Владимир Кузнечевский - Сталин и «русский вопрос» в политической истории Советского Союза. 1931–1953 гг.
Вражеская клика во главе с Берия состряпала так называемое «ленинградское дело». Враги обманули Центральный Комитет, обманули товарища Сталина. Берия и Абакумов втерлись в доверие к товарищу Сталину. Вот я сам еще не знал, когда, в каких условиях затевалось это «дело», мне тов. Руденко здесь рассказал. Когда дело это было состряпано кликой Берия и его сообщников, товарищ Сталин в это время был в Сочи. Абакумов полетел туда и соответствующим образом, видимо, докладывал товарищу Сталину. Вызвали в Сочи военного прокурора, который должен был это дело проверять. Приехал этот военный прокурор. Казалось бы, и Абакумова надо послушать, и прокурора. А приехал прокурор, его принял только Абакумов и сказал, что дело создалось, надо ленинградцев осудить, и вы, мол, можете ехать обратно. Вот как обстояло дело и как оно складывалось. Как видите, были допущены грубые нарушения установленных порядков. Вот в чем трагедия.
После этого некоторые товарищи могут сказать геройски: надо хоть на плаху идти, но беззакония не допускать. В борьбе с врагом, на фронте, наши люди так и поступали. Они не сгибали свою голову перед захватчиками, стояли насмерть. У нас много людей шло на плаху – и юношей, и старых. Вот Зоя Космодемьянская – воплощение геройства, мужества. Но ведь это же было перед немцами. А кому этот самый прокурор должен был сказать – на плаху пойду, а участвовать в суде не буду, потому что нарушаются установленные законом порядки. Ведь Абакумов сказал бы ему – это сам товарищ Сталин утвердил. Он сказал бы: «Раз товарищ Сталин утвердил, значит, это правильно». Другое дело, что порядок был принят не тот. Теперь всем нам ясно, что ни в коей мере нельзя нарушать советских законов и установленных порядков. По каждому делу должно вестись следствие, чтобы это следствие проверялось далее прокурором. В то время, когда Берия хозяйничал в МВД, установленные советским законом порядки грубо нарушались. Люди, заключенные в тюрьмы и находящиеся под следствием, избивались, чтобы получить от них нужные следователям показания.
Избиения арестованных в тюрьме, как вы теперь знаете, не являлись секретом. Как это тогда объясняли, да и сейчас некоторые говорят: врага надо бить. Но надо бить врага. Я тоже за то, что врага бить надо. Но ведь надо знать, что бьешь именно врага, а не невинного человека. А то вот результаты какие получаются, когда нарушаются законы, когда следствие ведется не так, как полагается, когда арестованных жестоко избивали, чтобы получить от них нужные следствию показания, пусть даже неправильные. Это приводило к тому, что из своих друзей делали врагов. Запротоколировали вырванные путем побоев, бессонницы и голода неправильные показания и делали из честных людей врагов. Так действовала клика Берия и его сообщников. Так грубо попирали они все законы, бесчинствовали и стряпали нужные им «дела», избивали наших честных советских людей, пытаясь нанести как можно больший вред нашему великому делу строительства коммунизма. Поэтому, когда тов. Руденко вел следствие по делу Берия и его клики, он был лишен этих методов. Наши органы, которые ведут следствие, прокуратура и суд должны настойчиво, не нарушая законов, разбираться в делах, довести преступника до признания совершенных им преступлений, доказать его вину. Это, конечно, тяжелая вещь, куда «легче» действовать методами Берия. Но когда наша прокуратура разбирала дело Берия и его клики, когда им дали все их показания, полученные не путем избиений, а законным путем, преступники вынуждены были признать, что следствие было проведено глубоко и обстоятельно, собран действительный материал.
Тут товарищи многие скажут, а как же товарищ Сталин? Видите ли, последние годы очень сильно сказались на Сталине. У него очень часто менялось настроение. Поэтому были моменты, когда Сталину трудно было что-либо докладывать. Власть большая, а силы слабые. Человек он стал нервный, вспыльчивый. Не каждый хотел идти к нему и вызвать на себя гнев. Видите, если бы были равные условия, как, например, сейчас у нас в Президиуме ЦК КПСС. Пусть кто-либо из членов Президиума что-нибудь сморозит. Ему скажут: слушай, ты не прав. Сталину так сказать никто не мог, хотя не раз выслушивали такие вещи, на которые могли бы сказать: товарищ Сталин, ведь это неправильно. Вот такая была обстановка. Нельзя сейчас этого допускать. Я говорю это к тому, чтобы у нас в партии всегда была коллективность руководства, не создавался культ личности. Наша партия настолько сильна, что она всегда, по любому вопросу, найдет правильное решение в своем коллективе. И вот таким физическим состоянием товарища Сталина (этого раньше, до войны, со Сталиным не было) ловко воспользовался Берия. Он играл на настроении товарища Сталина как на рояле, так как у этого человека ничего святого не было, потому что он был вражеским разведчиком.
Когда мы Берия арестовали и посадили в тюрьму (пусть Руденко мне напомнит), а может быть, уже после расстрела Берия, Черчилль заявил примерно следующее: «Опоздали мы с русскими, опоздали с ними вести разговоры. Сейчас момент упущен». Что значит упущен момент? С нами всегда можно разговаривать. Черчилль жалел, что нет Берия, этого хитрого и ловкого шпиона и провокатора. Когда Берия не был еще разоблачен, Черчилль надеялся на поддержку со стороны Берия, а нет Берия – значит, и поддержки планов империалистов не будет.
Теперь враги говорят, что у русских после смерти Сталина сперва язык был другой, а политика та же. Политика при жизни Сталина была совершенно правильной политикой, которую мы вместе со Сталиным проводили и будем ее неуклонно проводить дальше. (Бурные аплодисменты.) А это значит отстаивать и укреплять наше Советское государство, двигать его по пути строительства коммунистического общества, накапливать и наращивать наши силы, готовиться к грядущим боям, которые неизбежны и от которых уйти нельзя, ставить вопрос, говоря языком Чапаева, в мировом масштабе.
Некоторые товарищи спрашивают – какое отношение Центрального Комитета партии к решению ЦК о партийных проступках Кузнецова и других? Мы не разбирали этих вопросов, и я не знаю, есть ли сейчас смысл возвращаться к ним, потому что мы их наказали в свое время за допущенные ими ошибки в партийном порядке. Что даст новое рассмотрение этого вопроса? Может быть, поколеблет веру в правильность решения Центрального Комитета партии, принятого на первом этапе партийных проступков бывших руководителей Ленинградской организации. Тут может быть степень наказания разная. Это я допускаю. Почему? Известно, что тов. Кузнецов и другие допускали разные излишества, выпивки допускались. Ведь это факт. И расходование средств государственных не по назначению допускалось, и бахвальство, и некоторое зазнайство. Было же все это, товарищи. Он болтал в Москве о том, что мы, мол, ленинградцы, люди особого склада. Не понимаю, какой это особый склад? Тогда давайте укажите, чтобы мы этот «склад» заметили, а то начинают говорить: ленинградцы – люди особого склада, москвичи – особого склада, киевляне – тоже особого склада. А какого же склада партия? Она, получается, складывается из групп разных складов? Что за чепуха? Это бахвальство. Оно и было осуждено и правильно осуждено. И сегодня нужно осудить, а не воскрешать его.
Да, слушайте, товарищи ленинградцы, вы на самом деле думаете, что вы лучше, чем коммунисты, работающие в Свердловске? Если так полагать, тогда не может быть в партии общего языка. Партия не может предоставить вам какую-то полочку ленинградскую, да вряд ли вы сами захотите иметь такую особую полочку. (Продолжительные аплодисменты.) То, что Ленинград сделал для партии, как передовой отряд коммунистов, то, что сделал петроградский рабочий класс для России, для Советского Союза, этого не стереть никаким врагам истории. (Аплодисменты.) Но нужно ли кичиться перед своими друзьями? Это не годится. Поэтому я считаю, что в этих вопросах решение ЦК партии было правильное.
Я допускаю, что в интриганских целях Берия использовал изменение отношения Сталина к Кузнецову и Вознесенскому. В то время я был на Украине и не знал, как все эти вопросы тогда проходили. Одно время товарищ Сталин очень высоко поднял Вознесенского, чего, конечно, не мог терпеть Берия. Ведь Сталин сделал тогда Вознесенского своим первым заместителем по Совмину, дал очень большие полномочия Кузнецову, сделав его секретарем ЦК партии. Кузнецову было поручено наблюдать за органами МВД. Абакумов был подчинен Кузнецову. В этих условиях я допускаю, что вражеской кликой Берия было все использовано, всякий малейший промах, малейшее пятнышко, где бы оно ни появилось, чтобы натравить Сталина против Вознесенского и Кузнецова. И это им, как видите, удалось.
Можно по-разному относиться к Вознесенскому. Очень многие члены политбюро не уважали Вознесенского за то, что он был хвастлив, груб, к подчиненным людям относился по-хамски. Но это такие свойства, которые можно порицать, которые дают право не дружить с ним лично. Но это не значит, что такие свойства дают объяснение, что Вознесенский являлся врагом. Наоборот, я глубоко убежден, что Вознесенский был честный и умный, но своенравный человек.
