Сергей Кара-Мурза - Кто такие русские
Самое популярное на Западе описание России в XVII веке было сделано Олеарием, который путешествовал в поисках торгового пути в Персию. Его отчет был издан по-немецки в 1647 г. и затем непрестанно переиздавался почти на всех западных языках. Олеарий писал: «Наблюдая дух, нравы и образ жизни русских, вы непременно причислите их к варварам». Затем он по шаблону осуждал русских за недостаток «хороших манер» («эти люди громко рыгают и пускают ветры»), за «плотскую похоть и прелюбодеяния», а также за «отвратительную развращенность, которую мы именуем содомией», совершаемую даже с лошадьми. Он также предупреждал инвесторов, что русские «годятся только для рабства» и их надо «гнать на работу плетьми и дубинами». Наши «демократы»-реформаторы 90-х годов в своей фантазии недалеко ушли от Олеария.
Вот что писал великий Вольтер о русских уже времен Петра Великого: «Московиты были менее цивилизованны, чем обитатели Мексики при открытии ее Кортесом. Прирожденные рабы таких же варварских, как и сами они, властителей, влачились они в невежестве, не ведая ни искусств, ни ремесел, и не разумея пользы оных. Древний священный закон воспрещал им под страхом смерти покидать свою страну без дозволения патриарха, чтобы не было у них возможности восчувствовать угнетавшее их иго».
Принципиально русофобия обновилась после Отечественной войны 1812 г. Казалось бы, русская армия освободила завоеванную и униженную Наполеоном Европу. Более того, русская армия сразу же покинула оккупированную Францию и освобожденные земли Германии, что было необычно. Но тут же в столицах стали шептать, что Россия планирует создать всемирную монархию и что царь опаснее Наполеона. Стали поминать, что Наполеон перед походом в Россию сказал, что после него «Европа станет или республиканской, или казацкой».
После 1815 г. русофобия стала раскручиваться и революционными силами Европы, и реакционерами. Против России — союз хоть с дьяволом. Революционеры проклинали Россию за то, что она мало помогает монархам, которых они сами пытались свергать. Теперь уже и Отечественную войну 1812 г. стали считать реакционной — Маркс назвал ее «войной против революции, антиякобинской войной» (тут ему следовали наши западники, они протестовали против того, что Сталин велел вновь исполнять увертюру Чайковского «1812 год»; режиссер Михаил Ромм даже выступил открыто в 1963 г.: «Зачем Советской власти под колокольный звон унижать «Марсельезу», великолепный гимн французской революции? Зачем утверждать торжество царского черносотенного гимна?»).
Во всякого, кто осмеливался сказать слово в защиту России, летели камни справа и слева. Маркс и Энгельс писали о войне 1812 г.: «Проливала ли Россия свою кровь за нас, немцев?.. Она достаточно вознаградила себя позже грабежом и мародерством за свою так называемую помощь… Если бы Наполеон остался победителем в Германии, французское законодательство и управление создали бы прочную основу для германского единства… Несколько наполеоновских декретов совершенно уничтожили бы весь средневековый хлам, все барщины и десятины, все изъятия и привилегии». А немецкая интеллигенция, наверное, мечтала французского пива попить — вместо противного баварского.
В 1849 г. царь по настойчивым просьбам Австрии послал, согласно договору, войска на подавление революции в Венгрии. Эта акция ничего уже не решала, но вой поднялся всеобщий. Справа пугал реакционный философ Доносо Кортес: «Если в Европе нет больше любви к родине, так как социалистическая революция истребила ее, значит, пробил час России. Тогда русский может спокойно разгуливать по нашей земле с винтовкой под мышкой». Слева пугал Энгельс: «Европейская война, народная война, стучится в дверь… О немецких интересах, о немецкой свободе, немецком единстве, немецком благосостоянии не может быть и речи, когда вопрос стоит о свободе или угнетении, о счастье или несчастье всей Европы. Здесь кончаются все национальные вопросы, здесь существует только один вопрос! Хотите ли вы быть свободными или хотите быть под пятой России?»
На русофобии был раздут миф о поляках как защитниках Запада от русских варваров. Маркс говорил о польском восстании 1830 г.: «Снова польский народ, этот бессмертный рыцарь Европы, заставил монгола отступить».
На попытки русских демократов воззвать к здравому смыслу неслись ругань и угрозы. Тот же Энгельс предупреждал: «На сентиментальные фразы о братстве, обращаемые к нам от имени самых контрреволюционных наций Европы, мы отвечаем: ненависть к русским была и продолжает еще быть у немцев их первой революционной страстью». Дело было не в идеологии — одинаково ненавистны были и русские монархисты, и русские демократы, и русские большевики.
В октябре 1942 г., когда немцы, завязнув в России, перестали быть угрозой для Англии, Черчилль написал буквально то же самое, что за сто лет до этого писал Энгельс: «Все мои помыслы обращены прежде всего к Европе как прародительнице современных наций и цивилизации. Произошла бы страшная катастрофа, если бы русское варварство уничтожило культуру и независимость древних европейских государств. Хотя и трудно говорить об этом сейчас, я верю, что европейская семья наций сможет действовать единым фронтом, как единое целое под руководством европейского совета».
Все это надо знать и относиться хладнокровно. Есть в западной мысли такой пунктик, застарелый комплекс. Он всем мешает и бывает очень опасен. Надо его спокойно изживать, вытаскивать из подсознания ушибленных русофобией европейцев. И не позволять всяким Гайдарам разрушать наш ВПК. Он пока что лучшее лекарство от русофобии.
Русофобия в России: начало XX века
В начале XX в. русофобия распространилась во влиятельной части гуманитарной и творческой интеллигенции России. Это разрушало связи, соединявшие народ Российской империи, но в то же время сплачивало русское простонародье ответной ненавистью. Кадет М.О. Гершензон писал в книге «Вехи»: «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, — бояться мы его должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной».
Красноречивы установки Бунина, который обладал большим авторитетом и как писатель, и как «знаток русского народа». Он говорил о русских: «От дикости в народе осталось много дряни, злобности, зависть, жадность. Хозяйство мужицкое как следует вести не умеют. Бабы всю жизнь пекут плохой хлеб. Бегут смотреть на драку или на пожар и сожалеют, если скоро кончилось. По праздникам и на ярмарках в бессмысленных кулачных боях забивают насмерть. Дикий азарт. На Бога надеются и ленятся. Нет потребности улучшать свою жизнь. Кое-как живут в дикарской беспечности. Как чуть боженька не уродил хлеб — голод».
Писатель М.М. Пришвин в голодное время после Февраля 1917 г. жил в деревне и ненавидел крестьян, чувствовал себя как «фермер в прериях среди негров и эскимосов». Он писал в дневнике: «Я никогда не считал наш народ земледельческим, это один из предрассудков славянофилов. Нет в мире народа менее земледельческого, чем народ русский, нет в мире более варварского обращения с животными, с орудием, с землей, чем у нас». Это неверно, аграрная наука доказала, что хозяйство общинных крестьян было в тот момент самым эффективным из всех возможных. В Пришвине говорила сословная русофобия. Но он был умный человек и, приглядевшись, проникся к русскому крестьянству глубоким уважением. Но таких было немного.
Историк академик Веселовский, пишет в дневнике: «Еще в 1904–1906 гг. я удивлялся, как и на чем держится такое историческое недоразумение, как Российская империя. Теперь мое мнение о народе не изменилось. Быдло осталось быдлом… Последние ветви славянской расы оказались столь же неспособными усвоить и развивать дальше европейскую культуру и выработать прочное государство, как и другие ветви, раньше впавшие в рабство. Великоросс построил Российскую империю под командой главным образом иностранных, особенно немецких, инструкторов».
В другом месте он говорит определеннее: «Годами, мало-помалу, у меня складывалось убеждение, что русские не только культурно отсталая, но и низшая раса… Повседневное наблюдение постоянно приводило к выводу, что иностранцы и русские смешанного происхождения даровитее, культурнее и значительно выше, как материал для культуры».
А уж советская революция вызвала просто взрыв ненависти к русскому простонародью. Бунин писал: «А сколько лиц бледных, скуластых, с разительно асимметричными чертами среди этих красноармейцев и вообще среди русского простонародья, — сколько их, этих атавистических особей, круто замешанных на монгольском атавизме! Весь, Мурома, Чудь белоглазая…».
