Валерий Федотов - Исповедь единоросса. Как я проиграл выборы
Я сильно удивился, когда понял, что любимейшему занятию населения нашей страны практически не посвящено серьезных научных трудов. Исследование студентов МИФИ, где за «единицу халявы» принимается «один Малевич», не в счет.
Между тем жажда бесплатного сыра атрофирует страх (критическое мышление) перед мышеловкой. И это, пожалуй, самое разрушительное наследство, которое нам досталось от деятелей советской власти.
Одурманенные запахом халявы и ритуальностью фраз, советские люди не заметили, как из цели, ценности превратились в средство, которое всегда бросают ради достижения других целей. Как свобода духа и самовыражения переросла в обязательный насильственный коммунизм, где одиночество стало роскошью.
В СССР Перельман, наверное, мог бы без проблем решить задачу Пуанкаро, но вряд ли он смог бы отказаться от пристального внимания со стороны заинтересованных органов, членства в КПСС, освидетельствования в психушке или эмиграции. Сегодня Перельман – чудик, гений, странный чувак, который предпочитает управлять Вселенной, а не миллионным счетом в банке, и это – свободный выбор свободного человека, живущего в свободной стране.
Халява в обмен на духовную свободу. Участь дров в огне «мировой революции» в обмен на субъектность и право быть непохожим на уравненную серость. Сытость в обмен на счастье. Бедность не порок, а повод для гордости. Убийство буржуя – геройство и доблесть в категориях новой морали. Пролетарии всех стран, соединяйтесь. Желательно на московских стройках. Гастарбайтер – новый гегемон! Мы ваш, мы новый мир построим. В лучших традициях, завещанных нам Французской революцией и методикой Герцена: пока вы на баррикадах, мы не собираемся менять наш комфортный образ жизни. Наше дело – говорить, ваше – погибать ради наших новых руководящих постов и портфелей.
Так выглядит лес, если разглядеть его за халявой. Кто был никем, того не станет: кого волнует судьба серых мышей?Верю, что время слабых конечно
На днях уборщица в детском магазине в Купчино накинулась на даму с коляской с криками: «Вон сколько грязи навезла! На улице коляску оставлять надо! Не ценишь труд уборщицы, конечно, вся сама в золоте, а еще мать! Чему ты будешь ребенка учить?» Мать с ребенком из магазина ушла, потому что она нормальный человек.
Потому что вызывать менеджера зала, чтобы напомнить о принятых во всем цивилизованном мире правилах общения с клиентами, требовать жалобную книгу, писать на имя руководителя филиала о том, что «мама с ребенком – это лучшее, что может произойти с городом, когда в нем больше половины жителей состоит из людей старшего поколения, и очень странно, что в ваш конкретный магазин не ведет пандус, и коляску приходится тащить по 8 ступенькам вверх, а потом по 8 ступенькам вниз, а справа от вас находится итальянский ресторан, и туда протянут пандус, а слева от вас находится банк, и туда тоже подведен пандус, а к вашим дверям ведут только те 8 ступенек, поэтому, прошу вас, расскажите о логике вашего бизнеса и зачем вы им вообще занимаетесь, если мама с коляской – это зло, от которого надо избавляться, и даже ваши уборщицы не скрывают этого отношения?», а потом ставить копию к себе в блог на «Фонтанке» или в ЖЖ, – все это ненормально с точки зрения обыкновенной мамы с ребенком. Поэтому она уходит, уборщица срывает злость на следующей маме с коляской, и ступеньки по-прежнему возвышаются между двумя пандусами.
Как в сказке Чуковского, мы готовы приносить в жертву тараканищу своих деток, чтобы он за обедом их скушал, только потому, что он грозно топорщит усы и весь рыжего цвета. При этом жалкое насекомое наглеет от количества смирившихся с его самовластием и в итоге начинает думать, что ему на самом деле все можно. Он перестает казаться и начинает быть. И тогда наступает царство хама и время слабых.
Тараканищи занимают важные государственные посты. Попадают в федеральные десятки политических партий. Покупают места в медицинских вузах. Работают в полиции. Сидят в консьержках. Хамят в регистратуре, продают испорченные товары, запирают на ключ туалет в государственном учреждении.
Слабость становится определяющим качеством при приеме на работу. Чем меньше ты умеешь делать, тем ослепительнее оказывается твое продвижение по службе.
Умение фантазировать и гладко излагать собственные выдуманные теории оказывается важнее, чем владение реальными навыками.
Скромный главный инструктор спецназа МВД Игорь Бурмистров никогда не будет иметь такую же толпу поклонников, как Андрей Кочергин, – коряво и скучно говорит и никогда не делает красиво. И неважно для читателей «Мужика с топором», что Бурмистров в силу сверхпрофессионализма просто не умеет быть легким и велеречивым – для него принципиально не навредить, он осторожен в выборе учеников и совсем не разбирается в маркетинге.
Я верю, что время слабых конечно. В бизнесе они уходят, как только начинается эпоха перемен, когда запускается новый амбициозный проект, вытянуть который под силу только талантливым, ярким и знающим. Блаженны верящие?Ода в защиту полиции
Я очень не люблю дамские романы и детективы. Меня одновременно сильно раздражают Маринина и Донцова. Однако я готов смириться с огромными миллионными тиражами этих дурацких книг – они рисуют образ правильного милиционера. Обыкновенного супермена, мастера на все руки, который по доброте огромной души вытаскивает активных дамочек из кучи проблем.
Если бы был большим полицейским чином – вручил бы писательницам медаль за создание нового архетипа. После дяди Степы и участкового Анискина в деле продвижения положительного имиджа милиционера нарисовалась огромная дыра. В 90-е ее заткнули картинки неприглядного содержания, в которые мы были рады поверить. С тех пор менты у нас продажны, равнодушны и трусливы: криминогенная обстановка, ставшая следствием внутриполитического бардака, была представлена результатом непрофессиональной работы сотрудников МВД.
И неважно, что полицейские оказались в идеологической западне: призванные работать в качестве отрядов самообороны пролетариата от враждебного класса (именно так сформулировал Ленин задачи новой советской милиции в далеком 1917 году), доблестные работники органов внутренних дел в одночасье перестали быть робин гудами и стали защищать права буржуев наравне с правами бедняков. Простое разделение на «хороших» (рабоче-крестьянский класс) и «плохих» (капиталисты) пропало вместе с СССР. Но не стерлось из сознания российского народа. Именно поэтому мы с готовностью оправдываем молодых хакеров, которые своровали миллионы денег из банков («бедные студенты зарабатывают как могут»), и благообразно выглядящих негодяев пожилого возраста («у него осталась совсем старая мать, это обстоятельства вынудили его пойти на преступление»).
Мы не любим милицию, потому что она действует вразрез с нашим представлением о правде и справедливости – богатые должны сидеть чаще, чем бедные. Многодетная мать не может быть преступницей. Дети не способны на жестокость. Военные не предают Родину. Между тем их задерживают люди в форме и отправляют в тюрьму. «Плохая милиция» и «бедный наш народ»!
Мы равнодушны к преступлениям и хамству. Мы давно не делаем замечания тем, кто не уступает место в метро или пригородной электричке, но не прощаем, если все это вместе взятое демонстрирует милиционер, – он не имеет права на равнодушие и бездействие. Он должен быть примером для подражания, оплотом нашей безопасности, но при этом мы все равно его презираем – мент плох по умолчанию, даже если он хорош по сути. Нам можно, а ему нельзя.
Полицейским быть трудно. Когда у тебя открыта спина и в угоду общественному мнению тебя сдают при первой оказии, очень хочется обрести силу. А здесь, в кармане, лежит целая корка, в кобуре – табельное оружие, на поясе резиновая дубина и по закону – право на насилие. Противостоять соблазну практически нереально.
Еще трудно не подхватить вирус под названием «преступность». Даже пословицы оправдывают волчий вой, если приходится жить с волками. Оставаться человеком, когда имеешь дело с насилием над малолетними детьми, когда вся логика человеческого существования требует справедливого возмездия, сразу, без суда и следствия, еще тяжелее, чем преодолевать чувство собственной важности и исключительности. Мы сами далеко не ангелы. И гневаемся и орем на близких с завидной регулярностью. Но при этом требуем от полицейских христианских чувств, любви к ближнему и корректных формулировок.
Про отношение к полицейским любят спрашивать социологи. Результаты этих опросов показывают, что грань между «я им верю» и «не верю» очень тонкая. Всего два-три процента отделяют скепсис от надежды – мы по-прежнему знаем, что наша милиция нас бережет. По-своему. Мы же этого достойны.«Апофигей» свободы
В 1861 году Александр II освободил крестьян. Через восемь лет в Женеве вышел «Катехизис революционера»: документ, где в 26 параграфах излагались основные принципы отношения революционера к самому себе, к товарищам по революции, к обществу и народу.
«Революционер – человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единой страстью – революцией…
