ВКП (б) [48].

Это идеологическое суждение А. Безансона интересно для нас именно своей установкой. С точки зрения рациональности оно некогерентно. Развитие Запада потребовало мобилизации почти «всего богатства мира» (как выразился Леви-Стросс, «Запад построил себя из материала колоний»). Россия тем и отличается от Запада, что для своей модернизации, индустриализации, разгрома Наполеона или Гитлера, выхода в космос и пр. она всегда обходилась своими ресурсами и не грабила полмира. «Преобразовать Россию» в Запад невозможно не потому, что «денег не хватит», а потому, что она сопротивляется.

Заметим, что Западная Европа сдвигается к принятию принципов мультикультурализма, которые уже введены в действие в США и Канаде. Они предполагают, что в обществе складываются замкнутые инокультурные (иноэтнические) общины, которые могут не интегрироваться в общий цивилизационный контекст страны. Это вынужденная мера в странах, принявших большие контингенты иммигрантов как дешевой рабочей силы. Их концентрация в составе населения в конце XX в. превысила тот пороговый уровень, до которого была возможна культурная ассимиляция (в США — «плавильный этнический тигель»). Но это — совсем иная проблема, нежели объявить Россию частью западной цивилизации. Здесь невозможно ни «сплавление», ни практика мультикультурализма.

Привести верхушку США в чувство удалось благодаря труду советских ученых, инженеров, рабочих и управленцев, которые совершили подвиг, быстро создав ядерное оружие, а затем и надежные средства доставки — баллистические ракеты. Но это — другая тема.