Геннадий Осипов - Общество знания: История модернизации на Западе и в СССР
Если принять аксиому о неизбежности и необходимости прогресса, то нельзя не признать, что попытка подчинить науку моральным ценностям несет в себе риск сокращения эффективности познавательной деятельности. Но этот аргумент лежит в иной плоскости. Большинство людей на земле отнюдь не считают прогресс науки наивысшей ценностью и не желают быть заложниками этой ценности. Как пишет Бердяев, «у Достоевского есть потрясающие слова о том, что если бы на одной стороне была истина, а на другой Христос, то лучше отказаться от истины и пойти за Христом, т. е. пожертвовать мертвой истиной пассивного интеллекта во имя живой истины целостного духа».
П. Фейерабенд («анархист в методологии») занимает в трактовке конфликта между рационализмом и вненаучными типами знания радикальную позицию. Он считает, что на самом Западе этот конфликт развивался в форме более или менее честного соревнования идей. Но в незападных культурах примат научной рациональности навязывался жестко, в рамках культурного империализма. Он пишет: «Никогда не было никакого честного соревнования между всем этим комплексом идей [научного рационализма. — Авт.] и мифами, религиями и обычаями внеевропейских обществ. Эти мифы, религии, обычаи исчезли или выродились не вследствие того, что наука была лучше, а потому, что апостолы науки были более решительными борцами, потому что они подавляли носителей альтернативных культур материальной силой… Не было „объективного“ сравнения методов и достижений. Осуществлялась колонизация и подавление культуры колонизованных племен и народов… Превосходство науки не есть результат исследования или аргументации, а представляет собой итог политического, институционального и даже вооруженного давления» [249, с. 513–514].
Социальные противоречия, которые возникают вследствие «освобождения» науки от ценностей, часто упрощают путем подмены понятий. Внимание концентрируют на побочных эффектах приложения науки в виде создании и использовании технологий. Эту проблему не только признают, но и заостряют, говоря о необходимости социального контроля и моральных ограничений в сфере техники. Как пишет физик и философ П. Ходгсон, «может возникнуть оппозиция к науке… вследствие неумения различить собственно научное знание как таковое, которое всегда есть добро, от его приложений, которые не всегда осуществляются в согласии с высшими человеческими ценностями» [18, с. 137][70].
Но положение невозможно спасти таким уходом в сторону технологии. Все больше и больше фактов говорит о том, что и знание как таковое не всегда есть добро, и на практике это проявляется в эволюции тех ограничений, которые мораль накладывает на научный эксперимент. Он с самого начала был назван «допросом Природы под пыткой» — как можно претендовать на свободу такой операции от моральных норм?
Сейчас, например, никто не станет настаивать на ценностной нейтральности чисто научных экспериментов на человеке, наносящих ему вред. Между тем в 90-х годах XIX века хирурги пересаживали кусочки удаленной раковой опухоли в здоровую грудь пациентки и с интересом наблюдали, как возникает новая опухоль. И другие ученые заявляли в дебатах на Международных научных конгрессах, что, хотя неэтично делать такие операции без согласия находившихся под наркозом пациентов, столь же неэтично игнорировать полученные ценные результаты [25].
Но и за 80 лет после этого мало что изменилось в «обществе знания». В 1993 г. в европейской прессе широко обсуждались извинения, которые президент Клинтон принес жертвам экспериментов по радиоактивному облучению, которые проводились в США с 40 по 70-е годы. Он не призывал к перестройке своей «империи зла», а извинился за своих предшественников и предложил финансовую помощь тем пострадавшим, кому еще можно помочь.
Из тысяч пострадавших были выделены жертвы девяти экспериментов:
• 820 беременных женщин в клинике университета Вандербильта в 40-е годы сделали инъекции радиоактивного железа; в те же годы в клинике университета Рочестера шести пациентам был введен радиоактивный уран;
• в 1946–1947 годах в трех клиниках 18 человекам были сделаны инъекции радиоактивного плутония; в 1948 г. в Калифорнийском университете одному человеку ввели радиоактивный цирконий; в 1942–1946 гг. в трех университетах 29 пациентов были объектом радиоактивного облучения всего тела;
• в клиниках Массачусетса вплоть до середины 60-х годов сотням умственно отсталых детей давали в экспериментальных целях радиоактивный йод; в 1956–1957 тт. в лабораториях ВВС вводился радиоактивный йод 120 испытуемым — индейцам и эскимосам;
• с 1950 по 1970 г. в университете Цинциннати и других центрах полному облучению организма были подвергнуты сотни пациентов; с 1963 по 1973 г. у 131 заключенного в тюрьмах штатов Орегон и Вашингтон облучению были подвергнуты половые органы.
Опыты проводились без согласия испытуемых.
Извинения президента — акт символический, более тяжелые нарушения, возможно, не раскрыты. Но кое о чем можно судить по скандалам, которые вспыхнули после этих заявлений Клинтона. Например, в Сарагосе (Испания) сообщалось, что на склады расположенной там крупной военной базы США из Пакистана перебросили запасы бактериологического оружия. Начались смерти среди персонала базы, посольство США заверило, что оружие уничтожено. Но испанские газеты собрали доступную информацию в самих США. Согласно данным 1993 года, бактериологическое оружие не было уничтожено в Форт-Детрик, как предписывало соглашение с СССР, а было перевезено на базу Эджвуд в штате Мериленд. При этом более пятисот техников этой базы заразились инфекционными болезнями.
Начались протесты, в ходе которых были опубликованы такие факты: профессор факультета медицины университета штата Мериленд Ричард Хорник в течение многих лет испытывал на заключенных заражение холерой, тифом, гриппом, дизентерией и малярией. Когда возник скандал, профессор пообещал: «отныне эксперименты будут продолжены в других странах». И в Лахор (Пакистан) был направлен другой профессор, Дэвид Нелин, специалист по комарам. Он заявил прессе откровенно: «Для изучения переноса инфекционных болезней насекомыми мы использовали за скромное вознаграждение многих бедных жителей деревень близ Лахора». В лабораторном журнале Нелина за 1989 г. значатся опыты над 325 пакистанцами. При этом после их заражения комарами им не предоставили никакой медицинской помощи. На стр. 272–286 научного отчета подробно описан эксперимент по заражению самок комаров вирусом энцефалита. В Лахоре был установлен инкубатор с производительностью 20 тыс. таких комаров в день. Тогда и возник конфликт в Пакистане.
Эта история заставила по-иному посмотреть на общечеловеческие ценности, носителями которых якобы является демократия США. Но здесь нас интересует не сама этика, а именно ее подавление «ценностно нейтральным» поиском научного знания.
Более того, не только эксперименты, представляющие собой вторжение в объект, его существенное изменение, но даже и наблюдения и измерения далеко не всегда являются ценностно нейтральными. Ибо неотъемлемой частью «общества знания» является сообщение информации, превращение ее в отчуждаемое от автора знание. Исследователь, подобрав упавший с пиджака волос, определяет и обнародует генетический профиль человека. Налицо лишь появление некоторого нового знания о данном объекте, но оно может резко изменить жизнь человека (например, страховая компания не желает иметь с ним дела из-за повышенного риска преждевременной смерти; даже если результат сообщается лишь самому человеку, он небезобиден — обнародованный прогноз имеет тенденцию сбываться).
Чем больше человечество втягивается в «информационное общество», тем большее значение для жизни каждого приобретает информация — просто знание, до его приложения. Поэтому ни свобода познания, ни свобода сообщений вовсе не могут считаться абсолютным («естественным») правом. На них всегда и в любом обществе накладывается цензура, иначе никакое общество в принципе не может существовать (критерии и формы запретов — другая тема, которой здесь не касаемся).
Особой сферой жизни общества, в которой разделение научного знания и этики чревато социальными катастрофами и массовыми страданиями, является хозяйство. Да и вообще в современно «обществе знания» особо громким голосом среди ученых обладают экономисты — те, кто с помощью научного метода исследуют производственную и распределительную деятельность человека. Политэкономия заявила о себе как о части естественной науки, как о сфере познания, полностью свободной от моральных ограничений, от моральных ценностей. Начиная с Адама Смита она начала изучать экономические явления вне морального контекста. То есть, политэкономия изучала то, что есть, подходила к объекту независимо от понятий добра и зла. Она не претендовала на то, чтобы говорить, что есть добро, что есть зло в экономике, она только непредвзято изучала происходящие процессы и старалась выявить объективные законы, подобные законам естественных наук. Отрицалась даже принадлежность политэкономии к «социальным наукам».
