Николай Барышников - Блокада Ленинграда и Финляндия. 1941-1944
Об «обособленном» характере войны
С точки зрения участия Финляндии в блокаде Ленинграда следует также отметить, что в этом отношении в финской исторической литературе утвердилось положение об «обособленном» по отношению к Германии ведении войны (erillissota), то есть своей, а не совместной с нею. Причем такое определение распространяется как на саму битву за Ленинград, так и в целом на всю т. н. «войну—продолжение». При этом делается ссылка, что отсутствует какое-либо официальное соглашение о союзе Финляндии с Германией в войне против СССР. Как по этому поводу отметил в своих мемуарах один из наиболее влиятельных руководителей страны периода войны В. Таннер, «война Финляндии была обособленной и ни в коей степени не связанной с войной между великими державами». По словам Таннера, с Германией «ничто не связывало, кроме только общего противника».[52]
В свою очередь Маннергейм писал, что «помимо экономической стороны, которую правительство вынуждено было учитывать, определяя свою позицию по отношению к предложениям немцев, не существовало никакой зависимости, базирующейся на каких-либо договорах или достигнутых совместных решениях, и, прежде всего, в военном отношении».[53]
В понятии «обособленная война» особый акцент делался на внешнеполитическом аспекте. Как отмечал историк Ю. Сеппенен, война, которую вела Финляндия, «являлась параллельным с Германией восточным походом». Поясняя сказанное, он отмечал, что Финляндия придерживалась «своего рода нейтралитета», выражавшегося в далеко идущем внешнеполитическом курсе: «поддерживать действия против Востока, сохраняя нейтралитет по отношению к Западу».[54] Имелось при этом в виду, что с США Финляндия не воевала, а с Англией лишь официально, а не на деле находилась в состоянии войны (с 6 декабря 1941 г.).
В результате, именно такое истолкование приобретало весьма принципиальный характер. С его помощью в Финляндии видели возможность дистанцироваться от нацисткой Германии и не связывать финское руководство с теми чудовищными для миллионов людей преступлениями, которые были совершены Третьим рейхом в годы Второй мировой войны, включая, естественно, и массовую гибель жителей блокированного Ленинграда. Поэтому, безусловно, следует разобраться, насколько утверждение об «обособленной войне» отражало реальное состояние тогдашних финско-германских отношений, и каким образом произошло внедрение этого понятия в финскую историографию.
Само появление определения «обособленная война», наряду с рассмотренным уже толкованием ее как «войны-продолжения», связано было с чисто пропагандистскими установками, дававшимися тогда официальными финскими органами. То, что «ведется война отдельно от Германии», стало провозглашаться в Финляндии сразу же с развертывания боевых действий. «В начале «войны-продолжения» финское политическое руководство утверждало, — писал профессор Маннинен, — что страна ведет против Советского Союза свою сепаратную войну, которая является продолжением зимней войны и обособленной от мировой войны. В качестве подтверждения делалась ссылка на то, что война против Англии и Соединенных Штатов не ведется».[55]
Такие взаимосвязанные между собою определения требовалось внедрить в сознание финского населения не случайно. Значительной частью его не воспринимались идеи нацизма и не проявлялось желания находиться в агрессивном блоке с Третьим рейхом. Большинство лишь думало о возвращении утраченных в «зимнюю войну» территорий. Вместе с тем во внешнеполитическом плане финскому руководству хотелось создать видимость своей «независимости» от Берлина, чтобы сохранить на будущее поддержку государств Запада, противостоявших Германии.
Что касалось отношения в Берлине к финским объяснениям по поводу «обособленности» от Германии в ведении войны, то это воспринималось как дымовая завеса, скрывавшая истину. По словам немецкого посланника в Хельсинки В. Блюхера, высказанным 3 сентября 1941 г. в беседе с финским министром иностранных дел Р. Виттингом, «такое истолкование ведения Финляндией обособленной войны, которую она может прекратить на основе сепаратного мира, является вводящим в заблуждение».[56] Иначе говоря, в Германии не считали в действительности утверждение об «обособленной войне» реальностью. Заметим, как американский исследователь Чарльз Лундин писал в данной связи: «Если Финляндия пела обособленную оборонительную войну, то она не могла тогда выдвигать требований «уничтожения большевизма»… своими силами… Только одно государство могло думать о победе над СССР — это Германия».[57]
О том, как далеки были официальные утверждения финского руководства об «обособленной войне» от истины, довольно ясно понимали многие в то время и в самой Финляндии. Тогда, а затем и после окончания войны, со стороны известных в стране деятелей, в частности, и парламентариев, хорошо понимался вопрос о том, насколько нереально было говорить о ведении «оборонительной войны». К тому же, не было достаточной ясности, существовало ли вообще политическое или какое-либо иное секретное соглашение с Германией, обязывавшее финское руководство подчиняться требованиям Берлина в ходе осуществления боевых действий против Советского Союза. По словам У. К. Кекконена, высказанным в 70-е годы, «даже абсолютный болван не может больше отрицать того, что небольшая финская руководящая группа заключила с нацистской Германией секретное соглашение об участии Финляндии в агрессивной войне Гитлера летом 1941 г.».[58]
До сих пор остается документально не подтвержденным наличие секретного соглашения между Финляндией и Германией. Однако исследование в этом направлении нельзя считать законченным.
Скрупулезное изучение германо-финских отношений периода 1940–1941 гг. предпринял с середины 70-х годов упоминавшийся уже профессор Ёкипии, известный до этого более как исследователь эпохи 1600-х годов. Его капитальный труд «Рождение войны—продолжения», изданный в 1987 г., приковал к себе большое внимание не только в Финляндии, но и за рубежом (в 1999 г. эта работа была переведена с сокращениями на русский язык).[59] Историками, оценивавшими исследование Ёкипии, справедливо отмечалось, что автора отличала исключительная «научная достоверность» в изложении той части событий, где он до мельчайших деталей описал подготовку к вступлению Финляндии в войну.[60] В предисловии к изданию на русском языке автор особо подчеркнул, что «архивы переполнены документами, на основании которых создастся новая, более динамичная и более критическая, нежели ранее, картина».[61]
Действительно, Екипии показал на основе документов конкретное осуществление сотрудничества генеральных штабов, а также взаимодействие вооруженных сил Германии и Финляндии в ходе подготовки к агрессии против СССР. При этом исследователь старался ничего не лакировать, раскрыв суть договоренности, закрепленной оперативным планом, в котором было разработано, как должны были наступать финские войска на ленинградском направлении и соединиться с немецкой группой армий «Север». Все это являлось подтверждением тому, что ни какой «обособленной» от Германии войны Финляндия не собиралась вести.
Тем не менее, переступить через порог трактовки н традиционной историографии, сказав об аналогичной Германии агрессивной сущности финской «войны-продолжения», Ёкипии так и не смог. Для доведения объективного изложения до конца требовалось сказать лишь одно: вступление Финляндии в войну произошло под прикрытием официально утвердившегося мифа об «агрессии с советской стороны» и соответствовало составленному до этого совместному германо-финскому плану. Ёкипии не рискнул поступить именно так и оставил в прежнем виде фальшивую мотивировку о том, что Советский Союз был нападающей стороной и якобы развязал войну. Финляндия же тогда в пропагандистских целях представлялась «жертвой агрессии» и «вынужденной нести оборонительную войну». Не проявилось, таким образом, последовательности и необходимой прямолинейности, чтобы полностью опровергнуть миф. Ведь независимо ни от чего Финляндия во второй половине июня, безусловно, развернула бы наступление на Советский Союз в соответствии с планом «Барбаросса» и уже согласованными с германским генеральным штабом оперативными планами, главным в которых являлось наступление финской армии на ленинградском направлении. Дело было даже не в том, имелось ли письменное соглашение о совместных действиях. Ведь Финляндия взяла уже на себя обязательство сражаться в военной коалиции с Германией против СССР.
Вместо Ёкипии об этом сказал все же вполне аргументировано другой финский историк — Сеппяля. Основываясь на фактах, он раскрыл картину существовавшей тесной связи в годы войны между финляндским военным командованием и германским вермахтом. Подвергая резкой критике действия политического и военного руководства, Сеппяля показал, что «грубейшая ошибка в определении целей войны Финляндии заключалась в несоизмеримости замыслов со своими собственными силами». Он подчеркнул, что была большая вера в победу Германии, и недооценивались военные возможности Советского Союза.[62] При этом, анализируя стратегические цели Финляндии, Сеппяля считал, что они целиком находилась «в зависимости от действий вооруженных сил Германии, от ее успехов или поражений».[63]
