ВП СССР - «Сад» растёт сам?..
149
Американский предприниматель, который в 1920 г. посетил РСФСР и вёл переговоры о предоставлении на территории Советской России концессий капиталу США в то же самое время, когда Г.Уэллс был в Москве и встречался с В.И.Лениным.
150
Г.Уэллс даёт и характеристику “элите” Российской империи, пишет о приходе к власти РСДРП (б) и причинах провала её политических оппонентов:
«Россия попала в теперешнюю беду вследствие мировой войны и моральной и умственной неполноценности своей правящей и имущей верхушки (как может попасть в беду и наше британское государство, а со временем даже и американское государство). У правителей России не хватило ни ума, ни совести прекратить войну, перестать разорять страну и захватывать самые лакомые куски, вызывая у всех остальных опасное недовольство, пока не пробил, их час. Они правили, и расточали, и грызлись между собой, и были так слепы, что до самой последней минуты не видели надвигающейся катастрофы. И затем, как я расскажу в следующих главах, пришли коммунисты…».
«Основная катастрофа произошла в 1917 году, когда чудовищно бездарный царизм стал окончательно невыносим. Он разорил страну, потерял контроль над армией и доверие всего населения. Его полицейский строй выродился в режим насилия и разбоя. Падение царизма было неизбежно.
Но в России не было другого правительства, способного прийти ему на смену. На протяжении многих поколений усилия царизма были направлены главным образом на то, чтобы уничтожить всякую возможность замены его другим правительством. Он держался у власти именно благодаря тому, что, как бы плох он ни был, заменить его было нечем».
Это мнение Г.Уэллса совпадает по существу с оценкой В.О.Ключевского: «Самодержавие нужно нам пока как стихийная сила, которая своей стихийностью может сдерживать другие стихийные силы, ещё худшие» (цитированный ранее неоднократно девятитомник его сочинений, т. 9, стр. 383). И далее Г.Уэллс продолжает:
«Первая русская революция (судя по контексту — февральская 1917 г.: наше пояснение при цитировании) превратила Россию в дискуссионный клуб и арену политической драки. Либеральные круги, не привыкшие действовать и брать на себя ответственность, пустились в шумные споры о том, должна ли Россия быть конституционной монархией, либеральной республикой, социалистической республикой и так далее. Среди всей этой неразберихи позёрствовал “благородный либерал” Керенский; на поверхность всплывали разные авантюристы, “сильные личности”, лжесильные личности, российские монахи и российские бонапарты. Исчезли последние остатки общественного порядка. К концу 1917 года на улицах Москвы и Петрограда убийства и ограбления стали таким же обычным явлением, как автомобильные происшествия на улицах Лондона, с той разницей, что на них обращали ещё меньше внимания. На пароходе, шедшем из Ревеля (ныне Таллинн; Г.Уэллс возвращался из РСФСР через Эстонию, поскольку в условиях гражданской войны и блокады РСФСР державами Антанты прямого сообщения с «Великобратанией» не было: наше пояснение при цитировании), я встретил американца, бывшего представителя “Америкэн харвестер компании” в России, который находился в Москве во время этой полнейшей анархии. Он рассказывал об ограблениях среди бела дня, о часами валявшихся в канавах трупах, мимо которых занятые своими делами люди проходили так же, как проходят у нас мимо валяющегося на тротуаре дохлого котёнка».
«Когда правительство Керенского не заключило мира и британский военно-морской флот не облегчил положения на Балтике, развалившаяся русская армия сорвалась с линии фронта и хлынула обратно в Россию — лавина вооруженных крестьян, возвращающихся домой без надежд, без продовольствия, без всякой дисциплины. Это было время разгрома, время полнейшего социального разложения. Это был распад общества. Во многих местах вспыхнули крестьянские восстания. Поджоги усадьб часто сопровождались жестокой расправой с помещиками. Это был вызванный отчаянием взрыв самых тёмных сил человеческой натуры, и в большинстве случаев коммунисты несут не большую ответственность за эти злодеяния, чем, скажем, правительство Австралии».
«И во всей России и среди русских, разбросанных по всему свету, была лишь одна организация, объединенная общей верой, общей волей, общей программой; это была партия коммунистов. В то время как вся остальная Россия была либо пассивна, как крестьянство, либо занималась бесплодными спорами, либо предавалась насилию или дрожала от страха, коммунисты, воодушевленные своими идеями, были готовы к действию. (…) она сумела захватить и удержать власть в развалившейся Империи, потому что в те страшные дни она была единственной организацией, которая давала людям единую установку, единый план действий, чувство взаимного доверия. Это было и есть единственно возможное в России, идейно сплочённое правительство. Сомнительные авантюристы, терзающие Россию при поддержке западных держав, — Деникин, Колчак, Врангель и прочие — не руководствуются никакими принципиальными соображениями и не могут предложить какой-либо прочной, заслуживающей доверия основы для сплочения народа (это было действительно так: все названные — военные специалисты, на протяжении большей части жизни — служаки, которые в проблематике обобщённых средств управления / оружия выше самого низкого шестого приоритета ничего не понимали и потому просто были не способны быть вождями народа и руководителями государства: наше выделение и замечание при цитировании). По существу, это просто бандиты. Коммунисты же, что бы о них ни говорили, — это люди идеи, и можно не сомневаться, что они будут за свои идеи бороться. Сегодня коммунисты морально стоят выше всех своих противников».
Впечатления Г.Уэллса качественно отличаются от мифотворчества воздыхателей о возобновлении прошлого — нынешних монархистов и либералов, которые не способны договориться друг с другом о желаемом будущем. Герберт Уэллс, в отличие от россионских мифотворцев, был современником тех событий, и он не был ни монархистом, ни марксистом. Монархизм он считал отжившим прошлым, а марксизм — профанацией будущего и потому его оценки событий того времени — во многом достоверны.
151
Г.Уэллс о марксизме:
«Грубая марксистская философия, делящая всё человечество на буржуазию и пролетариат, представляет себе всю жизнь общества как примитивную “борьбу классов” и не имеет понятия об условиях, необходимых для сохранения интеллектуальной жизни общества».
«… у марксистского коммунизма нет никаких планов и идей относительно интеллектуальной жизни общества. Марксистский коммунизм всегда являлся теорией подготовки революции, теорией, не только лишённой созидательных, творческих идей, но прямо враждебной им. Каждый коммунистический агитатор презирает “утопизм” и относится с пренебрежением к разумному планированию. Даже английские бизнесмены старого типа не верили так слепо, что все само по себе “образуется”, как эти марксисты. Наряду со множеством других созидательных проблем русское коммунистическое правительство вплотную столкнулось сейчас с проблемой сохранения научной жизни, мысли и обмена мнениями, содействия художественному творчеству. Пророк Маркс и его Священное писание не дают никаких наставлений по всём этим вопросам. Поэтому, не имея готовой программы, большевики вынуждены неуклюже импровизировать и ограничиваться пока отчаянными попытками спасти обломки прежней интеллектуальной жизни. Но её можно уподобить очень больному и несчастному существу, готовому в любую минуту погибнуть у них на руках».
«Марксистская теория довела их воображение до “диктатуры классово сознательного пролетариата” и затем намекала, весьма туманно, как мы теперь видим, что там их ожидают новые небеса и новая земля. Если б это сбылось, это действительно означало бы переворот в судьбах человечества. Но мы увидели в России все те же небеса и все ту же землю, покрытую развалинами, брошенными реликвиями и обломками развороченной старой государственной машины, с тем же упрямым мужиком, крепко сидящим на своем наделе, и — коммунизм, отважно и честно правящий в городах и все же во многих отношениях похожий на фокусника, который забыл захватить голубя и кролика и не может ничего вытащить из шляпы».
152
Впечатления Г.Уэллса от беседы с В.И.Лениным: «Разговаривая с Лениным, я понял, что коммунизм, несмотря на Маркса, всё-таки может быть огромной творческой силой».
153
В этой связи напомним, что самостоятельный выбор социалистического пути развития по завершении второй мировой войны ХХ века обществами Франции, Италии, Греции потребовал силового подавления активности в них коммунистических партий благодаря чему они и остались капиталистическими до настоящего времени.
