Борис Кагарлицкий - Сборник статей и интервью 2009г (v1.24)
Третьим самообманом неолиберализма стала «постиндустриальная экономика» - своеобразный «капиталистический коммунизм». Смещение большей части ВВП в сферу услуг и «беловоротничковая революция» справедливо могут считаться факторами, не позволяющими говорить о том, что неолиберализм может быть преодолен революционным путем старого образца. Социальные изменения в постиндустриальную эпоху сказываются и на протестном запале потенциально недовольных: рабочее и профсоюзное движение в странах Запада играли роль в индустриальную эру, а ныне средством производства все более становится компьютер, денежные потоки приобрели виртуальный характер (благодаря тому же Интернету), и поэтому говорить о банальной схожести ситуации с кризисами капитализма индустриальной эпохи невозможно. Однако постиндустриальная экономика стала реальностью лишь внутри стран «золотого миллиарда», и то неравномерно. Остальной мир не познал прелестей этого явления. Справедливости ради нужно признать, что это случилось не только по причине расчетливого бизнес-эгоизма Запада, а и по «местным» мотивам - в первую очередь, принципиально иного менталитета, а также повсеместной коррупции правящих кругов, для которых такая модель является угрозой их сытому существованию - ведь чем ниже уровень благосостояния в обществе, тем наглее власть имущие отгораживаются от остального народа. Потому экономика услуг справедливо воспринимается в остальном мире как следствие «паразитизма» Запада. «Постиндустриальная» экономика не воспринимается не-западным миром как цель, ради которой нужно подвергать себя эксплуатации по старым моделям капитализма, обернутых в красивые упаковки с надписями «глобализация», «информатизация» и «гуманизация». В странах же, находящихся - благодаря «золотому миллиарду» - на предыдущей стадии экономического развития - в эре индустриального капитализма - традиционные мотивы социального протеста все еще могут описаны по Марксу, а значит, остается мощная база социального протеста.
Четверым, самым главным самообманом неолиберализма стало невнимание к традиционной геополитике и изначальная недооценка ресурсного фактора. Ресурсы, от которых так зависим авангард мировой экономики, находятся, в большинстве своем, в странах, к «золотому миллиарду» не относящимся. Эта печальная реальность стала очевидной еще во время нефтяного эмбарго начала 1970-х, но в первом десятилетии ХХІ века ресурсная зависимость нелиберального мира стала его ахиллесовой пятой. Россия с ее энергетической гегемонией и соответствующим «залихватским» поведением, вечно нестабильный Ближний Восток, и наконец, иракская кампания, которая во многом ускорила кризис в главном «отсеке» мировой экономики - в США - все это стало следствием недооценки традиционных вызовов «старого образца» и переоценки собственных возможностей. Универсальность неолиберализма очевидно оказалась отчасти неприемлемой, а отчасти непригодной, для остального мира. Породив и укрепив новые центры экономической мощи, Запад посчитал, что сможет контролировать их и политически. Для этого требовалось лишь показательно убрать с мировой арены «отбившихся от рук» одиозных диктаторов, контролирующих некоторые нефтеносные территории (Хуссейн) или просто принципиально «внесистемных» игроков (Милошевич), раздражающих мировое правительство и его наемный менеджмент самим фактом своего существования. Отсюда - иракская война, ведущаяся в якобы насквозь глобализированном и «новом» мире традиционными силовыми методами классического военного конфликта, отсюда - прямой (Украина) и косвенный (Россия) подкуп правящей элиты СНГ и т.д.
Между тем, незападный мир и его правители действовали и действуют в своих интересах, и взамен Хуссейну и Милошевичу появились Чавесы и Ахмадинеджады. «Золотой миллиард» упустил контроль над мировым недовольством или, что еще вероятнее, не захотел придать ему значения. Кинувшись в «последний и решительный» бой за обладание монопольным контролем над столь необходимыми ему ресурсами, Запад надорвался - слишком большим было поле для борьбы. Тотальной победы быть не могло, тем более что цикл нормального функционирования неолиберальной экономики уже подходил к концу, и любое событие такого рода неизбежно стало бы катализатором грядущего кризиса. Иракская война ввергла США в неслыханный бюджетный дефицит, и ставший внешним детонатором американского кризиса.
После «возгорания в главном отсеке» неизбежно пострадали и иные страны - в первую очередь те, в которых, подобно России, элита до поры до времени успешно наживалась - по своим правилам - в мире неолиберализма. За всем этим очевидным стал еще и крах потребительской модели и культуры, универсальной именно в силу ее ориентации на инстинкт накопления. В этом плане крах неолиберализма означает и крах практики и философии «жизни взаймы» - в той карикатурной форме «кредитного капитализма», который характеризовал его последнюю стадию.
Нынешний кризис - первый в эпоху глобализации, постиндустриальной экономики, и проходит он при максимальной вовлеченности в него всех стран мирового сообщества.
Новое и старое в кризисе неолиберализма
За скучным исключением Северной Кореи, буквально каждое государство мира, несмотря на официально провозглашенный общественный строй, испытывает на себе проблемы, вызванные кризисом. В этом плане неолиберальное наступление двух последних десятилетий сделало свое дело - в мире нет больше зон, застрахованных от влияния капиталистических порядков и проблем. Но именно в этом и кроется одна из причин, отличающих нынешний кризис от предыдущих. Ведь поиски выхода теперь происходят не только в Вашингтоне, Брюсселе и Давосе, а и Москве, Пекине или Буэнос-Айресе. А с новыми игроками, коих глобализация и неолиберализм породили множество, приходится считаться.
Однако модели борьбы с кризисом в этих странах могут быть отличными от разработанных в Вашингтоне и Брюсселе.
В настоящий момент общий объем ВВП на Земном шаре составляет 55 трлн. долларов. Общее же количество заключенных сделок оценивается в 600 трлн. долларов. Сегодня денежная масса лишь на 10-15% обеспечена реальным производством, остальные проценты - это экономика виртуальная.
Частным, но важным моментом, приведшим к нынешнему кризису, является решение 40-летней давности, принятое 15 августа 1971 года. Тогда доллар США был «отвязан» от золотого стандарта. С этого момента начался стремительный рост фиктивного, спекулятивного, виртуального капитала, позже утвердилась система плавающих валютных курсов, и произошло постепенное отделение финансовой системы, прежде всего спекулятивной, от реальной экономики. Финансовая и валютная системы, все более дерегулируемые и уходящие из-под установленного контроля, подорвали все виды управляемости, приводя, таким образом, к возникновению целого ряда финансовых пузырей, лишая поддержки сектора промышленности, сельское хозяйство и торговлю.
В текущем кризисе, несмотря на все новые явления в виде глобализации, информатизации и максимальной виртуальности, присутствуют черты классического кризиса капиталистической эпохи. В этом смысле описанный некогда Марксом механизм возникновения кризиса вполне пригоден и для анализа нынешнего кризиса.
В неолиберальной фазе развития капитализма все происходит, как и в предшествующие исторические эпохи, только с большим, мировым, размахом. Корпорации традиционно стремятся максимально увеличить свои прибыли, постоянно наращивая выпуск продукции. При этом работодатели всеми возможными способами стремятся сократить производственные издержки, в том числе и зарплату работников. А поскольку именно последние являются потребителями продукции предприятий, получается, что эта продукция не находит платежеспособного спроса. Отсюда - кризис перепроизводства, раздутые кредиты и неплатежи по ним.
Известный современный социолог, профессор Йельского университета Иммануил Валлерстайн характеризует неолиберализм как идеологию, согласно которой правительства всех стран разрешают корпорациям свободно пересекать любые границы с их товарами и капиталами, приватизировать все, что находится в госсобственности, и ликвидируют любые виды социальной поддержки населению.
Почти тридцать лет, начиная с 1980-х, корпорации и государства проводили политику сознательного удешевления рабочей силы и увеличения продолжительности рабочей недели. Компании выносили производство в страны третьего мира, где нет профсоюзов, социального и трудового законодательства. Идеальным местом для переноса промышленности оказался формально социалистический Китай, обеспечивший 20%-ную «скидку» на цену своей рабочей силы для мировых ТНК.
Как отмечает руководитель российского Центра экономических исследований Института глобализации и социальных движений (ИГСО) Василий Колташов, «производство все более концентрировалось на периферии, в то время как главные рынки сбыта оставались в Европе, США и Японии. В развитых промышленных странах это вело к снижению реальной заработной платы, усилению тенденции неполной и нестабильной занятости. Все это отражалось на покупательной способности населения».
