Сергей Кара-Мурза - Кремль. Отчет перед народом
Для нас это понятие особенно важно потому, что на большой части России разрушение СССР привело не к демократии, а именно к этнократическим режимам. Права этнократии были даны местным элитам уже в годы перестройки как плата за участие в развале СССР («берите суверенитета, сколько проглотите»). Считается признанным фактом, что антисоветская реформа пожертвовала демократией, открыв путь этнократии.
Этнократия — это власть не народа, хотя бы «избранного», а этнической элиты, захватившей власть как бы от имени «своего» народа. Нигде и никогда она не зарождалась «снизу», ее целеустремленно создает элита, используя кризисное состояние общества, чувство национальной ущемленности «своего» этноса. Общая черта этнократий — идеология этнонационализма и идея этнической государственности («Тува — государство тувинцев» и пр.).
Чаще всего власть «своих» князьков и феодалов была тягостнее, чем власть Москвы, что способствовало собиранию земель. Русь очень рано преодолела состояние этнократии — в ней возобладал принцип «служения». Россия расцвела, сумев приглушить или подавить хищность этнократий.
Этнократия служит экономическим интересам элиты: так возникают лозунги, что нефть Татарстана — «достояние татарского народа», газ Ямала — «достояние ненцев». На деле богатства регионов сначала присваиваются местными князьками, а потом перепродаются «олигархам».
Этнократия, чтобы укрепиться, ведет к архаизации власти и управления, возрождает клановость, влияние родоплеменных общностей (тейпов, джузов и др.). Она манипулирует с языком. Так, в Туве государственным признан «язык коренного населения». В Татарстане чиновникам дают надбавку за знание языка «титульной нации». Этнократия создает круговую поруку, заполняя выгодные должности людьми из «своего» народа. Так, в Адыгее, где адыги составляют 20% населения, они занимают 70% руководящих постов. В Татарстане до перестройки только 2% предприятий возглавлялись татарами, а конце 1990-х годов — 65%. Это ведет к упадку и хозяйства, и культуры.
Этнократия формирует противостояние народов, интересов этноса и личности, ищет не их компромисс, а усиление противоречий. Этнократические режимы заинтересованы в конфликтах и в поддержании напряженности. Ее нередко доводят до открытых форм противостояния — этнофобии. В Приднестровье, Южной Осетии и Абхазии возникли очаги военных конфликтов населения этих областей с этнократическими властями тех республик, в которых они оказались после развала СССР.
Когда после хаоса 90-х годов наметилось восстановление государственности России, местные этнократии стали лавировать. Попустительствуя радикальным националистическим движениям, сами они обретают облик умеренной и сдерживающей силы, «выгодной» федеральному центру и «некоренному» населению «своих» территорий.
Этнократия опирается на этнический национализм и становится врагом формирования российской гражданской нации. Изживание этнократий гораздо сложнее, чем предотвращение их появления. Пока что мы являемся очевидцами явных признаков растущего этнократизма. Нам придется еще долго расхлебывать последствия антинациональной политики нашей власти.
* * *Общий вывод таков: в целом время, за которое была возможна реинтеграция, истекло. Уже нельзя «зачистить контакты», соединить те же провода — и машина заработает. Нужна новая программа интеграции, новое строительство целого, создание стыковочных узлов, производство материала для связей нового типа, новый язык и новые символы интеграции. Значит, нужен и новый уровень разнообразия интеграционных связей.
Новая программа гораздо труднее, чем восстановление, но она открывает и новые возможности. Появляются новые субъекты интеграции. Например, Приднестровье — новая страна, новый народ, новая культура. Его интеграция с РФ даст новое качество. То же самое — Абхазия. Она уже будет интегрироваться с Россией не как часть Грузии, а как народ с качественно новым самосознанием.
Более того, даже то направление интеграции, о котором мы больше всего думаем, — с Белоруссией — уже возможно лишь как строительство нового Союза, а не как реинтеграция двух союзных республик. Ведь для нас Белоруссия сейчас ценна не просто как кусок земли, населенный братским народом. Это — важнейший плацдарм в нашем контрнаступлении на страшный кризис. Белорусы выработали оригинальный национальный проект, сплотились вокруг него и почти вылезли из кризиса, внеся множество важных творческих изменений в структуры советского типа. Повторить этот проект в РФ сейчас невозможно — Дерипаски и Абрамовичи оседлали экономику и держат в своих руках многие другие рычаги. Но когда мы их переварим, сохраненные и обновленные в Белоруссии структуры будут нам необходимы, от других мы такой помощи не получим.
А значит, нельзя допускать реинтеграции Белоруссии и РФ, потому что тогда наши Дерипаски эти структуры, сохраненные белорусами, затопчут и задушат. Нужно строительство новых интеграционных связей, гарантирующих сохранение плацдарма, его защиту от объятий российских олигархов.
В явном виде или про себя русские люди ведут разговор о том, каков будет образ будущей России, когда она выйдет из нынешнего кризиса. Всем ясно, что мы сегодня на распутье. В нашей коллективной исторической памяти запечатлен образ России как империи, которая раскинулась на просторах Евразии. Даже когда русские оказались под игом монгольских завоевателей, они ощущали этот простор своим. Наши князья ездили в Каракорум к великому хану, русские полки были в гарнизоне Пекина. Огромные пространства были связаны сетью почтовых станций (ямов), и ямщики перевозили людей и письма с невиданной для Европы скоростью и надежностью.
Потом положение вывернулось, столицей стала Москва, татары пошли на службу в русскую конницу, землепроходцы и казаки дошли до Тихого океана и по пути ставили русские крепости. Потом они пошли дальше — на Аляску и в Калифорнию. Россия соединила воедино три цивилизации — лесную, земледельческую и степную.
Имперский тип государства, соединивший вокруг русского ядра большую «семью народов», казался нам единственно возможным. Когда империю разогнала Февральская революция, народы окраин везде принимали русскую Красную армию как свою — и не поддержали «своих» националистов, снова собрались в империю, теперь под названием Советский Союз.
Но обе эти империи были устроены совсем иначе, чем другие, европейские империи. Те создавались по принципу «национальное ядро (метрополия) — колонии». Колонии были заморскими территориями или зависимыми от метрополии землями с усеченными правами (как славянские провинции Австро-Венгрии). Россия — единственная империя, рожденная традицией сосуществования народов на евразийской равнине. Здесь все подданные имели равные базовые права, метрополия не эксплуатировала народы окраин. Скорее, «инородцы» имели привилегии, и волнения на национальной почве происходили оттого, что их пытались уравнять в правах с русскими (например, обязать нести воинскую повинность).
В этом была уникальность России, из которой проистекала большая сила в одних обстоятельствах, но слабость в других. Имперская конструкция России была сложной и требовала постоянного внимания и скрупулезного управления. Русский народ стал одним из десятка больших народов мира благодаря империи — он «впитал» в себя часть людей из всех народов России. Они охотно «русели», тем более что их к этому никто не принуждал, а в русской среде их принимали по-братски.
Русская культура и русское государство было открыто для всех — дворянство народов, входивших в состав России, становилось частью российского дворянства, так что половина потомственных дворян были из «инородцев». Русские полки водил грузин Багратион, а сын имама Шамиля, взятого в плен после долгой и тяжелой Кавказской войны, становился генералом российской армии.
Это — вовсе не военная хитрость и не обычная вещь. Когда в 70-е годы XIX века происходило присоединение к России Средней Азии, индийские наблюдатели писали, что в России какой-то генерал — мусульманин, а другой — армянин, и командуют армиями. А «каждый английский солдат лучше дезертирует, нежели согласится признать начальником туземца, будь он хоть принц по крови».
Так русские создали империю неколониального типа. Беря «под свою руку» новые народы и их земли, эта империя не превращала их в подданных второго сорта, эксплуатируемых имперской нацией. Земли шли в общий котел, а народы принимались в общую семью. Это было выгодно и отвечало идеалам всех народов, кроме тех, кто считал себя частью Запада и тяготился такой общинной жизнью (Финляндия, Польша, часть народов Прибалтики).
Но в холодной войне с Западом наша империя два раза понесла поражения. Сначала она была демонтирована либералами-западниками Керенского, но вновь собрана в ходе Гражданской войны советской властью. В самом конце XX века уже «советская империя» вновь была расчленена пришедшими к власти либералами-западниками из команды Горбачева — Ельцина.
