Аркадий Жемчугов - Китайская головоломка
Всему этому противопоставлялась быстро набиравшая силу кампания по реформе традиционного китайского театра. Кстати, в ней впервые был запущен в оборот термин «культурная революция». А началась она с реформирования классической пекинской оперы.
Как известно, традиционный китайский театр, его драма, музыка, балет, пантомима, акробатика кровно связаны с древней культурой и традициями Поднебесной. На протяжении тысячелетий красной нитью через любое действо на подмостках проходила благородная идея борьбы между добром и злом, правдой и неправдой, любовью к отчизне и предательством. На этом строился весь репертуар пекинской оперы, насчитывавший свыше тысячи трехсот разных по жанру произведений. Отныне сам репертуар объявлялся «вредным», а включенные в него оперы и пьесы — «ядовитыми травами». «И хотя в некоторых пьесах имеются прогрессивные мысли, — вещала Цзян Цин со страниц теоретического органа ЦК КПК журнала «Хунци», — в целом они не отвечают требованиям воспитания трудящихся в духе социалистических идей. Поскольку плохие пьесы имеют феодальную окраску, они наносят вред и должны быть решительно отвергнуты».
Что же было предложено ею взамен? «Мисс Ли» отобрала восемь наиболее популярных опер и пьес и перекроила их на свой революционный лад. Остальные были запрещены. Перекройка же свелась к тому, что традиционная музыка и жесты, характерные для китайского классического театра, были сугубо механически «пристегнуты» к тем или иным эпизодам периода антияпонской войны и борьбы с гоминьдановцами. Совмещалось несовместимое. Главное же «художественное» достоинство этих творений состояло в том, что их герои, все без исключения, прославляли «великого вождя — председателя Мао».
Пекинская опера стала, таким образом, ареной политической борьбы за торжество «идей Мао Цзэдуна». Как отмечалось в предисловии к краткому содержанию «революционной» симфонии «Шацзябан», кстати озаглавленному «Под лучезарными идеями Мао Цзэдуна», только благодаря «заботам и наставлениям мужественного знаменосца пролетарской культурной революции Цзян Цин кольцо блокады, созданное проводниками контрреволюционной черной линии» в области литературы и искусства, будет прорвано и появится первая пролетарская симфония «Шацзябан». Это — «великая победа революционной линии Мао Цзэдуна», «великая победа его идей!»
Авторитет Цзян Цин в политической элите Китая поднимался как на дрожжах. Этому всячески способствовало организованное в средствах массовой информации пропагандистское обеспечение. Четвертая жена Мао объявлялась «талантливейшей актрисой, у которой огромные заслуги перед народной ревлюцией и партией», «великим реформатором, сумевшим творчески переосмыслить восемь самых любимых в народе опер и пьес и переделать их в образцовые ревлюционные спектакли».
Каждое появление «красной императрицы» на широкой публике выглядело грандиозным политическим шоу.
«…Длинный кортеж лимузинов черного цвета медленно двигался по главной магистрали Пекина — Чаньаньцзе. Затем свернул на улицу Сидань, в направлении района Сисы, и, преодолев несколько сот метров, въехал в ворота Народного театра. От ворот до входа в здание театра был выстроен почетный караул. Миновав его, автомобили заглушили моторы.
Время близилось к семи и в зрительном зале стали медленно угасать люстры. Вот-вот должно было начаться действо. Но как раз в этот момент вдруг распахнулись двери запасного выхода и в зале появилась Цзян Цин со своей свитой. Моментально вспыетули лампочки и засверкали хрусталем люстры. Зрители повскакали с мест. Грянул гром аплодисментов. Высоко держа голову «красная императрица» прошествовала к забронированному для нее месту. Окинула взором зал и помахала рукой. Шквал аплодисментов усиливался. Как только она уселась, свет разом погас, раздвинулся занавес и на сцене начался «образцовый революционный спектакль»…
Была, правда, и другая, негласная, оценка реформаторских стараний Цзян Цин.
«У нее не было ни знаний, ни опыта. В драматургии она проявила себя полной невеждой, но хотела во что бы тот ни стало стяжать лавры «знаменосца революционной литературы и искусства». Эти слова принадлежат известному драматургу, заместителю директора столичного театра пекинской оперы А Цзя. «Она прислала ко мне домой своих людей, которые приказали мне «отрицать», что я — автор оперы «Красный фонарь!» Отныне автором считалась она. Эти люди обшарили все уголки в моем доме, но рукописи оперы так и не нашли. Меня еще долго преследовали, подвергая издевательствам и угрожая расправой. Но я выдержал. А вот жена моя преждевременно ушла из жизни».
«Нас заставляли смотреть их (образцовые оперы. — А. Ж.) много раз. Отказ идти на просмотр расценивался как серьезный политический выпад», — вспоминал ведущий драматург Китая Цао Юй. В годы «культурной революции» его, по приказу Цзян Цин, заставляли чистить хлевы и свинарники. И регулярно прогоняли по улицам сквозь толпы хунвэйбинов, забрасывавших его камнями. «Мы никогда не обсуждали достоинства и недостатки «образцовых пьес». Мы отмалчивались, потому что все ее спектакли были шаблонными и скучными. Даже такая прекрасная пьеса, как «Седая девушка», после всевозможных украшательств, внесенных Цзян Цин, стала более чем слабой».
Выйдя на «широкую дорогу» политической деятельности, «мисс Ли» вспомнила и о своем прошлом. Вспомнила и решила избавиться от него.
В 1964 году она стала настойчиво требовать допуска в архив Управления общественной безопасности (УОБ) Шанхая, где, разумеется, хранилось пухлое досье о «шанхайском периоде» ее жизни. Ей отказали. Однако некоторое время спустя, когда она стала заместителем руководителя Группы по делам культурной революции при ЦК КПК, а затем еще и членом Политбюро, уже никто не мог противостоять ее желанию — досье оказалось у нее в руках. Одновременно по ее приказу было арестовано 26 руководителей шанхайского УОБ, включая его начальника Хуана Чибо. А свыше 100 сотрудников УОБ, посмевших оспаривать ее указание, были, как сообщалось в печати, «доведены до смерти». «Мисс Ли» никому ничего не прощала.
В октябре 1966 года в том же Шанхае в домах пяти выдающихся деятелей искусства одновременно были проведены обыски, после которых все пятеро были арестованы и подвергнуты репрессиям.
Один из «пятерки», кинорежиссер Чжэн Цзюньли сразу же написал Цзян Цин письмо, в котором были такие строки: «Со мной беседовали насчет Ваших старых писем. Я не помню, чтобы у меня сохранились такие письма. Не сохранились и письма, которые Вы посылали нам, Чжао Даню и его жене. Посылаю несколько старых фотографий, снятых в 30-е годы. Можете поступать с ними по своему усмотрению». Чжэн Цзюньли был заключен в тюрьму, где его пытали. Через два года он скончался в тюремных застенках.
Всемирно известный киноактер Чжао Дань, тот самый, который в фильме «Китайские дети» играл молодого крестьянина, а Цзян Цин — его жену, провел пять долгих лет в одиночной камере, после чего был сослан на каторгу, которая называлась «трудовым перевоспитанием в деревне». «Репрессии, которым я подвергся в годы «культурной революции», — вспоминал он впоследствии, — были гораздо более жестокими, чем мое пребывание в гоминьдановской тюрьме». Он умер в октябре 1980 года в Пекине, когда на фестивале в лондонском «Филм-тиэтр» шесть его наиболее популярных кинолент удостоились самой высокой оценки английских критиков.
«Высокомерная мисс Ли» мстила всем, кто когда-то в прошлом пренебрег ее «актерским талантом», не разглядел его, отказал ей в стремлении стать звездой кино и театра, кто хоть как-то, умышленно или ненароком, обидел ее или, наконец, пришелся тогда из-за зависти не по душе. Все они получили «по заслугам». Популярная певица Ван Кунь была обвинена в «тесных связях с заграницей» и понесла наказание. А писатель Лю Байзой — объявлен «гоминьдановским шпионом» и тоже репрессирован. Проректору Народного университета Сюнь Яню — навешен ярлык «агента военно-стратегического комитета гоминьдана». И он так же оказался за решеткой.
Одна из популярнейших китайских актрис того времени Хун Сэньню покончила с собой в Гуаньчжоу, выбросившись с шестого этажа соего дома. Перед этим домом и на стенах здания театра, где она играла, были развешаны так называемые дацзыбао, в которых она обвинялась в «перерождении» и прочих смертных грехах. Ее наголо остригли и заставили идти по улицам города с остроугольным «колпаком дурака» на голове.
В дaцзыбaо, pacклeнныx сразу же после ее смерти, говорилось, что «она трусливо уклонилась от ожидавшего ее уголовного наказания».
«В феврале 1968 года меня тайно доставили в Пекин, — вспоминала Цинь Гуйчжэнь, работавшая служанкой у Цзян Цин в 30-е годы. — Дело в том, что я, конечно, многое знала об интимных сторонах ее жизни в тот период. Тогда в квартире Лань Пин слонялся самый разношерстный народ. Помнится, однажды она привела мужчину. И ночью между ними началась ссора, а затем настоящая драка. При этом оба схватились за ножи. Я вмешалась и, по-моему, спасла Лань Пин. Мужчина ведь был сильнее ее. А бывало и так, что ей не на что было поесть. Тогда я покупала ей еду на свои скудные сбережения. Я думала, что теперь она захотела встретиться со мной. Но вместо этого меня на семь лет упрятали в тюрьму».
