Виктор Илюхин - Вожди и оборотни
Сухарев предоставил мне слово. Я вышел за трибуну, за которую выходил уже много раз. Однако на некоторое время меня охватило волнение. Правда, я с ним быстро справился, попросил для сообщения 30–40 минут. Сухарев ответил, что это слишком много, но все-таки согласился с просьбой. Говорил я час и пять минут. Никто меня не остановил. Уже после коллегии Александр Яковлевич мне скажет, что я обрушил на присутствующих такую информацию, о которой никто раньше не слышал, поэтому он и не останавливал меня.
Я и сам чувствовал по залу, как сидящие в нем с интересом и внимательно слушали сообщение. А сказать было что. До коллегии нам удалось систематизировать основные методы работы Гдляна, его группы и формы беззакония, мы располагали обширным фактическим материалом. Выступление на коллегии явится потом основой представления в Верховный Совет СССР.
После сообщения на меня посыпался град вопросов. Меня постоянно переспрашивали: «Действительно ли это все было?» Пришлось снова говорить о незаконных семейных арестах, о фальсификации доказательств, о принуждениях на допросах, об арестах депутатов без ведома и согласия на то соответствующих Советов, о недостаче вещественных доказательств и многом другом.
Подробно я остановился на недостатках прокурорского надзора, на порочности широко распространившейся в то время практики получения следователями прокуратуры СССР санкции на аресты у прокуроров на местах, которые никакого надзора за следствием не осуществляли. Привел пример с Титоренко А. Тот сначала работал заместителем прокурора Хорезмской, а потом Ташкентской области. Он дал более 50 санкций на арест Гдляну и его следователям, 47 из них в последующем признают незаконными. Людей освободят из-под стражи, признают невиновными. Он даст санкции не только на арест жителей указанных двух областей, но и лиц, проживающих далеко за их пределами.
Титоренко в Узбекистане начинал свой путь со следователя одной из групп, а потом уже был назначен заместителем прокурора. В гдляновской группе его называли «карманным» прокурором из-за того, что сам являлся в кабинеты следователей для дачи санкций с печатью в кармане. Он явно превысил свои служебные полномочия, а в ряде случаев допустил халатность. Мы предъявили ему обвинение и приготовили материалы дела для направления в суд. По известным причинам оно тоже будет потом прекращено.
На коллегии я привел и другой пример, когда Гдлян принуждал, вплоть до угроз, местных прокуроров к санкционированию ему арестов вопреки установленному порядку. Об этом нам на допросах подробно поведал бывший прокурор Шахрисабзского района Хуррамов Шариф.
В ноябре 1984 года Ш. Хуррамов вместе со своими помощниками и следователями будет выселен из здания районной прокуратуры Гдляном. Им временно предложат занять несколько кабинетов в городской прокуратуре. Выселение они между собой называли «временной оккупацией». Одновременно Гдляном были «оккупированы» здания районного отдела милиции, изолятора временного содержания. У входа в районную прокуратуру, милицию и ИВС Гдлян выставил вооруженную охрану из военнослужащих. Вход в них местным работникам был запрещен.
Далее Ш. Хуррамов вспоминает: «14 ноября 1984 года утром ко мне в кабинет зашел Гдлян и предупредил, чтобы я все время находился в кабинете. Для какой цели, он не сказал. Около 16 часов на дороге перед прокуратурой остановилось около десятка легковых автомобилей. Ко мне в кабинет зашел Гдлян и дал мне постановление об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу гражданина Абдуллаева Файзулло и сказал: «Подпиши, поставь печать». Абдуллаева я ни тогда, ни сейчас не знал и не знаю, что он совершил, мне не было известно. Я разъяснил Гдляну, что прежде чем дать санкцию на арест, я должен ознакомиться с материалами уголовного дела и побеседовать с тем, кого арестовываю, таков порядок. На это Гдлян мне сказал: «Посмотри в окно — сколько там стоит автомашин и вертолет нас ждет. Давай подпиши и ставь печать, нам некогда». Я знал, что Гдлян является следователем по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР, что было отражено и в предъявленном им постановлении, он властно требовал дать санкцию на арест и требовал дать немедленно, так как спешил. У меня не было времени подумать, как поступить и посоветоваться с прокурором области, и не было сил отказать Гдляну. Санкцию на арест Абдуллаева я дал и поставил печать…»
Потом Хуррамов скажет, что он хорошо понимал и осознавал допущенное им нарушение, но не мог противостоять Гдляну, не мог не выполнить его требований. В то время тот пользовался в Узбекистане неограниченной властью.
В последующем Хуррамов аналогичным образом даст Гдляну еще пять санкций на арест.
3 декабря в кабинет Хуррамова придет Иванов и потребует санкцию на арест женщины. Тот ему ответит: «… У нас не принято арестовывать женщин, у них, как правило, много детей». Прокурор вновь напомнил Иванову о порядке дачи санкций. Тот, уходя, в сердцах бросил: «Ну, тогда попозже поговорим».
После ухода Иванова Хуррамов, дабы не встречаться с московскими следователями и не арестовывать женщину, уехал с проверкой в дальние колхозы района. Около часа ночи вернулся домой. Жена с испугом сообщила, что его разыскивают московские следователи.
3 декабря утром он встретился с Гдляном и тот стал выяснять, где был Хуррамов ночью, что делал, с кем встречался.
«Тут Гдлян властно потребовал дать санкцию на арест Каримовой Зубайды — дочери А. Каримова. Я опять напомнил Гдляну о порядке дачи санкции — для чего нужно мне изучить материалы уголовного дела и побеседовать с обвиняемой (задержанной). Гдлян сказал: «Мы из Генеральной прокуратуры, ты нам не веришь». Мне пришлось дать санкцию на арест Каримовой Зубайды без ознакомления с уголовным делом».
Конечно, Ш. Хуррамова и близко не подпустили к материалам следствия. Не мог он проконтролировать и законность содержания под стражей Каримовой. Его не пускали в изолятор временного содержания, где находились арестованные. Он не мог с ними беседовать, не мог выполнять свои прокурорские обязанности.
История с Хуррамовым не единственная, когда Гдлян уходил из-под жесткого прокурорского надзора. Мне рассказывали и такие факты, когда Гдлян и Иванов подсовывали прокурорам на подпись документы, не показывая напечатанного в них текста. Просто, оказывая давление, говорили: «Вот здесь распишись и все, читать не обязательно».
Гдлян не только принуждал идти на беззаконие, но и расправлялся с неугодными. Не понравился ему Хуррамов, и того вскоре уволили. Так что хочешь или не хочешь, а во всесилие Гдляна в то время верили. Он действительно навел страх, подавил всякое сопротивление. Он диктовал свою волю прокурорам, диктовал ее и судам.
За моим выступлением небольшое сообщение на коллегии сделал А. Сбоев. Он уже год работал в должности начальника следственной части, во многом разобрался, потому с полным основанием сказал об отсутствии прокурорского надзора за гдляновским следствием. Вокруг дела была создана атмосфера таинственности. В ход следствия были посвящены единицы (Гдлян, Иванов, Каракозов). Надзирающие прокуроры (Попова, Жеребко) знали лишь малозначительные эпизоды. Но и это были не надзирающие прокуроры, а помощники Гдляна, его прикрытие. Попова, к примеру, не могла неделями попасть к нему. Гдлян воспользовался бесконтрольностью и творил беззаконие под крышей прокуратуры СССР.
Сбоев также сообщил, что уже больше года ни Гдлян, ни Иванов не работают, самовольно разъезжают по разным городам. На митингах кричат о росте преступности в стране, на словах проявляя заботу о народе и государстве, а фактически бездельничают, получая за это деньги.
Небольшим, но весьма убедительным было выступление на коллегии старшего следователя по особо важным делам В. Калиниченко. Он расследовал дела в Узбекистане, оттуда переехал в Казахстан. Хорошо знал обстановку тех дней. Поэтому не случайно заявил; «Никогда на наши головы не обрушивался тот позор, который обрушился на нас сегодня. Я знаю, что обнародование материалов в отношении Гдляна ляжет черным пятном на всех нас, потому что очень трудно будет разубедить людей в том, что другие следователи работали честно и делали хорошую работу, и с этим не считаться также нельзя… Сегодня многие говорят о плохом надзоре, и поставили вопрос о человеке очень разумном, очень порядочном — Мазуркевиче. Я ведь прекрасно помню, когда он выехал в Узбекистан и выявил факты нарушения законности в 1984–1985 годах, его оскорбительно Гдлян и другие назвали «Строговичем», то есть одним из основоположников нашего современного уголовного процесса. Навешивали оскорбительные ярлыки и не хотели ни с чем считаться. Эта напористость, которая присуща Гдляну, а затем и Иванову, она как-то гасила все разумное, что люди подмечали, что люди видели в той деятельности… Сегодня обещания Гдляна и Иванова таковы, что все мы, кто сегодня выступает против них, будут сидеть в тюрьме…».
