Елена Трегубова - Байки кремлевского диггера
– Похоже, он их действительно просто прикармливает, – успокоилась Ленка. – Видимо, он просто надеется, что после этого они не напишут о нем ни одного дурного слова, потому что будут бояться, что иначе в следующий раз президент их уже кормить не будет.
Но, устроив эту разводку, президент добился и еще одной цели: в присутствии кремлевских чиновников журналисты, причастившиеся президентского ужина, стали просто шарахаться от изгоев, как от прокаженных.
Этого зрелища я уже не выдержала.
Я достала мобильный, позвонила в Москву (помнится, с Трафальгара) и заявила начальнице отдела политики:
– Все! С меня хватит! Ищите мне в Кремле замену! Я не намерена больше позволять всяким мелким кремлевским ублюдкам трепать мне нервы!
* * *Но так просто из кремлевского концлагеря было не сбежать. В редакции меня умоляли, чтобы я еще какое-то время оставалась в президентском пуле, потому что никакой адекватной замены быстро придумать было невозможно, а газете все-таки нужны были репортажи о главе государства. Но после каждой моей статьи путинский пресс-секретарь Громов вновь звонил в редакцию Коммерсанта и устраивал скандал – то мне, то главному редактору. И Кремль опять лишал меня аккредитации. И я опять вынуждена была ее выбивать всеми мыслимыми и немыслимыми путями. А потом я снова писала статью, из-за которой Кремль опять стоял на ушах, и меня снова вычеркивали из всех списков. Все это превращалось в пыточный замкнутый круг, выйти из которого я была уже не в состоянии.
* * *Вскоре Лондон показался мне санаторием. В городе Балтийске, куда меня с подозрительной любезностью аккредитовали освещать однодневный визит Путина, президентская пресс-служба опробовала на мне новый вид психической атаки.
Единственным мероприятием, на которое там пустили прессу, оказался обед с Путиным на военном корабле, в открытом море. Журналистов должны были доставить на корабль на специальном катере.
Но когда я попыталась в него сесть, дорогу мне преградил сотрудник пресс-службы Максим Терноушко:
– Извини Лена, там больше мест нет.
Сценка получилась в духе безвкусных гротескных фелинниевских фильмов: я стою на пристани, одна, полупустой катер отплывает, а из иллюминаторов высовываются коллеги-журналисты, провожая меня самодовольными улыбками.
Самостоятельно уехать из военного городка, где мы находились, я просто физически не могла и вынуждена была пять часов просидеть в автобусе, ожидая, пока закончится большая жратва другого режиссера.
По возвращении первым ко мне подошел Саша Будберг из Московского комсомольца и, в буквальном смысле выковыривая из зубов остатки еды (то спичкой, то пальцем), довольно поинтересовался:
– Ну как провела время, независимая журналистка?
А работник пресс-службы Терноушко, не пустивший меня по команде начальства на катер, чуть покраснев, с деланной заботой в голосе спросил:
– Леночка, тебе удалось хотя бы покушать?
* * *Была у путинской пресс-службы и еще одна невинная забава: сначала она отказывалась аккредитовать Коммерсанть на президентское мероприятие, уверяя, что аккредитация еще не началась, а когда мы перезванивали на следующий день, то нам отвечали, что списки уже закрыты.
Одно радовало: в отдельных сотрудниках пресс-службы все-таки иногда просыпалась совесть, и они умудрялись показывать Кремлю фигу в кармане.
Ира Хлестова, тогдашняя начальница отдела аккредитации, когда я заехала к ней на Старую площадь, вывела меня из своего кабинета в пустое фойе при входе в подъезд и жарким шепотом принялась умолять:
– Леночка, ты прости меня, ради Бога! Мне и самой противно тебе врать все время по телефону! Но ты же знаешь: у нас здесь все прослушивается! Поэтому по телефону я тебе вынуждена говорить то, что мне велит начальство. Знаешь, как нам самим здесь всем остоеб…ило это гестапо! При первой же возможности отсюда уволюсь!
Сразу поясню: я процитировала этот разговор только потому, что в настоящий момент Хлестова уже давно уволилась из Кремля и перешла на работу в коммерческую структуру. Точно так же, как и еще несколько сотрудников пресс-службы, которые не вытерпели новых порядков.
Остальные, видимо, исполняли репрессивные приказания начальства не по должности, а по складу души.
Как– то раз в редакцию Коммерсанта позвонил какой-то низовой сотрудник кремлевского отдела аккредитации (по фамилии, кажется, то ли Мошкин, то ли Мошонкин, -точно не помню) и по старой дружбе предложил прокатиться в следующую поездку с президентом моему коллеге Андрею Колесникову.
– Трегубову ведь все равно не пустят… – пояснил Мошкин.
К чести Андрея, с ним этот фокус не прошел: он тут же отправился к нашему главному редактору и рассказал ему о разводке. А тот, в свою очередь, вынужден был накатать очередную официальную телегу в Кремль с требованием аккредитовать меня.
* * *Но самым гнусным пунктом программы были звонки из Кремля мне на мобильный с добрыми советами:
– Лен, я тебя по-хорошему предупреждаю: если ты не изменишь тон своих публикаций, то мы ведь все равно рано или поздно найдем в Коммерсанте людей, которые будут с нами сотрудничать и писать так, как нам надо. Ты думаешь, у вас там мало журналистов, которые почтут за счастье, если им позволят ездить с президентом? – с какой-то пугающей откровенностью заявила мне Наталья Тимакова. – Так что советую тебе подумать. Потому что иначе мы тебя скоро вообще отрежем от всех каналов информации. С тобой, заметь, отдельные люди в Кремле еще разговаривают. А посмотри на Пинскера из Итогов: мы его и всю Гусиную стаю вообще уже на порог не пускаем. Поэтому Пинскер уже в полном отрыве: в его статьях – ноль реальной информации о происходящем в Кремле!
(Интересно, вспоминала ли нынешняя начальница пресс-службы Тимакова этот разговор, когда полтора года спустя не постеснялась вместе с журналистами прийти на похороны трагически погибшего Димы Пинскера.)
* * *Всеми этими милыми приемчиками кремлевская пресс-хата добилась своего: физически, а главное – морально, существовать там становилось уже просто невыносимо. Но ровно в этот момент я твердо решила для себя: если в неравном бою Коммерсанта с кремлевской пресс-службой кто-то и сдастся, то пусть это буду не я. Просто потому, что плюнуть и уйти означало бы признать победу путинских цензоров. И позволить им, по сути, ввести в стране запрет на профессию для неподконтрольных Кремлю журналистов.
Как Путин испортил мне Пасху
Я не суеверна, но когда весной 2000 года мне сказали, что Пасху мне придется справлять вместе с Путиным (ему приспичило съездить в Санкт-Петербург, и оттуда нужно было написать репортаж), я громко выматерилась. Дело в том, что мне сразу же в красках вспомнился старый семейный апокриф.
Как– то раз, на Святое Воскресенье, моя мама чуть не плача умоляла папу:
– Ну не езди ты, Витя, сегодня в гараж чинить машину – грех ведь в великий праздник работать, Бог накажет!
Но папа, разумеется, не послушался и поехал. А когда вечером он вернулся, хохот в квартире стоял минут десять. Потому что утром от нас уезжал папа как папа – красивый и здоровый, а вернулось – чудовище с обезображенным лихорадкой лицом и обметанными губами. Возможно, дело было и не в Божьей каре – просто наш папа, поверив весеннему солнышку, несколько часов пролежал под своей машиной в ледяной, как могила, ремонтной яме. Но из апокрифа слова не выкинешь.
Я– то в отличие от своей мамы как раз наоборот убеждена, что работать никогда не грех, а за работу в праздники Господь еще и молоко с булочками за вредность дает. Но все равно, перспектива получить вместо пасхальных куличей постные чиновничьи физиономии вызвала у меня легкий приступ тошноты.
В общем, в Питер я отправилась в самом дурном расположении духа. Предчувствия, как водится, не обманули.
– Как ты думаешь, Лена, а можно в церковь на Пасху без платка на голове идти? – елейным голоском спросил меня по приезде президентский пресс-секретарь Громов. – Вам – можно, Алексей Алексеевич, – съязвила я.
Я уже чувствовала, куда клонит пресс-служба: они еще и в Исаакиевский собор решили прессу только по пулам пускать! Ну уж вот это – дудки!
* * *У меня в отличие от Громова платочек с собой был, и я решила как добрая прихожанка, пробраться в собор заблаговременно, в обход всяких охранников. Мой маневр прекрасно удался. Я приехала часам к одиннадцати вечера. К этому времени Исаакий хотя и был уже оцеплен, но всех прихожан еще пускали – президентская охрана прекрасно понимала, что иначе выйдет скандал.
Внутри собора, оглядевшись, я к своему изумлению обнаружила, что явиться на пасхальную службу без разрешения кремлевских чиновников не решился больше ни один из коллег-журналистов.
