Север Гансовский - Млечный путь
Юноша. Какая пуля?
Старик. Которая меня не миновала.
Юноша. Ранило?
Старик. Слуховой нерв задело. На рабфаке потом уже не потянул — лектора не слышал. Выучиться так и не смог, как другие, в инженеры вышли, в профессора… Сталь варил, выше помощника горнового тоже не поднимался. В общем, большого ничего совершить не пришлось. Такого, чтобы навечно… Понял меня, что я говорю-то?… Сделаешь?
Юноша. Не знаю.
Старик. Почему?
Юноша. Не знаю. Обещать не стану.
Старик. Ну вот. Всегдашняя история — старость предупреждает, юность не слушает. Но ведь ты — это я. Теперь уже ясно, какую роль та секунда сыграла. Мне-то видно.
Юноша. Чего же ты сам сразу бросился? Не ждал.
Старик. Да меня самого сразу как-то подняло за ним… Но мне-то откуда думать было? А тебе-то я говорю.
Юноша. Эх, отец, если б ты чувствовал, как сейчас тут… Утро… И сегодня революционная армия перейдет в наступление. Мы на митинге поклялись. Это великий поход, как лектор говорил. Кончается прежнее, начинается совсем другая жизнь. А ты говоришь — подожди.
Старик. Секунду. Я же тебе не про трусость-измену. Одна доля секунды.
Юноша. У нас здесь нового чувства столько! Мы об государстве думаем, об целом мире, обо всех трудящихся и угнетенных… Или вот дружба. Мы теперь все вместе. Я за Смирнова жизнь отдам, не пожалею. Или за Васю Гриднева.
Старик. Не отдашь ты за него жизнь! В двадцатом Васю зарубят махновцы-бандиты на Украине. Крикнет: «За власть Советов!» — и падет. А ты будешь в другом месте… У меня лучшие друзья уходили молодыми.
Юноша. Неужто в двадцатом еще воевать?
Старик. А ты думал! Так тебе господа и отдали Россию даром! Генералов на нас пойдет без счета, капитализм всей планеты. Только начинается гражданская война. Еще ой-ой насидишься в седле, натопаешься по снегам-степям. Четыре раза с Таней будете расставаться, на разные фронты попадать.
Юноша (вздыхает). Мы-то считаем, только вот с германцем сейчас справиться… Ну ладно, раз так.
Старик. Ты слушай меня. За много не берись, понял? Я вот даже английский принимался учить в лазарете — с парнем лежали на койках рядом, у него книжечка была. Думали, пригодится мировую революцию делать. Но это было зря… На рабфак не пробуй, только время потеряешь. И Таня пусть не учится на врача, пусть чего-нибудь другое… Или взять завод в Иваново-Орловском. Мы его сразу после гражданской восстанавливали. Знаешь, как выкладывались? На тачку земли навалишь — еле стронуть — да еще бегом по доскам. Не восстанавливали — новый построили. Но в сорок втором сгорел тот завод, а теперь уже мало кто помнит, что был. В общем, жилы не рви на той стройке.
Юноша. Понятно… Значит, ты совсем один остался?
Старик. Ну есть тут, я тебе говорил. Только они не родные.
Юноша (после паузы). Голодуешь?
Старик. Что?
Юноша. Голодуешь, говорю?
Старик. Кто?… Я?
Юноша. Ты.
Старик. Я, что ли, голодаю?… Это спрашиваешь?
Юноша. Ну да.
Старик. Сказал тоже! Меня тут куда посадить не знают, чем угостить. Апельсины — только бы ел. Лучших врачей приглашают насчет здоровья. Совестно даже самому… Заняться нечем, дела нету — вот беда. Я же не понимаю эти… экологию, структурный анализ.
Юноша. Чего-чего?
Старик. Науки.
Юноша. Какие науки?
Старик. Ну, ученые они. Говорят, а мне не понять, когда они про свои дела.
Юноша. Они ученые, что ли, с кем ты живешь? Как же ты попал к таким? Швейцаром?
Старик. Да каким швейцаром, ляпнешь тоже! Я же рассказывал. С фронта приходили и оставались. Потом сами выучились, дети их выучились. Да у меня у самого пенсия — выше головы хватает. Только она мне и не нужна. На что тратить-то?
Юноша. Так это что — те самые, что ли, которые в войну? У вас как — солдаты учатся, рабочие? Не одни господа?
Старик. Господа?… Господ давно уже нету. Все трудятся.
Юноша. Все?… А трамвай до сих пор не починили, дров не подвезли в Москву — бараки ломаете.
Старик. Какие там дрова?… Ты мне говорить не дал. Скажи, ты знаешь Москву?
Юноша. Ну знаю.
Старик. Так вот той Москвы нет!.. И той России. Вообще все другое. Трамваев мало в Москве, потому что метро. Под землей бегут вагоны. Сел на мягкую скамейку — за десять минут от Конной к трем вокзалам.
Юноша. Ври — за десять!
Старик. Помолчи!.. Ни дров, ни керосина не надо — электричество светит, газ утепляет. Стоят огромные белые дома — десять этажей, больше. И в них живут рабочие. По квартирам музыка играет — радио. Телевизоры — ящик, а в нем вроде кино, синематограф говорящий. Включил — видишь, что в другом городе происходит, в другой стране. Даже на дне моря или за облаками.
Юноша. На дне? А как?
Старик. Да черт их знает, как! Сделали… Работают на заводах восемь часов, два выходных в неделю. На улице вечером тысячи огней: магазины, театры, кино, стадионы — такие места, где люди отдыхают, упражняются, чтобы стать красивее, здоровей. А улицы не развалюхи наши в грязи по окна, а проспекты с асфальтом. Широкие площади с цветами, деревьями, воздушные дороги, по которым автомобили бегут… моторы то есть. Во дворах спортивные площадки для детворы. А цветов! Жасмин стоит, сирень, другие всякие. Вот это теперь Москва!
Юноша. А хлеб есть?
Старик. Хлеб?… Конечно. Никто не бедствует хлебом.
Юноша. И ситник?… Неужели ситник?
Старик. Белый хлеб, пшеничный. Сколько хочешь. Сколько хочешь, бери — копейки стоит. По всей России голодных ни одного человека. Дети так и конфет не очень хотят. Нищих нету. Про нищих молодые и не знают, кто они такие были. Болезни старые выведены. Ни трахомы, ни холеры, ни оспы… Рябого не встретишь — только если из очень стариков… В деревне машины
пашут, сеют, убирают.
Юноша. Сами?… Слышь, как сказка.
Старик. Чего сами? Люди на них сидят, управляют… Наша молодежь самая ловкая в мире, самая сильная, смелая… Что говорить! Лица совсем другие у людей. Тебе бы не узнать — спокойные, уверенные. Девушки все до одной красавицы.
Юноша. Не обманываешь?
Старик. Да что ты! Вот оно все вокруг меня. В окно выгляну — белые дома. Внизу на катке мальчишки в хоккей играют. Маленькая девочка с собачонкой вышла, а сама одета, ты и не видал никогда.
Юноша. А грамотные все? И девушки тоже?… Неужели бабы книжку читают?
Старик. И слова нет «бабы». Десять лет все учатся. Обязательно по всему государству. Кто хочет, еще пять — в институте. Если б тебе школы показать, светлые, чистые… Другим странам помогаем наукой, техникой. Понимаешь, и мировая революция идет, уже почти пол земного шара рабочая власть. Вообще оно все сбылось, о чем мечтали. А теперь у молодых новые мечты. Хотят, чтобы вся природа была вокруг хорошая, болезни искоренить, какие остались еще. На другие планеты думают достигнуть.
Юноша. И я все это увижу, раз я буду ты? Улицы с огнями. Тот ящик, что показывает заморские страны?… Скажи, кто же все это сделал?
Старик. Кто сделал?… Да мы!
Юноша. Вы?
Старик. Мы. И ты будешь делать вместе со всеми.
Юноша. А болезни — что их теперь нету? Это Таня?
Старик. И Таня тоже.
Юноша. Слушай, мне уже пора… Скажи скорей, как вы добивались, чтобы все это вышло?
Старик. Работали. Себя не жалели.
Юноша. И ты не жалел?
Старик. А что же, сидел, что ли? У нас после войны в литейке свод два раза обрушивался в металл. Печи изношенные, а все хочется сделать еще одну, последнюю, плавку. На бригаду план дают, а мы встречный.
Юноша. Что же ты мне говоришь тогда?… Постой!.. Отец, кончилась артиллерийская подготовка. Пошел на нас германец.
Доносится высокий звук трубы.
Юноша. Слышишь?… Вася Гриднев выводит своих на позицию. Конница наша. Сейчас поскачут в атаку.
Возникает и проносится конский топот.
Юноша. Эх, как идут! Как идут!.. Вот они вымахнули на гребень… Побегу. Как бы не опоздать к бою.
Вдалеке бьет одинокий выстрел.
Юноша. Наша артиллерия — пушки, что ребята с Путиловского…
Вступает музыка и с ней мощный, все перекрывающий залп.
Юноша. Что это? (Тревожно.) Что это, отец?… Мы никогда не слыхали, чтобы так.
Старик. И здесь за окнами небо все осветилось.
Юноша. Нет, это здесь бьют пушки. (Тревожно.) Но у нас же нет такой силы! Что это?
