Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне. Книга 3
На следующий день Леве выдали продукты питания, на вахте он встретился с женщиной, которая была представительницей от отдела снабжения. Она тоже отбывала срок. У нее был маршрут, схема пути, по которому им надлежало двигаться.
Беседуя дорогой, Лева узнал, что эта женщина, лет тридцати, уже прожила большую жизнь. Годы ее в основном прошли за границей. Жила в Китае, в Японии, вращалась среди высшего света, а потом, как русская, решила перебраться на родину, в Россию. Здесь, само собой понятно, следствие установило, что она — шпионка, и ей дали соответствующий срок «наказания». Попав в лагеря, будучи образованной, она стала работать в отделе снабжения управления. Как работницу ее высоко ценили. Вот и поручили ей совместно с Левой предстоящую им работу.
Погода стояла чудесная. Установились теплые дни, природа уже расцвела во всей своей весенней красе, наступило лето. Дорога шла в основном лесом. Вначале были трассы, где трудились сотни заключенных с лопатами, ломами, кувалдами или перевозили грунт на тачках. К вечеру они приблизились к долине между двумя высокими зелеными горами; отсюда-то, собственно, и должно было начинаться Бузанчинское направление.
Здесь было несколько домиков, в которых жил сторож, охраняющий их, — тоже из заключенных. Он приветливо встретил их, они предъявили бумаги, из которых можно было усмотреть, что они не являются беглецами из лагеря, но направляются сюда по делу.
— Вы без конвоя, значит, начальство вам доверяет, — сказал старик, поглаживая бороду. — Ну, и тем более я вам, конечно, доверяю. Ночью бывает прохладно, и ночуйте у меня, в сторожке со мною, я вечером подтапливаю железную печку.
Он заварил чай, гости выложили свои продукты и с аппетитом принялись за них.
— А скоро ли нас будут освобождать? Не слыхать ли там, в управлении? — спрашивал старик.
— Пока ничего не слышно, — отвечала женщина из управления. — Одно ясно, что все мы должны хорошо, добросовестно работать, а начальство увидит само, что мы честные труженики и ничего плохого не говорим и не желаем, и освободят.
Старик закурил махорку и, пуская дым в горящую железную печку, пробурчал:
— Я и так вечный труженик и ничего плохого не говорил, а вот ни за что ни про что запичужили. И при царе был честным, и при Советской власти честным был, уважаемым. А тут вот оказался преступником. Чудно!
Лева, проводивший все месяцы внутри зоны лагеря, отвыкший от длительных переходов, чувствовал себя после этой дороги чрезвычайно усталым, а когда поели, у него просто слипались глаза.
— Иди ложись, — сказал старик. — Ты, видно, здорово устал.
Лева кратко помолился, смотря в окно, сквозь которое виднелось уже потемневшее небо, лег и сразу уснул. Проснулся он рано, но солнце проснулось еще раньше и уже поднялось высоко, но еще не жарко, а нежно согревало землю. Лева отправился на берег речки, умылся. Никого не было. Тишина. Лишь только щебечут, поют птицы. Он преклонил колени и стал молиться. Здесь, в кустарнике, его, кроме Бога, никто не видел. Он был рад, что мог преклонить колени; ведь в условиях лагеря этого делать не приходилось. Он молился стоя, сидя, лежа… В то время он почти не встречал братьев, которые молились бы на нарах, преклонив колени. Жуткие были годы!
Он весь отдался молитве. Молился с открытыми глазами, смотря в небо и видя в то же время дивный узор гор, синеющих вдали. «Возведу очи мои к горам, откуда придет помощь моя. Помощь моя от Господа, сотворившего небо и землю» — невольно воспомнился ему стих из псалма. Это была минута истинного отдыха. Потом он открыл Евангелие и стал читать. Перелистывая еще и еще страницы псалмов, Лева остановился на словах: «Тебя от ранней зари ищу я, по Тебе томится плоть моя в земле сухой, иссохшей и бесплодной…»
Он оглянулся кругом. Эта земля была отнюдь не иссохшей. Вот у ног его струилась горная речка, берега ее были покрыты зелеными цветущими травами, и везде леса — леса зеленые. Это была земля не бесплодная, не пустая. Каждое дерево, каждый кустарник, каждая травка — все приносили свои плоды, семя по роду своему. И в то же время Лева чувствовал себя как в огромной пустыне. И эта пустыня была в людях. Среди них, как среди заключенных, охраняющих их больных, так и среди местных жителей — шорцев, не текла живая река слова Божия. Души не цвели, не благоухали радостью, любовью и миром. Проволока, штыки, сторожевые вышки, неволя. А те, кто вне этой неволи — разве живут? Разве счастливы? Вот эта женщина, с которой они шли вместе, этот старик? Все это — земля пустынная, сухая, бесплодная. Но почему он, Лева, который держит в руках источник воды живой, сердце которого живет любовью к Богу и людям, — почему он не поделится этим источником, который способен превратить пустыню в цветущий сад, с другими, которые не имеют и понятия о чаше живой воды?
Это потому, что в те дни и годы в нем не было силы для свидетельства, не было огня, лишь в сердце мерцал скрытый свет… А Христос заповедовал: «Так да светит свет ваш перед людьми…» И еще: «Вы — соль земли». Но этого не было. Это были жуткие годы…
Они позавтракали и снова двинулись в путь. Теперь уже не было большой проторенной дороги, была тропинка, местами заросшая травой. В одном месте путь им преградила речка. Она была небольшая, но все же ее пришлось переходить вброд. Лева не искупался, а только освежил свои ноги. Дорогой путники говорили, беседовали обо всем. Леве так хотелось рассказать этой женщине о Христе, спросить, верующая ли она. Но он не решался. Кто знает: работает в управлении, возможно, дала подписку осведомлять Особый отдел обо всех разговорах, настроениях заключенных, с которыми она, соприкасается. И тогда, конечно, она передаст, что он остается горячим верующим. Казалось бы, что в этом особенного? Но все-таки тут Лева молчал.
В те годы был день, когда проводилась всесоюзная перепись населения, и Лева, находясь в этом лагере, знал, что придется ответить на вопрос: верующий ли или же атеист. Многие заключенные перешептывались между собою и говорили, что это страшная анкета, что тех, которые сообщат о себе, что они верующие, будут держать на особом учете, а потом «примут меры». И тогда в страхе некоторые люди отрекались, как Петр, и давали о себе ложные сведения — «неверующий», хотя и верили в Бога. Когда дошла очередь заполнения анкеты до Левы, он попросил записать: «верующий» — «баптист». Заполнявший анкету пожилой работник штаба вскинул на Леву глаза и с недоумением спросил: «Баптист?»
— Да, баптист, — ответил Лева.
— Я лучше запишу просто — «верующий». А то как бы вам не попало, что вы остаетесь баптистом.
— Пишите — баптист, — настойчиво сказал Лева. — Это славное имя христиан, которые, стремясь жить по учению Христа, много страдали в прошлом и страдают за истину и теперь. Я до конца останусь под этим именем христианина, что бы отсюда ни последовало…
— Ну, смотрите, смотрите, — сказал производивший перепись и написал: «Верующий — баптист».
Лева был счастлив тогда, что он исповедал имя христианина, крещенного по вере. Но в обычной жизни Лева всегда молчал о своих убеждениях. И тут, в этом путешествии, он так и не решился побеседовать о своей вере.
Они подошли к большой колонне. Это были большие бревенчатые бараки, огороженные проволокой. Около зоны поднимались строения складов, здания для охраны и — ни одной души. Как будто вымерло все. Но здесь еще никто и не жил. Это были здания, приготовленные для принятия заключенных, которые должны были строить здесь трассу железной дороги Бузанчинского направления.
Наконец они разыскали охранника, который в то же время был заведующим складами. Это был молодой человек с небольшим сроком, которому было поручено находиться здесь. Он был очень рад пришедшим.
— Я просто здесь одичал без людей, неделями никого не вижу.
— Вы голодаете? — спросил его Лева.
— О нет. Здесь столько завезенных продуктов, и все они начинают портиться.
— Вот мы для этого сюда и явились, чтобы проверить их качество и актировать.
Работы предстояло много. Был целый склад с бочками, наполненными капустой. Вскрывали бочки. Это, должно быть, была прекрасная кислая капуста, но сейчас вся она почти была испорчена. Составляли акты на испорченные продукты питания. Заведующий складами оказался очень гостеприимным и угостил пришедших прекрасными, вкусными мясными щами.
Так прошли они несколько колонн, актируя испортившиеся продукты. Все было сделано честно, добросовестно, на совести Левы было спокойно.
Возвращались той же дорогой. Одно мучило Леву — что он не сказал этой женщине, с которой проработал несколько дней, ничего о Христе.
Последнюю ночь перед возвращением в свою колонну они ночевали в амбулатории одной работающей колонны. Долго не ложились спать. Лева рассказывал о своих надеждах поступить учиться в институт, о стремлении посвятить свою жизнь науке по примеру Луи Пастера, академика И.П. Павлова.
