Виталий Павлов - Операция «Снег»
Иван дал резкий отпор американцу и покинул место встречи. В дальнейшем мы приняли меры, которые лишили представителей Лэнгли возможности продолжать шантаж нашего сотрудника.
Вспоминая перипетии работы в Австрии в то довольно давнее время, не могу отделаться от мысли, что значение, которое эта страна тогда представляла для нас, в значительной мере сохраняется и сейчас. Хотя ситуация в мире и Европе изменилась, здесь, на берегах Дуная, ЦРУ и ФРС по-прежнему удерживают плацдарм, с которого удобно проводить разведывательные операции против нашего государства. И конечно, эти спецслужбы никогда по доброй воле свои базы здесь не ликвидируют.
В мое время венская резидентура действовала в напряженном ритме. Число оперативных мероприятий нарастало, и многие из них требовали моего личного участия.
Существовал жесткий порядок: о завершении каждой операции, особенно если она заканчивалась поздно вечером, и о благополучном возвращении разведчика после выхода в город на встречу с агентом мне обязательно докладывали. Установить такой порядок было нелегко, так как мой предшественник не был силен ни в оперативном отношении, ни в организационном. Так что дисциплина у оперативного состава порядком хромала. Резидентура работала без четкого плана. Сотрудники были предоставлены самим себе и действовали на свой страх и риск, часто на невысоком профессиональном уровне. Пришлось обратить внимание на дисциплину, внести большую организованность, особенно во всем, что касалось подготовки операций. Не сразу это сказалось на результатах работы. Некоторое время резидентуру лихорадило, случались отдельные неприятные происшествия. Кто-то совершил аварию, сев за руль автомобиля в не совсем трезвом состоянии, кто-то опоздал на встречу с агентом, создав угрозу срыва связи. Бывали и грубые нарушения норм поведения. Мне запомнился один из таких случаев.
Как-то утром (было это летом 1966 года) руководитель одной из групп доложил мне, что ночью его сотрудник Моторин, оставшийся без жены, выехавшей в Москву по семейным обстоятельствам, вернулся домой в состоянии сильного опьянения. Квартировал он довольно далеко от резидентуры, в особняке, где проживали еще три семьи, в том числе семья нашего разведчика, коллеги Моторина. Последний, увидев Моторина в таком состоянии, помог ему добраться до квартиры на втором этаже и, убедившись, что коллега заснул, на всякий случай запер его квартиру на ключ. Рано утром он хотел поинтересоваться самочувствием Моторина, но хозяина в доме не оказалось. Моторин, найдя дверь запертой, вылез через окно и спустился по водосточной трубе.
Никто не знал, с кем встречался Моторин и кто его мог напоить. Возникло опасение, не стал ли он жертвой провокации, тем более что резидентура в этот период часто сталкивалась с такими попытками западногерманских разведчиков, специализировавшихся на похищении интересовавших их советских граждан. Мы бросили на розыск Моторина всех свободных сотрудников, послали «прочесывать» соседние улицы, кафе и рестораны. Время шло, а он не появлялся. Ожидание было для меня мучительным. По мере того как работники докладывали о бесплодных поисках, возникали мысли о самом неприятном, о возможности похищения Моторина или даже его бегстве на Запад, тем более что у него было основание опасаться замечаний по поводу своего поведения в отсутствие жены. Он стал увлекаться спиртным, отлынивать от работы, проявлял недисциплинированность. Я был возмущен, что узнал об этом только сейчас, когда Моторин исчез.
Надо сказать, что произошло это еще в то время, когда председателем комитета оставался В.Е.Семичастный. При нем за малейшие проступки следовали разгромные наказания, часто без учета истинной вины и даже в случаях, когда возможные неприятные последствия были предотвращены. Помню, сколько раз мы сталкивались с такими фактами, когда за бегство с судна рядового матроса «летели головы» многих — увольнялись работники, отвечавшие за морскую линию, или им снижали воинские звания, переводили на низшие должности. А потом оказывалось, что молодому парню захотелось попутешествовать, через некоторое время он являлся с повинной и просил помочь вернуться на Родину.
С приходом Ю.В.Андропова положение стало меняться к лучшему. Начальство начало более трезво и объективно подходить к оценке каждого происшествия. Но мы понимали, что в деле с Моториным в случае худшего исхода последствия для резидентуры могли быть самыми серьезными. Не трудно представить мое состояние, тем более что перед глазами всплывал случай с Гузенко, омрачивший начало моей карьеры.
Наконец, в четыре часа дня группа коллег Моторина доставила пропавшего. Его обнаружили пьяным на окраине города. Как выяснилось, рано утром он захотел опохмелиться. Решил направиться в ближайшее кафе, но, обнаружив дверь своей квартиры запертой, избрал путь «бегства через окно», не отдавая отчета в последствиях такого поступка.
Посольский врач установил у Моторина помимо алкогольного отправление большим количеством выпитого кофе. По требовалась госпитализация, и Моторин был отправлен в советский военный госпиталь в Венгрии, а оттуда домой.
Этот случай потребовал обратить еще больше внимания на дисциплину. Но мы вздохнули с облегчением, что освободились от пьяницы. Нет худа без добра.
В целом же персонал резидентуры был на редкость дружным. Особое внимание уделялось воспитательной работе с семьями разведчиков, в том числе с молодыми женами, у которых часто возникали претензии к их мужьям из-за чрезмерной занятости, позднего возвращения домой. Боевые подруги требовали к себе большего внимания и, естественно, были правы. Тут неоценимую помощь оказывала мне Клавдия Ивановна, постоянно встречавшаяся с женами наших коллег. Мы подружились с семьями многих сотрудников, работавших в Австрии в тот период. Эта дружба продолжалась и после нашего воз вращения домой.
Работая в Вене, я стремился выдвигать на ответственную работу наиболее способных сотрудников. Так, обязанности руководителя группы политической разведки временно исполнял Иван Алексеевич Ерофеев. Приглядевшись к нему, я внес предложение назначить его на этот пост. Центр не соглашался и хотел направить на эту должность другого человека. Я продолжал настаивать, аргументируя конкретными доводами. Только моя настойчивость и, вероятно, мой авторитет бывшего заместителя начальника разведки помогли решить этот вопрос положительно. Иван Алексеевич быстро доказал, что обладает не только высокими профессиональными качествами, но и организаторскими способностями. После возвращения в Центр он в короткое время продвинулся по службе: его направили в Бонн резидентом, присвоили звание генерал-майора. Жаль, что в начале 80-х годов он тяжело заболел и скончался. Из моих помощников в Вене помимо И.А.Ерофеева стали руководителями и получили генеральские звания еще четыре человека, что дает мне основание быть довольным тем выбором, какой я сделал в свое время.
История с Ерофеевым навела меня на многие мысли о существе связи «резидентура — Центр». Воспринимая Центр как некий коллективный штаб, «снизу» я все же явственно видел в его работе известные слабости. Серьезным недостатком мне представлялся тот парадокс, что большинство решений по предложениям резидентуры Центр принимает на основе «прошлой» информации. То есть поступающая из резидентур информация, какой бы оперативной ни была связь с Центром, неизбежно запаздывает, устаревает, так как часто непомерно большое время затрачивается на ее сбор и обработку в аналитических структурах.
Это запоздание часто, особенно в случае подготовки важных вербовок, может привести к тому, что пока, как говорится, «дойдет до дела», произойдут кардинальные изменения в положении кандидатуры потенциального агента или ситуации вокруг него. Вот почему чем больше полномочия резидента, особенно при проведении острых операций, тем готовящееся мероприятие более адекватно условиям, действительно существующим в данный момент.
Мое положение недавнего члена руководства внешней разведки делало меня более независимым по сравнению с коллегами в других странах. Я чаще мог брать на себя ответственность за проведение мер, требовавших, как правило, санкции Центра. Из этого, разумеется, не следует, что резидентами должны быть лишь люди из высшего руководства, но рамки полномочий и компетенции резидента должны быть максимально расширены. Это важно не только для успешного решения специфически профессиональных задач, но и для изучения политики и деятелей страны пребывания. Такое расширение представляется мне особо важным и для опытных разведчиков-нелегалов, связь с которыми неизбежно требует большего времени. Напротив, связывание рук разведчикам и резидентам чрезмерными ограничениями часто ведет к потере мобильности и эффективности, в том числе и в таком важном деле, как привлечение иностранной агентуры к сотрудничеству.
