Елена Трегубова - Байки кремлевского диггера
– Борис Абрамович, разрешите вам представить – это Елена Трегубова, ведущий политический обозреватель газеты Коммерсантъ.
Березовский с неожиданным для меня озорным смешком в глазах слегка поклонился мне, щелкнул каблуками и шутливо отрекомендовался:
– Березовский. Борис Абрамович. Очень приятно с вами познакомится, Леночка!
Лицо олигарха расплылось в широчайшей сияющей улыбке, и он галантно поцеловал мне руку.
Надо признаться, я была несколько обескуражена таким теплым приемом. Если Березовский читал хоть одну из моих статей о нем, то его искренняя радость по поводу знакомства со мной может объясняться только одним: он опять, слава Богу, забыл, кто я такая, – заключила я и успокоилась. Милославский остался обсуждать с Березовским какие-то дела, а я под шумок улизнула.
* * *Убегать с приема сразу же после знакомства с хозяином дома было бы каким-то малодушием. Но ошиваться там дальше среди его свиты становилось уже не страшно, а как-то скучно. Редеющая публика, уже добившаяся от Березовского секундной аудиенции или просто мимолетного знака внимания, уныло подъедала остатки угощения со столов. А я тщетно вглядывалась в окружающих, надеясь отыскать хоть одного приятеля.
И вот, когда я увидела, наконец, входящего в зал Александра Волошина, со мной произошла странная метаморфоза: я бросилась к нему как к родному. После всех моих приключений этого вечера и на фоне всех остальных гостей глава кремлевской администрации показался мне прямо-таки старым добрым дружищей.
Как ни странно, он, как существо непубличное, похоже, тоже чувствовал себя неловко на этом многолюдном приеме, не очень знал, как держаться, и тоже с радостью уцепился за меня как за спасительную соломинку. Мы ушли с ним в отдельную комнату, удобно устроились на диванчике и стали болтать.
– Ты там, говорят, у себя в газете хулиганство опять какое-то про Кремль написала? – спросил меня Волошин с весьма довольной улыбкой и без малейшей тени упрека.
– Ой, Александр Стальевич, единственное, за что я переживала, это что вас ругать будут за это. Вы все-таки так любезно меня у себя в Кремле в ночь выборов приютили…
– Ты что, с ума сошла: кто это меня ругать может? Ты как себе это представляешь? Я же все-таки глава администрации или где?! – с шутливым негодованием в голосе заявил он.
– Ну Юмашев там грозился вам выволочку на совещании устроить…
– А кто такой Юмашев? Сотрудник администрации? – хихикнул Волошин.
Но еще больше он веселился, когда я ему рассказала, что Юмашев, оказывается, считал меня боевой подругой Волошина. И что якобы именно из-за этого Валя в ночь выборов говорил при мне вещи, которые не стал бы говорить в присутствии журналистки.
На правах боевой подруги я стала трепаться с Волошиным не о политике, а о жизни. Он рассказывал о своем маленьком сыне, о том, как тяжело сохранять семейную жизнь при сумасшедшей кремлевской жизни. А я ему в ответ детально обрисовала всю гамму своих ощущений от визита в дом приемов Березовского и вообще от необходимости ежедневно общаться с кремлевскими уродами. И глава мутантской администрации, кажется, меня прекрасно понял.
* * *Время от времени наш треп прерывал какой-нибудь визитер, начинавший расшаркиваться перед Волошиным и что-нибудь выпрашивать. И хотя мы сидели в уединенном маленьком помещении, отделенном от места основного празднества длиной анфиладой комнат, визитеры вырастали перед нами внезапно, откуда ни возьмись, прямо на паркете перед диванчиком. Они появлялись точно как гости на балу у Воланда: из камина то и дело выскакивал истлевший скелет, ударялся оземь и превращался в какую-нибудь важную персону.
– Александр Стальевич, позвольте вам представится: я – настоящий руководитель Логоваза…
– Александр Стальевич, разрешите с вами познакомиться, я гендиректор С…, у меня к вам маленький вопросец…
В какой-то момент Александр Стальевич изобрел отличнейший способ избавляться от навязчивых просителей: он начинал выразительно коситься на меня и давал понять, что у него тут не просто свидание с девушкой, а важный разговор. Посетитель, краснея и извиняясь, что помешал, начинал по-рачьи пятиться к двери на полусогнутых ногах, с согбенной в поклоне спиной, с повернутым к нам лицом, на котором подобострастная улыбка сохранялась до последней секунды, пока вместе с владельцем не исчезала в дверном проеме.
Каждый раз я начинала хохотать от этого представления и честно спрашивала Волошина:
– Александр Стальевич, может, вам все-таки нужно по работе пообщаться с этим человеком? Давайте я вас оставлю?
– Да ничего мне не нужно! Сиди ты, ради Бога! – упрашивал Волошин. – Если б ты знала, как я от них от всех устал! Имею я право отдохнуть хоть немножко?
Впрочем, вскоре мне тоже пришлось воспользоваться волошинским ноу-хау, – когда нас каким-то чудом разыскал Милославский и стал уговаривать, чтобы я пошла объясниться с Сурковым:
– Лен, там Сурок при всех про тебя гадости говорит из-за твоей последней статьи. Я думаю, что тебе лучше пойти и выяснить с ним отношения…
Мне так не хотелось опять нырять в ту же самую атмосферу приема, из которой я только что выплыла на тихий бережок с Волошиным, что я сказала:
– Ладно, я скоро к вам приду. Только вот нам тут с Александром Стальевичем нужно закончить важный разговор…
* * *Но когда через какое-то время мы с Волошиным решили пойти попить чайку к барной стойке, находившейся в соседнем помещении, нас все-таки отловили. Потому что за дело взялись уже не какие-нибудь там аппаратные акулы-любители, а профессионалы-папарацци.
На Волошина напали с телекамерой и принялись снимать. Причем я так и не смогла понять, что это была за камера. Как нетрудно догадаться, прием у Березовского был строго закрытым от посторонней публики, и уже тем более от прессы. Единственное, что оставалось предположить, – это что Ксения Пономарева контрабандой провела с собой по старой дружбе замаскированных операторов с ОРТ. Или что Березовский поручил каким-нибудь своим личным операторам заснять для истории тусовку победителей.
Так или иначе, журналисты были чрезвычайно разочарованы отказом Волошина отвечать на вопросы и, в порядке компенсации, решили заснять антураж, на фоне которого он там дефилировал. А главным антуражем Волошина в данный момент была я. Увидев, что на меня нацелили камеру, я тут же шарахнулась в сторону от Волошина: Мало того, – подумала я, – что меня обманом заманили в дом к Березовскому, так теперь еще и хотят скомпрометировать дружескими отношениями с Волошиным! Ну уж фигушки!
Стараясь максимально быстро отстраниться от Волошина, чтобы не попасть с ним в кадр, я краем глаза успела заметить, что из-за этого я вынужденно прильнула к какому-то проходившему мимо неизвестному мне мужику в домашнем свитере и усах. Ну что ж, во всяком случае мужчина домашнего вида – лучше, чем глава администрации президента. Это – более подходящая компания для независимой журналистки, – посмеялась я про себя.
Так закончился для меня бал у Березовского.
* * *На следующий день в редакции фотограф Коммерсанта Василий Дьячков положил мне на рабочий стол подарочек: мою фотографию с Волошиным и тем другим мужиком. Оказывается, что из-за телекамеры я не заметила, что там еще и фотограф наш подсуетился.
Видок у нас с Волошиным на фотографии получился тот еще: на заднем плане – рояль, а рядом – интимного вида диванчик, с которого Волошин как будто бы только что встал и по-домашнему затянулся сигареткой. А я запечатлена ровно в тот момент, когда с застенчивой улыбкой пытаюсь отстраниться от Волошина и отворачиваюсь от него, делая вид, что я вообще этого человека впервые в жизни вижу. Да еще плюс ко всему этому из-за отсвета телевизионных софитов у меня над головой получился на фотографии какой-то издевательский нимб. Ну и еще тот мужик в свитере рядом.
– А, да это же Бадри Патаркацишвили! – объяснил мне Волошин, когда я показала ему фотографию.
Нетрудно себе представить, как я порадовалась, что теперь меня уличили еще и в связях с Патаркацишвили.
* * *Что же до Бориса Березовского, то после Большого приема в декабре 1999 года до самой его высылки за рубеж я с ним больше так ни разу и не виделась.
А вот мои тогдашние воландовские аллюзии по поводу Березовского вскоре реализовались с пугающей точностью. Потому что спустя короткое время человек этот, которого я в тот момент считала злым духом российской политики, превратился для отечественной журналистики совсем уж в настоящего манихейского Воланда. В смысле, в часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо. Сначала Березовский привел к власти Путина, и тем самым запустил механизм уничтожения в стране гражданских свобод – и в частности, свободной журналистики. А потом тот же самый Березовский, поругавшись с Путиным, по иронии судьбы, стал для многих моих коллег-журналистов, по сути, единственным гарантом существования в России независимых от государства СМИ.
