Николай Крадин - Политическая антропология

Сервис и Салинз полагали, что основой высокого статуса вождя являлись функции редистрибуции, выполняя которые правители получали некоторую власть над своими подданными. В третьей главе было показано, что перераспределение было только одним из путей к власти. Но тем не менее роль редистрибуции нельзя недооценивать. В антропологической литературе часто цитируются слова одного из таитянских вождей, обращенные к европейским миссионерам:

"Я получаю от вас много parow [разговоров] и много молитв, обращенных к Эатора [Богу], и очень мало ножей, топоров, ножниц или одежды". Все дело в том, что все, получаемое им, он немедленно раздавал друзьям и подчиненным; таким образом, получив многочисленные подарки, он не мог похвастаться ничем, кроме глянцевой шляпы, пары штанов и старой черной куртки, которую он украсил оторочкой из красных перьев. И он придерживается такого расточительного поведения, мотивируя это тем, что в противном случае никогда бы не стал правителем и вообще не остался бы вождем того или иного ранга (Салинз 2000: 128).

Внешне правители многих вождеств выглядели как единовластные самодержцы. Однако в реальности их власть была сильно ограничена. Это подтверждается многочисленными примерами. У некоторых бантуских групп существовали весьма развитые механизмы социального контроля. У готтентотов вождь мог штрафовать провинившихся, у гегеро даже выносить смертные приговоры, хотя опасался использовать данное наказание на практике. Сомнения вождей, несомненно, были вызваны отсутствием институтов принуждения. В том же источнике сообщается, что многие вожди банту были убиты за притеснения своих соплеменников (Schapera 1956: 78 сл., 151 сл.). Если вождь не прислушивался к советам старейшин, пытался изменить традиции, нарушал табу или совершал убийства, его могли заменить (ашанти, йоруба и эгба). Многие из гавайских вождей также были убиты за то, что притесняли простых общинников. Последние признавали права своих вождей на некоторую долю произведенного продукта, однако настаивали на соблюдении "справедливости" в подобных отношениях. Если же вожди и их люди злоупотребляли своим положением, это могло вызвать взрыв народного возмущения. Поскольку правители вождеств не имели специализированного аппарата принуждения, их положение в такой ситуации было незавидным (Салинз 2000: 137-141).

Данная особенность, по мнению многих антропологов, является самым важным отличием вождества от государства. Правитель вождества обладал лишь "консенсуальной властью", т. е. авторитетом. В государстве правительство может осуществлять санкции с помощью легитимизированного насилия (Service 1975; Claessen, Skalnik 1978; 1981 и др.).

Является ли вождество универсальной ступенью социальной эволюции? В схеме Сервиса ему альтернативы нет. Однако ряд исследователей полагает, что таких альтернатив было несколько.

Рассмотрим некоторые из возможных альтернатив. Один из примеров – это народ ифугао горных Филиппин. В обществе ифугао процессы классогенеза заметно опережал политогенез. Общины делились на три основные страты: богатые землевладельцы (кадангианги), средний слой (натумок), арендаторы и издольщики (наватват). Однако надобщинная организация у ифугао отсутствовала. Неиерархические общества были обнаружены и у многих других народов гор: древних горцев Йемена, в средневековой Швейцарии и северной Испании, в Албании, Черногории, у горских народов Атласа, Афганистана, Восточных Гималаев.

Правда, обращение к параллелям с другими подобными обществами показывает более широкие вариации политического устройства. В тибето-бирманских обществах выделяются подобные ифугао общины с развитой внутренней стратификацией (качины, чанг) и, условно говоря, "аристократические" общины с властью наследственных вождей (чины). Изучая особенности политогенеза у горских народов Кавказа, исследователи пришли к мнению о чрезвычайной пестроте форм политической организации в этом регионе. Наряду с монархиями (Грузия, Авария) здесь бытовали "аристократические" (с наследственной властью – адыги, карачаевцы), "демократические" (с выборной властью – часть адыгов) и так называемые вольные (прямая демократия) общества (Нагорный Дагестан). Такое многообразие привело ряд советских ученых к необходимости выделения особого варианта развития – "горского" феодализма.

Более приемлемый вариант объяснения специфики горских обществ был основан на политической теории Шарля Луи Монтескье (1689-1755). Согласно закону Монтескье, размеры общества коррелируются с типом политического режима. Для маленьких обществ характерна республика, для средних – монархия, для больших – деспотия. В такой позиции есть своя логика, поскольку значительная территория действительно предполагает большие административные усилия власти (единственное бросающееся в глаза исключение – США). Небольшая территория позволяет населению обеспечивать эффективный контроль за "управителями", препятствовать отдельным лицам монополизации политической власти, а в случае необходимости – ввести прямое демократическое правление. Придерживающийся этой идеи М.А. Агларов (Агларов 1988) проводит прямые аналогии между общинными порядками Нагорного Дагестана и древнегреческими полисами. Агларов выделил два варианта дагестанских горских общин: дисперсные джамааты (общины), состоящие из нескольких небольших деревушек, и возникшие в результате синойкизма[21] урбанизированные джамааты. Джамааты объединялись в "вольные общества", последние составляли общий "союз" или "конфедерацию" вольных обществ Нагорного Дагестана.

Другие исследователи (Ю.Е. Березкин, А.В. Коротаев и др.) настаивают на еще большей распространенности "полисного" варианта развития. Березкин убедительно доказал, что альтернативная вождеству социально-политическая организация была характерна не только для горских народов. Он сопоставляет археологическую модель вождества с данными раскопок ряда доисторических обществ Передней Азии и Туркменистана. Просчитав возможную численность населения этих обществ, он приходит к выводу, что численность их населения соответствует численности населения типичных вождеств. Однако археологические критерии чифдомов в этих культурах отсутствовали: вместо иерархической системы поселений – дисперсное расселение общин; вместо резкой грани между элитой и простыми общинниками – слабое проявление имущественного и/или социального неравенства; вместо монументальной храмовой архитектуры – множество небольших (семейных?) мест для отправления ритуалов. Ю.Е. Березкин находит этноисторические аналогии в обществе апатани Восточных Гималаев (Березкин 1994; 1995; 1995а).

А.В. Коротаев (Коротаев 1995) дополнительно привлек внимание к так называемым горским обществам в связи с проблемой "греческого чуда". Он показал, что децентрализованные политические системы горских сообществ имеют принципиальное сходство с греческими полисами. Коротаев значительно расширил список подобных полисам обществ историческими и этнографическими примерами из Европы, Африки и Азии. Демократический характер политической организации горских обществ, полагает Коротаев, следует считать закономерным. Это было обусловлено рядом взаимосвязанных причин. Небольшие размеры обществ предполагали прямое участие всех членов общества в политической жизни (закон Монтескье). Пересеченный рельеф не способствовал объединению общин горцев в более крупные иерархические структуры (например, в вождества), а также препятствовал подчинению горцев равнинным государствам соседей. Подобную защитную роль от соседей могли выполнять не только горы, но и болота (Белоруссия), моря, пустыни, безжизненные территории, а также сочетание тех и других (Карфаген, средневековая Исландия, Дубровник, Запорожская Сечь и подобные ей "вольные общества"). Разумеется, Коротаев признает, что одна только эта причина не может объяснить феномен "греческого чуда", равно как и то, что далеко не все горские общества были демократическими (например, империя инков). Однако, вне всякого сомнения, особенности демократического устройства ряда древнегреческих полисов основываются именно на вышеперечисленных закономерностях.

Из всего этого вытекают еще два важных следствия. Во-первых, не только горские, но и другие небольшие политии, защищенные естественными барьерами, могут создавать неиерархические формы правления. Это позволяет сделать вывод, что параллельно с созданием иерархических обществ (вождеств и государств) существует другая линия социальной эволюции – неиерархические общества. Все это дает основание предположить, что социальная эволюция является многолинейной (Korotayev 1995; 1996; Коротаев 1997; 1998; 1998а; 1999; Бондаренко 1998; Бондаренко, Коротаев 1999; Bondarenko, Korotayev 2000; Kradin, Korotayev, Bondarenko et al. 2000; Крадин, Коротаев, Бондаренко, Лынша 2000). Суть данного явления хорошо выразил Эрнст Геллнер.