Глеб Павловский - 1993: элементы советского опыта. Разговоры с Михаилом Гефтером
Я убежден, что деятельность, которой ты занимаешься, носит упреждающе противокатастрофный характер. Сейсмолог с вулканологом знают все о вулканах, но, когда извержение уже идет, что делать вулканологу? У тебя в политике серьезная деятельность.
Пора завести свой вулкан.
Понимаешь, кто-то должен вкладываться собой. Чтобы вкладываться в политику, ее надо делать. Чтобы делать ее, надо делать деньги. Вот нравственная западня, в которую попадает человек, зато можно сделать дело. Кто-то безумный должен жить завтрашним днем, должен о нем думать и говорить вслух. Когда удается сочетать эти два момента, вот и максимум возможного. А что тебе еще делать?
071
Случайность и однократность русского синтеза. Уникальность советской действительности русской культуры. Второй русской действительности в России не будет ♦ История, рассказанная оружейником: как делались дела при товарище Сталине. Эшелоны и автожиры ♦ Фильм «Партийный билет» – первое отвращение ортодокса ♦ Гайдар создал популистское прикрытие Кремлю, а оно ушло к Жириновскому. Фигура Сталина все более интересна ♦ Сталиноподобие – разрешающая и лимитирующая сила речи. Горбачев и Ельцин в этом аспекте. Сталин закончил русскую историю. Будет страшно, но интересно.
Глеб Павловский: Я тебя прервал. Ты говорил, мысль пришла?
Михаил Гефтер: Примитивная мысль, совершенно не оригинальная. О параллельном в человеке, что ставит себе задачи, к чему-то готовится, часто предвосхищая то, что будет потом. И второе – что составляет основной поток его бытия. Когда эти начала сливаются, происходит сложение двух плюсов в основании двух минусов.
От чего мы в СССР погибали, понятно. Сложилась сталинская действительность. То есть советская действительность, которая еще была русской. Почему она пришла к концу и пришла ли она к концу, другое дело. Но второй раз это сложение не повторится! Оно никак не давалось XIX веку и только раз получилось в ХХ-м.
В который раз?
В постоктябрьский советский период вышло же? Два процесса соединились, сформировав грандиозную и, конечно, тяжкую советскую действительность русской культуры. Главное, что такое стало возможно! А сейчас расслоилось. Движение мыслей и слов не привязывает себя к потоку жизнедеятельности, вместе с тем не давая соединиться с ним. Произошло отслоение, очаг отслоения инфицирован.
Я к тому, что на этот раз второй русской действительности не получится.
…Слушай, как они здесь все похожи друг на друга. Даже едят одинаково, будто их всю жизнь не кормили. Один был видным членом в дипломатическом ведомстве. Чем он там ведал? Уму непостижимо.
А до него был крупного масштаба оружейник. Сам конструктор, дослужился до начальника главка. Истории мне рассказывал. Мол, с одной стороны, сейчас в оборонке плохо, но раньше, вы же сами понимаете, говорит, как было? Вызывает товарищ Сталин товарища Устинова, а у нас, говорит, на Украине, в Шостке, единственный завод, выпускающий оптические приборы для самолетов. Подошли немцы, завод эвакуировали. Сталин говорит Устинову: «Летчики не могут летать, нет оптических приборов». Тот ему: «В курсе, товарищ Сталин, – завод эвакуирован, оборудование эшелонами идет на новое место, примем меры, чтобы его срочно запустить». – «Товарищ Устинов, – повторяет Сталин, – наверное, вы ослышались? Я вам что говорю: наши летчики не могут летать! Потому что нет оптических приборов! Товарищ Устинов, теперь вы, наконец, поняли?» – «Вас понял, товарищ Сталин!» Ну и как, говорит, тогда уже появились вертолеты, их называли «автожиры». Разгружали эшелоны на полдороге, а потом автожирами и самолетами станки перебрасывали в конечный пункт. Там их собирали 24 часа в сутки и производили эти оптические приборы.
«Знаете, Михаил Яковлевич, скажу вам искренне – за всю жизнь я имел дело лишь с несколькими порядочными людьми». Говоря это, он ел и резал, резал, резал свою копченую колбасу! А сам после инфаркта. Они все одинаковые здесь, все совершенно одинаковые.
…Был фильм «Партийный билет»44. С Абрикосовым в главной роли. Он появился, когда я был в 10 классе и был абсолютный ортодокс. Когда фильм закончился, я был перепуган! Есть состояния, когда напуган своей же реакцией. Этот фильм вызвал у меня такое отвращение, что я испугался. Ты ведь никогда его не видел?
Видел, мерзость. Одна из кинолент, которых я в детстве боялся, как фильма ужасов.
Боялся? Слушай, как мы с тобой похожи! Но ты не был ортодоксальным в моем смысле. Ты все-таки в другой эпохе родился. Его тогда не показывали.
Как же, «Партбилет» показывали! Вот «Клятву»45 не показывали и «Падение Берлина»46, поскольку там есть Сталин. «Партбилет» меня возмущал, мне были отвратительны фильмы, где в финале врага ловили. Я хотел, чтобы тот ушел и игра продолжилась. Я считал правильным, что его ищут и разоблачают, но хотелось дать ему шанс уйти и начать другую, свою жизнь. Это лично для меня был важный момент. Я испытываю отвращение к охоте на людей.
«Партбилет» у меня вызвал дикую реакцию отторжения. Вышел из кино, почти шатаясь. Это же был мой родной большевистский фильм, а меня от него рвало! Сейчас на расстоянии вспоминаю: да что же там было такого? Вроде ничего. Но финал – где она, револьвер, и эти энкавэдэшники входят в момент, когда на нее глядит влюбленный в нее человек, – страшный финал. Он задает все мрачное движение фильма. Я не отрефлексировал ощущение, и оно ушло, но испуг от реакции остался. Вообще кино в нашей жизни имело очень большое влияние. Фильмов было немного, и каждый становился событием жизни.
Пока все не перешло в маразм, когда выпускали по два-три фильма в год, поскольку Сталин уже не мог все просмотреть.
Я юный был очень кинозависим. Но есть ленты, которых и не любил. Глубинно сталинские фильмы меня теснили, чем – я не мог бы сказать. И оставляли тоскливое ощущение фальши, как «Кубанские казаки»47.
…Гайдар создал из одураченного населения популистское прикрытие для ельцинского Кремля. А теперь удивляется, что народ выбирает Жириновского, а не его.
Что значило «создать собственника любого качества»? Мол, дальше пойдет селекция собственников. Видим мы эту селекцию, видим результат – топчущего людей монополиста.
Они же вообще не говорят откровенно, что думают и как это обсуждают между собой. Энтузиастически играют невероятную по низости роль. Нет места мальчику, который скажет: «Гайдар, гол!» В нашем репертуаре таких нет. Грешно признаться, но фигура Сталина мне все более интересна.
В нашей истории или..?
Во всей современной истории. Более страшная фигура и более интересная. Для меня многое оставалось загадкой, хоть я глубоко в него влез. Например, когда Бухарин схватывался с Вышинским, испытывал Сталин досаду, что пошло не так, или, наоборот, удовольствие от того, что спектакль укрупнился. Знаешь, а я этого не исключаю. Наши жалкие кремлевские комедианты.
Когда я говорю о сталиноподобии, это вопрос о разрешающей и лимитирующей силе речи. Человек определенного речевого склада, он же и человек заданной силы поступка. Он себе разрешает нечто, что считает позволенным. И себя видит тем, кому это позволено. Сопоставь рисунок поведения Горбачева с его речью – помесь номенклатуры с университетом на Ленинских горах.
Ельцин – тот коренной. Замечательно смотреть, как он вынес страшную идею, которую взлелеял в себе. И первым шагом сразу принимает ее к исполнению. Он даже говорил на Президентском совете так, будто речь шла об уборке то ли свеклы, то ли картошки. Это о возможном разгоне парламента и всем, что последует.
Сталин в некотором смысле закончил нашу историю. И на историю следующего 40-летия можно смотреть как на жизнь после смерти. Потому что там, где было что-то подлинное, оно тоже…
Сталиноподобно!
Или сталиноподобное, или носит подытоживающий характер.
Обнаружилось, что выстроено было так, что, «братцы, как вы ни садитесь». Нет, понимаешь, с нами все очень интересно. Страшно будет, это да, но интересно.
072
О чем говорит Гефтеров Сталин – «человек ли это»? Показанность убийства для Homo sapiens. Мастера убийств опережают, Ельцин опередил Сахарова. «Ненавистное превосходство» убийцы над жертвой.
Михаил Гефтер: Меня не беспокоит, когда читателю неясно, зачем я ввел тему предсмертного Сталина и опального Хрущева. Меня не беспокоит, что читатель себя в них не узнает.
Глеб Павловский: Сталина ты даешь иероглифично. Но если для Никиты твой иероглиф насыщен деталями и понятен, то Сталин твой переотсылает к иным фигурам. Сталин нужен тебе, чтобы дать выйти на сцену некоему сумеречному персонажу истории. А персонаж этот кто? Ты его понял? Он вообще человек?
