Владимир Солоухин - Соленое озеро
Что же до хозяйств зажиточных, то такое богатство и не снилось состоятельным помещикам центральных губерний России. Один Автамон владел многими сотнями и тысячами голов всякого скота.
(Станица Озерная – это, очевидно, беллетризованное или обобщенное название станицы Соленоозерной, или Форпоста, в которой родился главный герой нашего повествования, где он, кстати сказать, и погиб. Но об этом позже.)
Удивляло Дмитрия и то, что в станице совсем не занимались хлебопашеством. Хлеб осенью выменивался на коней в окрестных селах: по пятнадцати пудов за голову… (Значит, в окрестных селах занимались хлебопашеством, и успешно. – В. С.)
Повелось это издавна, еще с тех пор, когда красноярские казаки, основавшие станицу в вольной степи, считали для себя зазорным пахать и сеять, их уделом была одна пограничная служба. И кони у казаков были как на подбор – рослые, выносливые, хоть под седлом, хоть в упряжке. Сколько существует станица, а ей уже за двести лет, столько и идет по Сибири слава о ее добрых скакунах и рысаках. Говорят, здешний богач Кобеков поразил иностранных послов в Питере тройкой тонконогих серых коней с лебедиными шеями, подаренной им царю. Уйму золота, бриллиантов и жемчуга давали послы Кобекову, чтобы заполучить таких же красавцев для своих президентов и государей, да у Кобекова у самого денег полно – не ради денег, а ради великих царских милостей ехал он в северную столицу».
И вот на это-то, как говорится, «благоденственное и мирное житие» свалились откуда ни возьмись большевики, комиссары с их продразверсткой, беззастенчивыми грабежами, отрядами ЧОНа, с расстрелами на месте без следствия и суда.
«– Короче, берем. Ежели бык, так это сорок пудов мяса, понимаешь? – раздельно, словно взвешивая каждое слово, проговорил он.
Дмитрий все понимал: это была каждодневная работа председателя. Из волости мчались срочные запросы на продукты, нужно было с грехом пополам, со скандалом собирать по дворам мясо, хлеб (и не покупать ведь, а просто отбирать. – В. С.), искать подводы и отправлять обозы то в Ачинск, то в Красноярск. А тут еще иждивенцем сел на шею немалый отряд Горохова (ЧОН), который есть хотел досыта каждый день.
– Брать надо, – солидно подытожил Григорий. – А то кака советская власть? А никака.
…Автамон был из тех, кто во всем и любыми средствами пытаются утвердить на земле свою правду… Продразверстка сперва привела Автамона в замешательство. Свои же станичные прямиком шли в его стада, без спроса считали скот. Заглядывали в амбары – искали солонину и шерсть, забирали овчины и конские шкуры…
…– Теперь, однако, показывай быка, – нетерпеливо запереступал ногами Григорий. У Автамона отвалилась челюсть. Бык был источником и в то же время живым символом его могущества в станице, отнять быка – значило отнять уважение у станичников. Это был удар, нацеленный в самое сердце, что прекрасно понимал не только он, а и те, кто пришел к нему.
– Само собой, мясо можно взять с тебя и овцами, – щадя самолюбие Автамона, сказал Григорий. – Но что за овцы теперь, об эту пору? Худоба одна, кожа да кости. Овцу осенью брать надо. А отчего же бык не в стаде?
– Ногу сбил.
– Прирезать – и точка! – взмахнул кулаком Григорий».
Невольно возникает вопрос: а по какому праву приходили вот так вооруженные люди на любой двор, в любой дом и творили насилие? Никаких ни прав, ни правил тут не было. Вспомним Ленина: «Понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть».
Ленин же придумал, как бы для апелляции к общественному мнению и как бы для оправдания этого насилия и – следовательно – для самооправдания, наклеивание ярлыков как на отдельных людей, так и на целые группы, на целые слои населения.
Скажи «священник» – стрелять вроде бы не за что, а скажи «реакционный священник», «поп-черносотенец», и поп – готов. Одно дело – офицер, офицер русской армии, а другое дело – белогвардеец. Одно дело – богатый, зажиточный крестьянин, а другое дело – кулак, кулачество. Одно дело – просто богатый человек (или хозяйство в целом), а другое дело – богатей.
В сибирских селах (я очень этим интересовался), да и вообще в российских селах на каждые сто домов приходилось 3-5 бедных хозяйств, вроде этой бедолаги тетки Антониды, которая не умела обиходить одну-единственную коровенку. Достоверно известно из разных путеводителей, что в богатом (то есть нормальном) сибирском селе Шушенском на 267 дворов насчитывайтесь (цитируем путеводитель) «33 двора, хозяева которых вынуждены были работать по найму у своих более зажиточных односельчан». А ведь Шушенское находится именно вблизи Минусинска, о котором у нас идет речь. Как потом прояснилось (а теперь уж окончательно), политика большевиков, захвативших Россию, была направлена не на то, чтобы эти 33 бедных хозяйства поднять до уровня большинства, а чтобы большинство разорить и низвести до уровня этих бедняцких хозяйств. Фактически дело велось к разорению. Обнищанию деревни, а через это к принудительному, почти бесплатному труду и в конце концов к «раскрестьяниванию» России, что теперь и произошло.
Придумали слова «богатей» и «кулак». Хотя во все времена у нормальных людей (народов) богатство должно считаться хорошим признаком. Все должны стремиться к богатству. Если это, конечно, не грабеж, не разбой на большой дороге, не махание кистенем в темном лесу. Но ведь и уже знакомый нам Автамон, сумевший разбогатеть и создать многосотенные табуны, стада и отары, он же не отнимал этот скот у своих сельчан. Вероятно, держал пастухов и платил им за эту работу (как впоследствии советская власть держала в колхозах доярок, механизаторов, свинарок, вообще всех сельскохозяйственных рабочих, платя им ничтожную зарплату по своему усмотрению. В батраков было превращено все российское крестьянство. В государственных батраков, но от этого батракам не легче). Кстати, отец Ивана Николаевича Соловьева, к которому постепенно, вроде дымящегося бикфордова шнура, подбирается наше повествование, да, отец Ивана Николаевича, казак из села Соленоозерного, был пастухом, пас чужой скот. Ведь надо же случиться такому казусу: во главе повстанческого отряда оказался не богатей, не бай, не кулак-мироед, а сын пастуха. Ну, правда, тоже – казак и хорунжий (младший офицер русской армии), и в отряде у него было до 90 процентов бедняков, мало того – инородцев, то есть хакасов. И даже начальником контрразведки отряда был хакас Астанаев. Обращаемся опять к роману Чмыхало. «Зимовка прошла трудно даже для привыкших жить в голоде и холоде бедняков, составлявших костяк банды. В феврале кончились скудные запасы муки и конины, ели конские шкуры и ремни, варили вонючие копыта. Охотиться Соловьев запрещал, чтобы не обнаружить расположение отряда (наконец-то «отряда», не банды. – В. С.) ни следом, ни выстрелом…
…К началу лета банда (не надолго появилось словечко «отряд». – В. С.) уже заявила о себе несколькими дерзкими налетами на маленькие подтаежные деревушки. Разогнав жидкие, плохо вооруженные отряды, бандиты сбивали замки с общественных амбаров (то есть с амбаров, где лежал хлеб, отнятый у крестьян продотрядами. – В. С.), грабили маслозаводы (конечно же, не принадлежавшие крестьянам и работавшие на молоке, отнятом у крестьян. – В. С.) и кооперативные лавки…
…Банда снова стала численно расти, пухнуть, как тесто на дрожжах поднялось, за счет многочисленной рудничной бедноты. Некоторые приходили к Соловьеву с женами, с детьми, порывая таким образом всякие связи со своим прежним домом. Радовались куску черного хлеба, обещали служить честно, себя не жалеть».
Продразверстка, вообще большевистское насилие чугунным бездушным катком прокатилось по всей стране, по всем деревням и селам, унося миллионы жизней, особенно детских, и повсюду это насилие вызывало противодействие. Повсюду вспыхивали восстания, ибо не хватало уж никакого терпений, повсюду этих повстанцев называли бандитами, а отряды бандами, повсюду этих повстанцев беспощадно уничтожали вместе с женщинами и детьми.
Масштабы сопротивления были разные. Ленин в своих людоедских приказах упоминает восстание в пяти пензенских волостях. Тамбовское восстание 1920-1921 годов охватило огромное пространство, и в нем под руководством Александра Степановича Антонова, истинного русского героя, участвовало до двухсот тысяч крестьян. И была брошена на голодных, обезумевших от голода и всяческого насилия мужиков регулярная армия во главе с Тухачевским. Километрах в восьми от нашего села (к вопросу о масштабах сопротивления) была деревенька Черная Гора. Там тоже взбунтовались мужики, но пришел отряд латышей, застрелили несколько человек, и стало тихо.
Владимир Галактионович Короленко, правдоискатель, правдолюбец, либерал, демократ (отбыл ссылку в Якутии во времена царского правительства), однако, не встал на сторону большевиков, а встал на сторону истязаемого народа. 13 ноября 1918 года он записал в своем дневнике (в Полтаве): «То, что большевизм преследует так ожесточенно независимое слово – глубоко знаменательно и симптоматично… Он говорит: только тот, кто прославит меня, имеет право на существование. Подчинитесь или погибнете».
