Лев Вершинин - Позорная история Америки. «Грязное белье» США
Часть IV
Белое и всякое
Глава 25
Я просто тебя съем
Как известно, Соединенные Штаты Америки — оплот демократии и знаменосец свободы. Автор сей бронзовой формулировки, некий нью-йоркский журналист, в апреле 1898 года так и написал: «Мы, американцы, Знаменосцы Свободы, и мы обязаны покончить с позором колониализма в Западном Полушарии». Сказано это было по поводу только-только начавшейся американо-испанской войны, дня через два после начала военных действий и примерно за месяц до того, как в дверь филиппинского эмигранта по имени Эмилио Агинальдо, безрадостно куковавшего в далеком Гонконге, постучали посланцы американского адмирала Джорджа Дьюи. Однако начнем с начала, ибо для того, чтоб они постучали, пришлось случиться многим и многим событиям…
Завтра была война
Все, конечно, познается в сравнении. Для Испании XIX век был относительно сносен, но только на фоне предыдущего столетия, когда былую «Империю Всех Морей» почти официально именовали Culo de Europea — «жопой Европы». А если не на фоне, то дела шли очень плохо. Четыре революции, пять реставраций, три республики, шесть войн гражданских, из которых две династические, несчетное количество мятежей, и так далее, и тому подобное, и никакого просвета даже в намеке. О потере колоний и говорить нечего: под конец века пока еще испанскими оставались только немножко магрибских пустынь, Куба, Пуэрто-Рико да азиатские Филиппины, но и там все было неспокойно. Не то чтобы испанцы так уж угнетали заморские владения, скорее нет, чем да, но слабость и гнилость метрополии в полном смысле провоцировали тамошнюю элиту — в основном креольскую — попытать счастья в свободном полете. Тем паче что было и на кого опереться: испанские колонии очень нравились и США. Еще накануне Гражданской войны хозяйственные янки, объявив Кубу «кучей песка, намытого Миссисипи», предлагали испанцам, раздираемым в тот момент очередной смутой, честно купить островок, а до кучи и Пуэрто-Рико, но доны ответили в том смысле, что честь дороже. Затем начались разнообразные освобождения негров, реконструкции побежденного Юга, так что проект отложили, а главными пострадавшими оказались те самые «национально-освободительные креолы»; будучи оставлены на произвол судьбы спонсорами, они благополучно проиграли т. н. Десятилетнюю войну, начатую с подачи Вашингтона в 1868-м, подписали мир и на время притихли…
Но время шло, в воздухе витала идея Панамского канала, Испания слабела просто-таки вызывающе, и янки пришли к выводу, что хватит церемониться. Куба — помимо всего прочего, еще, кстати, «сахарница мира», — и прочие острова в океане лежали слишком плохо, чтобы оставалась хоть малейшая возможность их не прихватить. В связи с чем в 1895 году на Кубе и в Пуэрто-Рико, а в 1896-м и на Филиппинах начались очередные «революции». Можно даже и без кавычек: рядовые повстанцы, да и большинство вожаков искренне верили, что добрые американцы помогают им деньгами, оружием и советниками из страстной любви к свободе наций и демократии. В освещение событий мгновенно включилась американская пресса, причем оба конкурирующих концерна, — Херста и Пулитцера, за три года доведшие американского обывателя до белого каления ненависти к «проклятым испанцам», истребляющим на Кубе и так далее всех подряд, от мала до велика. Особо воздействовали на политически неравнодушную публику свидетельства очевидцев аутодафе, учиняемых инквизицией над невинными женщинами и детьми в протестантских поселках.
Тщетно испанский премьер-министр, либерал Игнасио Сагаста, умолял «международный концерт» прислать на острова любую комиссию, дабы та убедилась, что количество погибших исчисляется едва ли сотнями, протестантов на острове отродясь не бывало, а в смысле зверств испанцы как раз уступают пламенным революционерам. Все всё понимали, но никто не спешил помогать, поскольку поддержка Испании не сулила никаких выгод, а вот за невмешательство янки обещали не остаться в долгу. Некоторое недоумение «явной несправедливостью» выразили только правительства Российской и, как ни странно, Оттоманской империй, и бежать впереди паровоза непонятно зачем им, вполне понятно, было не с руки.
Короче говоря, ситуация напрягалась. В январе 1898 года на страницах «Нью-Йорк Морнинг Джорнэл» было опубликовано украденное по заказу Херста частное письмо испанского посла, нехорошо отзывавшегося о президенте Мак-Кинли, — медиамагнату, битва которого с Пулитцером была в разгаре, дико хотелось горяченьких, — чем кровавее, тем лучше, — сенсаций. Когда спецкор, сидящий в Гаване, дал боссу телеграмму, что восстание, кажется, сходит на нет, Херст ответил знаменитым: «Вы обеспечьте иллюстрации, а войну я обеспечу». Спустя несколько дней к берегам Кубы подошел «с официальным визитом» американский броненосец «Мэн», который, встав на рейде Гаваны, 15 февраля 1898 года внезапно взорвался и очень быстро утонул. История этого взрыва не разгадана и по сей день, но уже через неделю тираж «Нью-Йорк Морнинг Джорнэл», требовавшей «страшно отомстить проклятым конкистадорам за кровь и пепел миллиона уничтоженных индейцев», вырос до совершенно фантастических по тем временам 5 миллионов в день.
Испанцы еще пытались как-то спастись. Они передали следствие в полное распоряжение американских специалистов, — и даже те, хотя и были заранее подготовлены к вынесению вердикта о мине, прикрепленной снаружи, — сделали вывод, что нет, взорвалось судно где-то внутри. Это, однако, уже роли не играло, да и не могло играть. «Весь американский народ» в едином порыве требовал отомстить за «бедных морячков» и «спасти несчастных кубинцев из пыточных камер». Вовсю шли набор волонтеров в морскую пехоту и развертывание флотов. Так что 19 апреля под единодушное «Гип-гип-ура!» граждан Конгресс США принял резолюцию с требованием к Испании «покинуть эти земли, права управлять которыми она сама лишила себя как плохим управлением, так и жестоким отношением к невинным людям, и оставить названные территории на благородное попечение американской демократии», а когда испанское правительство в ответ позволило себе попросить о специальной конференции, где «интересующие обе стороны вопросы могли бы быть обсуждены», 21 апреля 1898 года военно-морской флот США без объявления войны атаковал слабенькие эскадры испанцев. Ибо, как написал на следующий день в редакционной статье торжествующий Херст, обычно журналистикой не баловавшийся, «уважение к интересам Америки и выгоде ее народа не позволяет терпеть от дикарей подобной наглости». И вот так-то возникли причины для того самого стука в дверь, с которого я начал было разговор….
В борьбе обретешь ты право свое
Для полной картины следует понимать, что к концу XIX века обстановка на Филиппинах напоминала ситуацию в Латинской Америке восемью десятилетиями ранее. Сформировавшаяся буржуазия, начитавшаяся Прудона, Маркса и прочих модных шопенгауэров, зажиточные креолы, куча-мала активных разночинцев с претензиями, обострившийся земельный вопрос — и полное политическое бесправие, помноженное на тупость мадридских наместников. Ничего удивительного, что на островах стали появляться патриоты, мечтающие о независимости. В 1892 году на обломках умеренно-просветительской Филиппинской Лиги, сдуру разгромленной испанцами, возникло куда более агрессивное общество — Катипунан, поднявшее в августе 1896 года серьезный мятеж. Правда, лидеры вскоре перегрызлись — частично на почве амбиций, но и по идеологическим мотивам тоже: «левые» во главе с «человеком из народа» Бонифасио и интеллектуалом Мабини считали необходимым проводить земельную реформу и так далее, «умеренные», главным образом помещики, возглавляемые Эмилио Агинальдо, полагали, что независимость хороша и так, без глупой уравниловки.
Победил Агинальдо; Бонифасио расстреляли, Мабини едва унес ноги, но бои продолжались, в марте 1897-го в освобожденных районах была провозглашена независимая Филиппинская республика, в ноябре принята умеренно-либеральная Конституция. А затем происходит нечто странное. Лидеры повстанцев впервые откликаются на призыв властей встретиться и поговорить. Предложения испанцев конкретны: армию распустить, республику расформировать, восстание свернуть, а за все это — полмиллиона песо и право уехать куда угодно. Ответ борцов столь же четок: ДА!!! При условии, что, кроме денег, филиппинцев уравняют в правах с жителями метрополии. Но поскольку ясно, что такие вещи не в компетенции губернатора, лидеры войны за независимость готовы удовлетвориться честным словом, что он сделает все, чтобы убедить короля принять «политические» условия, и прекратить борьбу прямо сейчас, однако не за жалкие полмиллиона, а как минимум за миллион. Сходятся на 800 тысячах; деньги поступают немедленно. Так что 16 декабря 1897 года правительство повстанцев объявляет о самороспуске, а Агинальдо издает воззвание о прекращении борьбы в связи с «полной капитуляцией властей и во избежание продолжения постыдного братоубийства», подкрепляя слово делом — каждый боец повстанческой армии получает по целых 15 песо (деньги немалые, аж на лошадь хватит).
