Натан Щаранский - ID. Identity и ее решающая роль в защите демократии

Демократия обещает — и предоставляет — разнообразные возможности самореализации. Человеку дается свобода следовать тем путем, который он лично избирает для себя, свобода добиваться осуществления своих устремлений, жить той жизнью, которую он сам себе устраивает. Для того чтобы такая свобода была доступна всем, должна существовать норма неагрессивности, при которой никто не может навязывать свою волю другим. Свобода в таком понимании требует от человека невмешательства в свободу других людей, или, как говорит старая английская пословица, «ваша свобода кончается там, где начинается мой нос».

Концепция либеральной демократии в основе своей имеет дело с отдельной личностью Каждый человек является личностью, которая обладает естественными правами и добровольно вступает с другими в социальный контракт ради пользы, которую это приносит всем. Задачей правительства, таким образом, является обеспечение этих индивидуальных прав.

В противоположность этому, самоидентификация строится на связи с другими. Человек — не просто отдельная независимая личность, он ощущает себя частью некоего сообщества, ощущает себя в связи и взаимозависимости с другими людьми. Здесь identity означает солидарность, самоотождествление себя с другими. В этом смысле identity представляет собой своего рода групповое «я».

Именно эта связь с прошлым, настоящим и будущим своего сообщества придает повседневной деятельности человека иной, более глубокий смысл. Человек не просто вступает в схватку с жизнью один на один. Все, что он делает, становится частью более широкой картины, связывая его жизнь с жизнью его современников, с прошлыми и будущими поколениями этого сообщества. История, как определил ее Бёрк, обретает форму пакта между умершими, ныне живущими и еще не родившимися Будучи частью такого сообщества, человек способен успешнее защищать свои идеалы и устремления. Он располагает не только собственными силами, ему придает дополнительные силы его связь с другими людьми, разделяющими те же идеалы и работающими для их осуществления. Человек обретает чувство солидарности, причастности к общему делу и в этом черпает поддержку и твердость.

Identity явно отвечает глубокой человеческой потребности в принадлежности и сопричастности к другим людям. Однако построить мир, где успешно сочетаются демократия и личностная принадлежность, то есть identity, очень нелегко. Многим людям эти два понятия представляются в лучшем случае несовместимыми, а в худшем — враждебными друг другу.

Для многих живущих в демократическом мире, где ценятся свобода и права человека, identity означает предубежденность, нетерпимость, недоверие и насилие против всех, кто не такой, кто отличается от других. Религия и национализм воспринимаются как отрицательные и даже агрессивные понятия С другой стороны, приверженцы identity считают, что свобода в чистом виде — это эгоизм, пристрастие к материальному, разложение и слабость. Так называемые ценности свободного мира не обладают глубиной долгого опыта и смыслом, присущими identity. Этот контраст особенно ярко ощутим для тех, кто вступает внезапно в один из этих двух миров Человек, покинувший тоталитарный мир двоемыслия и двоедушия, испытывает восторженное, пьянящее чувство освобождения Он может прийти к этому, даже по-прежнему живя в этом мире. С того момента, когда человек начинает свободно высказывать свои мысли, все представляется в ином свете Жупелы прежних верований рассыпаются Авторитет власти теряет свою значимость Благо государства, национальная гордость, религия, любая идеология вообще превращаются в пустые слова. Начинает казаться, что все это не более чем предрассудки, которые мешают ему и множеству других людей обрести этот освобождающий опыт, открыть для себя свое свободное «я». Неудивительно, что, испытав это ощущение, человек обращается в новую веру, становится демократом. Призывы к самоидентификации кажутся ему возвращением к прежней смирительной рубашке, к душной тесноте и замкнутости требований, подавляющих свободу.

Нечто похожее происходит и с людьми, лишенными существенной связи с другими, когда они открывают для себя новую identity. Перед ними разворачивается новый, более широкий мир, принимающий их в себя и придающий им силу и смысл Новообращенные в веру identity обнаруживают грандиозную глубину истории, силу сопричастности, связи с судьбами прошлых и грядущих поколений, открывают для себя жизнь, выходящую за пределы собственного «я». Для них демократия и права человека имеют значение лишь постольку, поскольку они допускают это ощущение сопричастности, без которого свобода как таковая превращается для них в пустой звук.

Вот почему для человека, открывшего для себя свободу, identity представляется несущественной, не имеющей значения, а то и попросту вредной, и наоборот — чеповек, воспламененный своей обретенной identity, может пренебрежительно относиться к демократии. В ситуации, когда обе стороны относятся друг к другу с подозрением, если не прямо враждебно, задача взаимного признания и примирения становится невероятно трудной.

Мне чрезвычайно повезло в жизни: я был лишен как свободы, так и identity, а затем открыл для себя и то и другое одновременно. Почти в одно и то же время я включился и в общедиссидентское движение в защиту прав человека, и в еврейскую борьбу за выезд, так что эти оба рода деятельности лишь подкрепляли друг друга и придавали мне силы.

Советский Союз был основан на идеологии коммунизма Вожди революции 1917 года говорили об утопическому мире, где все будут равны, где не будет эксплуатации человека человеком Дабы предотвратить эксплуатацию, все различия между людьми должны были быть ликвидированы Различия, говорили коммунисты, порождают несправедливость и войны Религия, по Марксу, есть опиум для народа, оправдание эксплуатации и манипуляции. Национальное чувство — это своего рода предрассудок, используемый буржуазией для развязывания войн, для эксплуатации пролетариата, для отвлечения внимания масс от классовой борьбы И наиболее очевидным выражением этой эксплуатации является частная собственность.

Все эти предрассудки и барьеры должны быть уничтожены Все виды identity должны быть разрушены, дабы новая личностная принадлежность, построенная на солидарности трудового народа, стала основой нового мира, где все равны и счастливы За десятки лет до того, как Джон Леннон воспел мир без наций и религий, Владимир Ленин трудился над созданием такого мира. Разумеется, сперва придется ликвидировать небольшие группы классовых врагов, в частности капиталистов, стоящих на пути воплощения этой прекрасной мечты о равенстве. Но это, утверждал Ленин, невысокая цена за сотворение рая.

На практике, в процессе успешной реализации этой великой идеологии, небольшие группы классовых врагов быстро превратились в большие Поначалу режим убивал людей сотнями, затем тысячами и десятками тысяч, затем сотнями тысяч, а там и миллионами, и десятками миллионов Но identity трудно поддается уничтожению, а еврейская идентичность, как я обнаружил это со временем. — особенно.

Я родился в 1948 году и стал частью того общества, где людей миллионами расстреливали, морили голодом, ссылали в Сибирь или отправляли в ГУЛАГ Остальные полтораста миллионов, вышколенные в искусстве двоемыслия, держались под жестким контролем страха.

Я был типичным ассимилированным советским евреем. Живя в стране лицемерия, я вел себя также, как другие, поступал и говорил как все, стараясь даже наедине с собой подавить в себе любую самостоятельную мысль. Я ничего не знал о еврейской религии, истории или культуре, ничего не знал об Израиле. Хотя всю свою юность я прожил на Украине, на земле, пропитанной кровью жертв Холокоста, я ничего не знал о нем. То есть я знал, что некоторые мои родственники погибли, но считал их просто жертвами развязанной фашистами войны с Советской Россией, а не частью страшного всеобщего геноцида евреев.

Единственным еврейским элементом в моей жизни был антисемитизм. Пятая графа в паспорте, графа «национальность», никогда не позволяла человеку полностью забыть свое происхождение Зта графа приводила к ограничениям — в учебе, в работе, в продвижении по службе — и вызывала подозрения Слово «еврей» несло в себе только отрицательные коннотации. В надежде сделать свою жизнь терпимой евреи пытались найти прибежище в своеобразной башне из слоновой кости. Они уходили в мир шахмат, в науку, в музыку, что обеспечивало им известную меру защищенности.

Я учился в престижном Московском физико-техническом институте (МФТИ), где, так же как и другие юноши и девушки, искал убежище от лжи и фальши советской действительности в мире чистых идей и вечных научных истин. Как и многие другие, я считал себя советским человеком, лишенным каких-то особых корней или культуры. Никакой иной identity у меня не было, а потому не было и внутреннего источника сил, которые помогли бы мне противостоять мощной власти советского режима.