Елена Трегубова - Байки кремлевского диггера
С детьми у главы государства тоже как-то сразу не задалось. По кремлевскому пулу из уст в уста передавались анекдоты, которыми оборачивались попытки Путина приласкать деток.
В Петрозаводской больнице, вместо того чтобы пожалеть маленького мальчика на костылях, которого сбила машина, Путин заявил ему:
– Ну вот, не будешь больше правила нарушать!…
Не удивительно, что после этого крошечная девочка, которую Путин попытался поцеловать, не далась, и в слезах призналась ему:
– Я тебя боюсь!
Об этих эпизодах путинская пресс-служба запретила писать в репортажах под угрозой немедленного лишения аккредитаций.
Впрочем, от путинской предвыборной кампании и не требовалось быть хорошей. Он должен был просто день за днем, в каждом выпуске новостей, с помощью государственного телевидения вбивать в мозги обывателям единственную мысль: Я, Путин, уже у руля. Вне зависимости оттого, проголосуете вы за меня или нет.
* * *Отдиктовавшись (в смысле – передав репортажи) и разместившись в провинциальной гостинице, кремлевский пул вообще уже превращался в какую-то труппу странствующих комедиантов. Каждый в обязательном порядке исполнял, на радость провинциальной публике, свое фирменное коленце. Например, Александр Будберг из Московского комсомольца немедленно осведомлялся у портье, есть ли в гостинице стриптиз. А если нет – то где тут ближайший. И сразу же отправлялся туда по окончанию работы. Так за время предвыборной кампании кремлевский обозреватель тщательно проинспектировал все ведущие стрип-бары регионов, которые почтил вниманием его президент. А поскольку Будберг – один из немногих журналистов ельцинского призыва кремлевского пула, чьи поездки с президентом продолжаются и поныне, то теперь эти его полевые исследования приобрели уже практически планетарные масштабы.
У журналистки Трегубовой был другой коронный номер: она каждый раз с доверчивостью ребенка пыталась получить в уездных городках ту же еду и напитки, к которым привыкла дома.
– Простите, у вас есть чай Earl Grey? – вежливо осведомлялась я в гостиничном буфете. И получив заведомо отрицательный ответ переходила к следующему обязательному пункту программы. – А свежий апельсиновый сок у вас есть?
– Есть. Двадцать рублей, – отвечала буфетчица. Я приятно изумлялась низкой цене и на всякий случай переспрашивала:
– Простите, вы уверены, что он – свежий? Буфетчица презрительно цедила через губу:
– Несвежего мы не держим, девушка…
И через минуту мне приносили – конечно же, не свежий сок, в смысле – не свежевыжатый, а сок в пакете. Может быть, он тоже бы относительно свежим. В смысле – этого года.
Но от такого крушения надежд я приходила в абсолютное отчаяние:
– Я вас умоляю: у вас же есть апельсины – пожалуйста, выжмите мне стакан сока! Я не спала уже две ночи, а мне сейчас репортаж надо писать!
Но, к моему прискорбию, оказалось, что в большинстве городов моей необъятной Родины ни за какие деньги невозможно купить тех мелочей, без которых, как ни смешно, я уже не представляю своей жизни.
В конце концов, чтобы не впадать каждый раз в депрессию хотя бы из-за быта, я стала возить с собой из Москвы душеспасительный чай с бергамотом. А в гостиничном буфете я заранее закупала с вечера килограмма два апельсинов, чтобы потом, утром, не пугая аборигенов прожорливостью, заперевшись у себя в номере, поглотить их вместо завтрака, сымитировав таким образом необходимый мне каждый день для экстренной реанимации свежий оранжевый сок.
Ленка Дикун развлекала провинциальную публику по-своему: времени на еду во время путинских визитов у нас обычно было в обрез, поэтому, как только мы заходили поужинать в местную забегаловку, она сразу строго предупреждала официанток:
– Так, девушки: вы должны обслужить нас в течении пятнадцати минут. Нас ждет президент.
* * *Несмотря на однообразие предвыборных поездок Путина, в каждой из них с нами все-таки случались происшествия, благодаря которым теперь этот город и запомнился мне на всю жизнь. Но именно этого-то писать в репортажах было и нельзя. Поэтому не могу упустить случая, чтобы рассказать несколько этих случаев здесь. И заодно, кстати, проститься со своей предвыборной Земфирой.
Итак…
Иркутск: Я захотела любви, ты же не захотела
Во время встречи с местной интеллигенцией кандидат в президенты Путин во всеуслышание провозгласил, что секс – это одна из форм извращения.
Дело было так: отвечая на вопрос иркутского интеллигента об отношении к государственной цензуре на телевидении, Путин объявил, что общество должно само отвергать все, что связано с сексом, насилием и прочими извращениями.
Вечером, когда я села писать репортаж, в моем гостиничном номере раздался звонок. Звонила моя коллега Таня Малкина из газеты Время Новостей:
– Слушай, Ленка, знаешь, ты эти слова Путина про секс лучше не цитируй. Ато он каким-то идиотом будет выглядеть.
– А почему тебя так волнует, как он выглядит? Мы что с тобой, теперь разве в пресс-службе президента работаем? – посмеялась я.
– Ну, понимаешь, Володя Рахманин (тогдашний глава президентского протокола. – Е. Т.)просил об этом не писать… – замялась Танька.
– Меня он ни о чем таком не просил, – отрезала я. Через минуту телефон зазвонил снова. Это был Рахманин:
– Лена, вы извините, что беспокою, просто Таня Малкина мне тут подсказала, что лучше бы предупредить всех журналистов, чтоб вы не цитировали слова Владимира Владимировича… ну там о сексе… А то – нехорошо получается. Вы понимаете, он не то имел в виду…
Волгоград: Больно не будет, обещаю…
В волгоградском военном госпитале, который стоял в плане посещений Путина, журналистам раздали белые халаты и выставили на заранее заготовленные точки. Я в этом бутафорском облачении случайно зашла в палату ампутантов, которых недавно привезли из Чечни. Несмотря на ужас увиденного, я поняла, что просто выйти оттуда и закрыть за собой дверь было бы малодушием. Тем более что молоденькие ребята, которые там лежали, уже с какой-то надеждой смотрели на меня: гость. Я интуитивно почувствовала, что им сейчас больше всего надо, чтобы я улыбнулась и не побоялась с ними разговаривать, смотреть на них. И я подошла и стала знакомиться со всеми. И улыбаться. И изо всех сил не замечать оторванных конечностей и изуродованных лиц. И опять улыбаться.
Девятнадцатилетний Алексей из Нижнего Новгорода рассказал мне, что, после того как его призвали в армию, он успел повоевать в Чечне всего три месяца: ему взрывом оторвало кисть руки и чуть было не выбило глаз.
– Я мечтал стать шофером-дальнобойщиком. Как мой отец, – вздохнул Алексей. – Хотел ездить по стране, смотреть новые города. А теперь вот – видите, придется придумывать что-то другое…
– А девушка у тебя в Нижнем есть?
– Да, я ей уже всю правду написал про то, что со мной произошло. Она пишет: наплевать на все. Хочет быть вместе…
Тут дверь в палату распахнулась, и вошел Путин. Чтобы не мешать делегации, я осторожно присела на край кровати Алексея и благодаря этому услышала чудовищный разговор Верхового главнокомандующего с этим мальчиком, искалеченным на войне, которую он, Путин, развязал. Сначала генералиссимус ходил по палате, жал всем руки и вручал часы и переносной телевизор. А когда дошла очередь до Алексея, которому часы надевать было не на что, а телевизор смотреть – почти нечем, Путин спокойно поинтересовался у него:
– Глаз видит?
– Да.
– А то, что шрам такой на лице, – это ничего. Сейчас хирурги все так умеют делать, что ничего потом заметно не будет! – бодро сообщил ему Путин.
После этого кандидат в президенты постарался побыстрей ретироваться из палаты ампутантов – уж больно невыгодная для телекамер предвыборная картинка там получалась.
Когда он стал прощаться, пробираясь к двери, Алексей даже не произнес, а еле слышно выдохнул:
– Даже не верится… Путин… Живой…
Все это время, пока я сидела рядом с Алексеем, мне казалось, что я изо всех сил стараюсь не расплакаться. Но в ту секунду я обнаружила, что на самом-то деле у меня уже давно по лицу сплошным потоком текут слезы. Больше всего мне хотелось встать и дать Путину пощечину: за его бесстрастное выражение лица в тот момент, за менторский тон, которым он, не воевавший, позволил себе говорить с этим мальчиком, раненным на войне, которая так понадобилась Путину для победоносных выборов. А еще – за путинскую пропаганду по всем телеканалам, которая успела так загадить людям мозги, что этот парень, едва оставшийся в живых, радуется, что увидел живого Путина.
Иваново: Вот незадача – попала сама под раздачу
Когда Путин осматривал ткацкий цех, один из западных журналистов, аккредитованных в Кремле, воспользовался случаем и, когда мимо него проходил президент, попытался задать ему вполне невинный вопрос.
