Валентин Пруссаков - Так говорил Саддам

Итак, миллионная армия, верящая в своего вождя, стабильный тыл (миллионы иностранных рабочих — неграждан Ирака ни в коей мере не могли быть источником недовольства, ибо зарабатывали здесь гораздо больше, чем у себя на родине), прочные внешнеполитические позиции как в регионе, так и в мире. Велик был соблазн попытаться решить старый спор о Кувейте. Призом в случае успеха было бы не только существенное улучшение геополитического положения Ирака, но и удвоение нефтяного потенциала страны. Что существенно приблизило бы Саддама к осуществлению высказанного им стремления к обладанию половиной мировых запасов черного золота.

В том случае, если бы мир примирился с аннексией Кувейта, Ирак стал бы бесспорным гегемоном арабского мира. Тогда к идее строительства общеарабского государства можно было бы вернуться вновь и Саддам в такой ситуации занял бы более прочную позицию, чем Насер в 1950-х годах. Военная мощь, помноженная на экономический потенциал, наконец дала бы Ираку возможность сделаться региональной сверхдержавой, без учета позиций которой не могли бы обойтись и в мировых делах. Египетскому президенту не удалось сделать свою страну локомотивом межарабской интеграции в силу ограниченности экономических возможностей страны, хотя по всем остальным позициям — геополитическое положение, населенность, социальное развитие, культурный уровень — Египет не имел себе равных. Но после постепенной утраты им идейно-политической гегемонии и превращения в крупнейшего получателя иностранной помощи место лидера стало вакантным. По всем статьям на эту роль мог претендовать только Ирак, выделяющийся среди всех арабских стран своим потенциалом.

То, чего хотел Саддам Хусейн, было диаметрально противоположно «плану Льюиса». Вместо фрагментации и создания цепи конфликтующих между собой государств начали проступать очертания новой мировой державы. Кого устроило бы реальное ее возникновение? Вот почему в поразительном единстве слились как Буш с Горбачевым, так и арабские лидеры всех оттенков.

Возгласы о попранном суверенитете и морали немногого стоят. Когда в 1971 году шахская армия заняла арабские острова, когда в 1974 году турки оккупировали Северный Кипр, когда в конце 1970-х Ливия вторглась в Чад, когда Сирия оккупировала большую часть Ливана, никто на Западе не рвал на себе рубаху. А уж Израилю и вовсе сходит с рук аннексия арабских земель: никто и не думал заикаться о санкциях. Да и самому Саддаму, по сути дела, было позволено вторгнуться на иранскую территорию, и никто при этом не оглашал мир криками о тоталитарном диктаторе. Ибо во всех предыдущих примерах речь не шла о резком усилении того или иного государства до уровня региональной сверхдержавы.

Ирак, поглотивший Кувейт, стал бы настолько самостоятельным и важным участником любых возможных политических конфигураций на Ближнем Востоке, что были бы сломаны десятилетиями отработанные сценарии взаимоотношений больших и малых держав в регионе. Возможная утрата стабильности, вдруг ставшая реальностью, сплотила всех и вся — королей и президентов, генеральных секретарей и шейхов…

1996–1997 гг.

Сергей Плеханов

Мухабарат, или Береженого Аллах бережет

Один из самых фешенебельных районов Багдада — Аль-Джа-Дерия — застроен двух- и трехэтажными виллами. Осененные пальмами особняки кажутся необитаемыми. Да и улицы словно вымерли — изредка прошуршат шины лимузина, и опять воцаряется благородная тишина. Хорошо, наверное, думается в этой умиротворяющей атмосфере, все располагает к писанию мемуаров. А то, что известно обитателям многих здешних домов, без всякого сомнения могло бы стать материалом для сенсационных воспоминаний. Вся мировая пресса была бы к услугам таких мемуаристов. Но если кто-то и пишет об увиденном и пережитом, то знает об этом только он сам. Не пришло еще время для откровенности — пожалуй, даже преданному слуге, тихими стопами входящему с кофейником на подносе, незачем знать, о чем повествуют строки изящной арабской вязи, бегущие из-под золотого пера справа налево…

С такими мыслями утром 10 июня 1995 года я подъезжал к вилле Саадуна Шакера, загадочного человека, о котором так много писали и который так редко разверзал уста для бесед с пишущей братией.

Один из ближайших друзей Саддама Хусейна — их связали полтора года, проведенные в камере военной тюрьмы, когда оба они, видные деятели Партии арабского социалистического возрождения (БААС), ожидали суда по обвинению в антигосударственной деятельности. Создатель Мухабарата (что по-арабски означает «безопасность»), службы, схожей по задачам с советским КГБ и отчасти с американским ФБР. Руководитель Министерства внутренних дел с момента прихода Саддама к власти в 1979 году до июля 1990 года, когда решался вопрос о вторжении в Кувейт. Естественно, член Совета революционного командования до самого момента своего ухода в отставку с ключевого поста в государстве. (Для справки: СРК — это аналог всемогущего Политбюро, правившего нашей страной долгие десятилетия.)

Меня, моего переводчика, а также сопровождающего нас чиновника Министерства культуры и информации встречают несколько улыбчивых предупредительных мужчин. Входим в прохладные покои — какой контраст с тридцатиградусной жарой багдадского утра! — навстречу нам идет высокий, довольно полный господин в темно-синей рубашке навыпуск. Из-за стекол очков на меня смотрят внимательные спокойные глаза.

Я отмечаю про себя, что он чем-то похож на Андропова. Во всяком случае, таким я представляю себе шефа советской госбезопасности по хроникальным кадрам…

Смуглое лицо с седой щеточкой усов, легкая печать грусти. Уверенные манеры хорошо воспитанного человека. Указав на кожаный диван с резными ручками, Саадун Шакер занимает место в кресле рядом. Когда я начинаю доставать диктофон, он останавливает меня: сначала кофе. Слуга уже тут как тут, аромат мокко распространяется по всему кабинету.

Отхлебывая из чашки, я оглядываю массивные книжные полки из натурального дерева. Они тянутся по периметру кабинета. Издания не только на арабском, много книг на английском. Несколько портретов маслом — на одном из них молодой Шакер изображен с соколом на предплечье. Выше полок развешаны охотничьи трофеи, в том числе — массивные рога косули на резном медальоне явно немецкого происхождения. Хозяин подтверждает: это в память об охоте в ГДР.

Множество фотографий президента (часть из них с его автографами), украшающих книжные полки и письменный стол, говорят о том, что Шакер по крайней мере не безразличен к этому человеку или… Впрочем, есть ли резон предаваться домыслам, когда рядом сидит тот, кто согласился ответить на твои вопросы.

Покончив с кофе, переходим к письменному столу. Хозяин садится в привычное кресло, я и переводчик занимаем места напротив. Саадун Шакер начинает свой рассказ:

— Я баасист с 1955 года и надеюсь продолжать борьбу в Рядах нашей партии за ее идеалы. У меня было много разных постов в БААС, но три поручения отмечу особо: я был ответственным за устройство подпольной штаб-квартиры партии, я был ответственным за обеспечение безопасности в помещениях и явочных квартирах партии до революции, я участвовал в революции 14-го Рамадана. Со времени революции до 1979 года я возглавлял службу безопасности, а когда Саддам Хусейн стал главой государства, я был назначен министром внутренних дел. И оставался на этом посту почти 11 лет, до июля 1990 года. Я ушел с этой должности из-за болезни. У меня был инфаркт, пришлось сделать операцию. Сейчас я советник президента.

Итак, передо мной сидит иракский Дзержинский. Даже история болезни одна и та же. Только нашему не повезло — в 20-х годах медицина была послабее. А может, просто не так милосердна, как иракская…

— Революция имеет право защищать себя, — говорит Саадун Шакер, хотя я совсем не ставил под сомнение необходимость существования спецслужбы со звучным наименованием «Мухабарат амм». — Когда революция встречает сильную оппозицию или ненависть, она должна обороняться. Истина в революции обязана защищать себя. Когда мы пришли к власти, правительственный аппарат был ослаблен. К тому же он не был лоялен к партии. Мы заморозили деятельность соответствующих служб. Партия взяла на себя ответственность по собственной защите. Вначале это был комитет из нескольких человек. Я был одним из членов комитета. Один был специалистом по делам шпионажа, второй отвечал за дела других партий, третий — за оставшиеся от прежнего режима структуры власти. Это была не организация, это было временное образование, пока мы не создали новую службу государственной безопасности, где каждый работал в соответствии со своей конкретной специализацией.