Сергей Кургинян - Качели. Конфликт элит или развал России?
Так что же такое «бескровная революция»? Это — НЕ революция. Потому что революция предполагает наличие как минимум двух классов — нисходящего и восходящего, двух идеологий, двух автохтонных субъектов, борющихся за власть. Оба субъекта апеллируют к народу, предъявляя свой классовый интерес как общенародный и исторически перспективный. А также метафизически позитивный. В эту борьбу классов могут вмешиваться внешние силы (Австрийская и Британская империи в эпоху Великой Французской революции). Но не они проводят революцию. Ее проводят борющиеся классы в условиях их конкуренции за общенародную поддержку. Проводятся такие революции с целью решить нерешенные общественные проблемы (например, проблему ломки непроницаемых сословных феодальных барьеров, проблему политической свободы и так далее).
Конкурирующие классы, борясь за власть, просто не могут не лить кровь. У них общее пространство под названием «социальный верх», и в другое пространство («социальный низ») хозяин «социального верха» никогда добровольно не уйдет. А восходящему классу нужны освобожденные вакансии. Отсюда революционный террор и все прочее. Гражданская война, в том числе.
Главное условие, при котором возможна революция, — это реальная суверенность той территории, на которой возгорается революционный огонь. Даже интервенция тут ничего не меняет. Ибо интервенция посягает на суверенность, как на нечто имеющееся.
Если нужно добиваться суверенитета, то место революции занимает совершенно другой процесс, именуемый «национально-освободительная борьба». В рамках этого процесса (опять же при поддержке народа) все автохтонные восходящие классы борются за ту часть социального верха, которая занята колонизаторами. Поскольку колонизаторы должны открыть вакансии, то различные по своему качеству «ненизовые» автохтонные социальные силы могут объединиться. Но тогда все зависит от того, насколько бескровно уходит колонизатор, передавая суверенитет в руки автохтонных сил.
И, наконец, есть процессы, которые разворачиваются на территориях, суверенных де-юре и не имеющих суверенитета де-факто. Такая коллизия называется коллизией неявного внешнего управления.
Главный герой — это местный ставленник внешних сил, чаще всего из числа «чикающих» местных силовиков, прикормленных метрополией. Когда этот ставленник «выходит за рамки», перестает «ловить мышей», перебирает в чем-либо, и этим может вызвать настоящую национально-освободительную борьбу, его меняют.
Эта смена может быть абсолютно мягкой. Ему говорят в посольстве метрополии «уходи» — и он уходит.
Однако чаще всего так не происходит. Ставленник начинает проявлять норов или ссылаться на то, что у него есть команда и она не позволяет ему уйти. В качестве подтверждения каждого элемента данного в целом абстрактного описания можно привести массу конкретных исторических примеров. Но читатель и без меня это сделает.
Короче, добровольно такой «герой» не уходит. А организовывать большую заваруху (например, вторжение войск метрополии) почему-либо «не с руки». Либо у метрополии слишком много внутренних политических проблем… Либо нет желания обнажать коллизию внешнего управления… Тогда-то и осуществляются так называемые «бескровные революции», суть которых в том, что спецслужбы метрополии перекупают силовиков. Этот самый «чик», находящийся под зарвавшимся ставленником метрополии, вообразившим, что он настоящий автохтонный диктатор.
Затем те же спецслужбы (или силовики вместе со спецслужбами) выводят на улицы в целом небольшую и управляемую, но достаточно впечатляющую массовку. Если страна маленькая, то это 5—10 тысяч человек. А то и тысяча. Если страна большая, то это 200–300 тысяч человек (вплоть до миллиона). Но не более процента голосующего населения. А то и меньше.
Сама по себе эта массовка ничего не значит и ничего не может. Но ее сила не в том, что кто-то ее боится. А в том, что она дает подкупленным силовикам респектабельный предлог для фактического свержения диктатора. Силовики, получив иностранные деньги или обещания поддержки своих властных амбиций, начинают страшно любить народ и испытывать невероятное отвращение к пролитию его крови, хотя до этого не испытывали ничего подобного. Но иностранные деньги и обещания, а также угроза санкций по отношению к их вкладам и другой собственности, размещенным за границей (в основном, в метрополии), вызывают у этих представителей местного «чика» острый приступ гуманизма и сентиментальности.
И тогда отстраняемый диктатор оказывается тет-а-тет с выведенной на улицы возбужденной массовкой. Даже если массовка и невелика, она все равно больше одного усталого и брошенного человека, окруженного изумленными домочадцами и плохо ориентирующимися лакеями.
Если диктатор «не потерял нюх», он просто бежит. А если он потерял нюх, то начинает сопротивляться, используя свою очень хорошо прикормленную гвардию. По сути — феодальную банду. Эта банда почему-либо может начать стрелять. И ее пальбы совершенно достаточно для того, чтобы разбежалась массовка. Но тогда вмешивается та самая более широкая группа силовиков, которая (а) лучше держит нос по ветру, (б) меньше замарана, (в) больше вписана в элиту метрополии, и так далее.
Эта группа восклицает: «О! Диктатор проливает народную кровь! Чаша нашего терпения переполнена!» Будто бы диктатор раньше не проливал кровь при полном одобрении этой группы! Но раньше внешнего заказа на отстранение диктатора не было. А теперь он есть. Армия и внедворцовая часть спецвойск, получив приказ начальников, прикормленных метрополией, а также мзду от метрополии, спокойно и с удовольствием расстреливает дворцовую гвардию. А заодно и самого диктатора. (Другой сценарий — только диктатора. Третий — только гвардию. Но это частности).
Соответственно, управляемые извне перевороты на десуверенизированных по факту и суверенных юридически территориях — это не революции, а спецреволюции.
Отличие в том, что нет никакой классовой борьбы. Нет вообще автохтонного субъекта. Есть коррупция силовиков, а также наем и возбуждение некоей публики, готовой сыграть роль восставшего народа.
Мы называем подобные спецреволюции еще шоу-революциями.
Они могут быть абсолютно бескровными, если диктатор держит нос по ветру. И чуть-чуть кровавыми, если диктатор артачится и способен подвигнуть на то же самое свою гвардию, как бы она ни называлась.
Если же опора диктатора хоть чуть-чуть шире узкой гвардии, то его непросто сковырнуть. Особенно если за ним стоит какая-то народная поддержка. Когда метрополия упорствует в своем желании сковырнуть реально опертого на что-то политического лидера, то она либо просто терпит фиаско (как в случае с Чавесом), либо льет свою кровь (попытка американского вторжения на Кубу), либо льет большую кровь на территории, которую таким образом все-таки удерживает под своим контролем (пиночетовский переворот в Чили).
Шоу-революции могут быть объединены под широко известным названием «банановые революции». Ибо именно так проводили революции североамериканцы в Латинской Америке. Чаще всего в интересах своих крупных компаний, производящих фрукты («Юнайтед фрут» и так далее). Отсюда и фруктово-банановый привкус…
Потом термин прижился. А потом понадобилось по всему миру проводить такие же шоу-революции, но чуть больше скрывать их природу. И начались издевательские вариации в названиях: «оранжевые», «розовые», «тюльпановые». Но эти вариации были именно издевательскими. Все посвященные понимали, о чем идет речь. А наш «чик»?
Он-то понимает, что, не став «цыком» (Кастро, например, являясь им, создал при себе блистательный по эффективности «чик»), нельзя избежать десуверенизации нынешней России, а значит, и производных от этой десуверенизации? Шоу-революций, спецреволюций, «банановых» революций, каких еще? «Вербных»? «Сиреневых»? «Березовых»?..
Нет — наш «чик» борется с «оранжевой чумой», не становясь «цыком». Ощущая свое несоответствие масштабу и типу идущего процесса, он как бы «распухает» в своей «чикости» и даже подводит под это некую базу. Я уже несколько раз слышал: «Нет революционных ситуаций, есть плохая работа полиции» (имеется в виду политическая полиция).
Это типичный синдром распухания. Потому что революционные ситуации есть. А еще есть регрессивные ситуации. А еще есть игровые ситуации. И бороться со всем этим с помощью политической полиции, видя в ней панацею, невозможно. Никому и никогда это не удавалось. Даже в менее сложных и зловещих обстоятельствах, чем наши.
Кроме того, эта самая политическая полиция, вышедшая за рамки и ставшая предметом упования со стороны тех, кто должен не уповать, а осуществлять власть… Тут тоже все не так просто…
В 1991 году один патриотический писатель мне рассказывал: «Ты не думай, Грачев — наш, он порвет этих демократов, он их ненавидит!» Ему так хотелось верить! Но не зря говорят, что многие знания умножают скорбь. Я не знал тогда и сотой доли того, что знаю сейчас. Однако кое-что я все-таки знал. Я успел поездить по «горячим точкам», набрал какой-никакой аналитический и информационный актив. И я верил не писательской патетике, а данным этого актива. А актив просто, сухо, устало и иронично повествовал о том, когда, кому конкретно, на какой, образно говоря, лавочке, кто именно из вполне уже «обананенных» (и оболваненных) силовых боссов рапортует и присягает.
