Владимир Брюханов - Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну
Вездесущий А.И.Гучков поразительнейшим образом сумел принять участие почти во всех событиях, описанных в настоящем разделе.
Вслед за путешествием в Турецкую Армению он вернулся в Москву, а затем всплыл в 1898 году на КВЖД – в качестве офицера стражи[379] при строительстве дороги.
Витте, столь сурово отчитывавший позднее российских политиков, устремившихся на Дальний Восток (будто бы не он сам оставался в это время самым влиятельным министром!), непосредственно курировал строительство КВЖД.
В апреле 1899 Витте отдал приказ об увольнении Гучкова, с которым в то время еще не был лично знаком: поводом стала очередная дуэль, в которые регулярно ввязывался «неторгующий купец»[380]. Не дожидаясь получения приказа, Гучков сам подал в отставку, а затем, возвращаясь домой, вместе с братом Федором Гучковым совершил 6-месячное путешествие на лошадях: через Большой Хинган, Гоби, Ургу, Урумчи, Тянь-Шань, Верный (Алма-Ата), Оренбург – более 12 тыс. верст[381].
Уже осенью 1899 братья Александр и Федор Гучковы в Южной Африке – сражаются за буров.
Там произошло их близкое знакомство с российским военным атташе у буров («военным агентом» – по тогдашней терминологии) – Василием Иосифовичем Ромейко-Гурко, сыном прославленного фельдмаршала И.В.Гурко – героя Русско-Турецкой войны. Старший брат Василия – Владимир Гурко – влиятельный бюрократ, в 1906 году – товарищ (заместитель) министра внутренних дел России, позднее – активный деятель «Прогрессивного блока».
Знакомство, перешедшее в дружбу, имело большое значение и для Александра Гучкова, и для Василия Гурко. Последний был одним из столпов российской военной разведки: с 1896 работал по этой линии в Польше, в описанное время – в Южной Африке, затем – в Берлине и в Манчьжурии.
В Русско-Японскую и Первую Мировую войны Василий Гурко служил на строевых должностях; с 1916 года – генерал от кавалерии. В 1906-1911 годах он возглавлял Военно-историческую комиссию по описанию русско-японской войны, игравшую роль, как считается, организационного центра «младотурков»[382] – военных участников российского масонского заговора, работавших в тесном взаимодействии с А.И.Гучковым, сначала – председателем Комиссии Государственной думы по обороне, а в 1910-1911 годах – председателем Думы.
С ноября 1916 по 17 февраля 1917 (ст. ст.) Василий Гурко, во время болезни генерала М.В.Алексеева, исполнял обязанности начальника штаба Верховного главнокомандования[383] и, по всей видимости, готовил Ставку к Февральскому перевороту 1917 года, в котором она сыграла практически решающую роль[384].
В 1917 году «младотурки» играли видные роли военных советников при двух военных министрах Временного правительства: сначала – при А.И.Гучкове, затем – при А.Ф.Керенском[385]; последний, третий по счету военный министр – А.И.Верховский – сам был «младотурком»[386].
Разведчиком был и еще один, самый младший из братьев Гурко – Дмитрий, генерал-майор с 1915 года. Об этом свидетельствует следующий красочный эпизод: в 1902 году он вместе с Н.Иенишем изображал археологов, в течение трех месяцев производя разведку и съемку местности от Албании до Дарданелл[387].
Но вернемся в Африку к А.И.Гучкову. Он получает ранение (после которого остался хромым до конца жизни), а затем попадает вместе с госпиталем в плен к англичанам.
В мае 1900 англичане отпускают Гучкова под честное слово – не участвовать в войне и уехать в Европу[388]. Любители отыскивать повсюду шпионские измены отметили бы по этому поводу возможность вербовки Гучкова английской разведкой – вся его последующая жизнь и карьера не противоречат такому предположению.
Опубликованы сведения о том, что вслед за тем Гучков оказывается в Манчьжурии; выглядит это так: «В 1899 волонтер в англо-бурской войне (на стороне буров). В 1900 находился в Китае во время нар[одного], т.н. боксерского, восстания против англичан, французов, японцев»[389]; думается, однако, судя по хронологии его предшествующих перемещений, что туда он попадает только к шапочному разбору... Возможно также, что тогда он до Китая и вовсе не добрался, так как сообщивший об этой поездке историк – А.С.Сенин – не упомянул о ней в своей изданной позднее монографии, гораздо более полно и подробно излагающей биографию Гучкова.
В другом современном энциклопедическом справочнике говорится об этом так: А.И.Гучков в «1897-99 служил /.../ в охране КВЖД в Манчьжурии, наблюдал „боксерское“ восстание в Китае. В 1900 добровольцем участвовал на стороне буров в англо-бурской войне 1899-1902 в Юж. Африке, раненым попал в англ. плен»[390]. Здесь же рядом в биографии его брата Федора: «В 1898-99 служил в Манчьжурии в охранной страже строившейся КВЖД. С нач. англо-бурской войны (1899) вместе с Александром добровольцем отправился в Юж. Африку, где воевал на стороне буров; после падения Претории вернулся в Манчьжурию, принял участие в походе ген. П.К.Ренненкампфа в Китай во время „боксерского“ восст[ания] (1899-1901). В 1900 вышел в отставку по болезни»[391]. Налицо, конечно, неразбериха, порожденная небрежностью авторов и редакторов.
Сдается, что не получивший ранение и не попадавший в плен Федор Гучков сумел-таки после Южной Африки сразу снова побывать в Манчьжурии, а вот Александр Гучков – едва ли...
Тем не менее, и без этого эпизода – какая невероятная энергия и подвижность Александра Гучкова!.. (Как говорится: эту бы энергию – да в мирных целях!..)
Осенью 1900 года судьба всей последующей мировой истории зависла, казалось бы, на волоске: с 1 по 28 ноября (ст. ст.) Николай II, отличавшийся в принципе железным физическим здоровьем, единственный раз за всю свою жизнь заболел в Ялте тяжелейшим заболеванием – брюшным тифом, и в течение месяца балансировал на грани жизни и смерти. Этот эпизод привел к последующей крайней антипатии к Витте царственной супружеской четы.
Вот как об этом рассказывал сам Витте: «Как-то раз, когда с Государем по сведениям от докторов было очень плохо, /.../ министр внутренних дел Сипягин /.../ просил меня приехать к нему. Я /.../ застал у него графа Ламздорфа /.../ барона Фредерикса и Великого Князя Михаила Николаевича[392]. /.../ был поднят вопрос о том, как поступить в том случае, если случится несчастье и Государь умрет? Как поступить в таком случае с престолонаследием?
/.../ я ответил, что /.../ согласно нашим законам о престолонаследии /.../ Великий Князь Михаил Александрович[393] должен немедленно вступить на престол.
На это мне [сообщили] /.../, что Императрица находилась в интересном положении /.../ и следовательно может случиться, что родится сын, который и будет иметь право на престол. На это я указал, что законы престолонаследия такого случая не предвидят /.../. Невозможно поставить Империю в такое положение, чтобы в течение, может быть, многих месяцев страна самодержавная оставалась без Самодержца, что из этого совершенно незаконного положения могут произойти только большие смуты. /.../
Тогда старый Великий Князь Михаил Николаевич поставил мне вопрос: – Ну, а какое положение произойдет, если вдруг через несколько месяцев Ее Величество разрешится от бремени сыном[?].
Я ответил, что /.../ ответ на этот вопрос мог бы дать только сам Великий Князь Михаил Александрович /.../. Мне кажется, насколько я знаю Великого Князя Михаила Александровича, он настолько честный и благородный человек в высшем смысле этого слова, что, если он сочтет полезным и справедливым – сам откажется от престола в пользу своего племянника.
В конце концов все со мною согласились и было решено, что об этом нашем совещании частным образом доложить Ее Величеству»[394].
Далее из намеков Витте можно понять, что его решительная позиция предотвратила попытку некоего подобия государственного переворота: Победоносцев и министр юстиции[395] Н.В.Муравьев уже получили указание подготовить закон о переходе престолонаследия к дочерям – ввиду отсутствия сына у царя[396]. Но сам Николай, который, разумеется, имел юридическое право издать такой закон (вот как его восприняли бы в стране?), не был в тот момент в физическом состоянии его подписать. Так что страсти бушевали, на самом деле, нешуточные.
Позиция же Витте нуждается в уточнении: он сам был воспитателем великого князя Михаила Александровича[397], и всем (в том числе, конечно, самому Витте) было понятно, что помимо стремления к соблюдению законности (в котором Витте в данный момент был безупречен) фактический первый министр может еще более усилить собственную позицию, возобновив с Михаилом Александровичем такой же политический тандем, какой в свое время составили Победоносцев с Александром III.
