Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне. Книга 3
Лева был доволен работой, его знания расширялись, он видел самых разнообразных больных: и с заболеваниями брюшной полости, и с острыми инфекциями, требующими хирургического вмешательства (например, газовая гангрена).
В отделение приходили студенты, занимались под руководством профессоров, им демонстрировали больных. Лева смотрел, слушал, а на душе была тихая грусть: «Неужели, неужели я не буду студентом, не буду учиться вот так, как они?» Лева много читал, приобретал книги. Монография В.Ф. Войно-Ясинецкого «Очерки гнойной хирургии», которая только что вышла, стала его настольной книгой. Лева слышал, что ее автор, профессор, замечательный хирург, был глубоко верующим человеком, православным епископом, который много делал для народа.
— Неужели мне так и придется остаться фельдшером и не работать в науке, — сокрушался в душе Лева. — Господи, но Тебе все возможно, Ты силен открыть двери.
Мысль о том, что надо оставить Бога, отойти от Христа и только «в душе» верить, чтобы получить возможность учиться, никогда не приходила в голову Леве. Он постоянно наблюдал, как Христос необходим для человечества. Вот здесь, на его глазах погибал замечательный хирург-профессор К. Он выпивал все больше и больше — и окончательно спился. И таких, как он, ученых и неученых, погибающих в различных грехах, были миллионы. И не ему ли; как знающему Христа, надлежало указать гибнущим людям на спасительные пронзенные руки Иисуса? Теперь он это делать не мог, он никому не говорил о Христе, но он надеялся, что придут дни и он скажет.
Он увидел ее, она выросла, но была такая же маленькая, та же самая Маруся Япрынцева. Разговорились, вспомнили школьные годы, подруг, товарищей, с которыми учились.
Маруся Япрынцева дежурила в отделении как медицинская сестра. Она училась на 1-м курсе мединститута. До этого несколько лет проработала фельдшерицей в районе и городе. Здесь, дежуря ночью, она выполняла врачебные назначения, а когда были операции, помогала в операционной.
Лева не стал скрывать от нее, кто он и как сложился его жизненный путь. Он рассказал о своей вере, надежде, о переживаниях в сибирских лагерях, на Беломорском канале, за Полярным кругом, о возвращении домой и о горячем желании учиться.
Здоровье Маруси было некрепкое, у нее часто были приступы малярии, и, работая в отделении, она иногда сваливалась с высокой температурой. И Лева помогал ей в обслуживании больных.
Лева не всегда был ловок. Как-то, подавая шприц хирургу, он уронил его, и Маруся Япрынцева, дававшая наркоз, с укоризной заметила: «Эх, руки-крюки!» Но видно было, что она желала Леве во всем успеха, и только успеха.
Это был осенний ясный теплый день так называемого бабьего лета. Они только что кончили дежурство и вместе вышли из отделения. Деревья, окружающие больничные здания, стояли в осеннем уборе. Природа словно звала еще раз полюбоваться на свою красоту.
— Давай проедем по Волге, — предложил Лева, — свободных минут бывает мало, но сегодня, пожалуй, сможем.
Маруся согласилась, хотя в ее портфеле кроме халата были и кости от учебного скелета. Они пошли к Волге.
Родная Волга! Как она прекрасна и весной, когда ее берега благоухают нежной зеленью, и летом, когда запах липы доносится на середину широкой реки, и золотой осенью, когда так красочны, так чудны леса, сады, смотрящиеся в ее воды.
Они поплыли на «трамвайчике» вверх по реке. Миновали постройки города, деревянные, серые, начались дачи, сады. Солнце светило так приветливо, было тепло, тихо.
Пристань «Студеный овраг». Сошли и стали взбираться в гору. Лысая тора — она известна многим жителям города. Голые вершины, обрывы над Волгой, дали, и тут же от вершины горы начинается лес. Сухо, так ясно безоблачное небо, так хороша эта трава, еще зеленая, под ногами, а листья клена, желтые, багряно-красные, бордовые, — все, все так хорошо!
Они сели на камень, молчали, смотрели. По Волге плыли плоты. Серебряная, чудная река уходила и, казалось, сливалась с небом.
И здесь, на этой высоте, среди полной тишины и безлюдия, душа словно тоже плыла куда-то вперед, сливаясь с небом. И Лева говорил. Говорил о своих лучших стремлениях, о самом задушевном, дорогом. Христос был у руля его жизни, Он направлял все его стремления.
— Вот и теперь, — говорил Лева, — я вижу пути, по которым может идти верующая молодежь, чтобы радовать других. Правда, их так немного осталось. Вот недавно я открыто призывал верующих сестер посвятить себя изучению медицины, а затем ехать в места заключения, чтобы нести несчастным милосердие, сострадание, радость. Разве это не великое служение? Лично я, как бы ни сложилась в дальнейшем моя жизнь, горю одним желанием — посвятить себя на самое лучшее для людей. Я никогда не думал связывать себя семейной жизнью, нужно направить все силы, все интересы на главное, тогда жизнь будет плодоносной.
Маруся слушала и молчала. Потом они собрали букеты цветов, листьев. Солнце спускалось к закату. Вдали сверху показался пароход.
— Нужно спешить, чтобы не опоздать, — сказала Маруся.
Они стали спускаться.
Пароход приближался.
Спустились.
До пристани не близко. Бежали. Впереди бежал Лева, Маруся не отставала от него. И добежали, успели сесть на пароход.
Приближались к городу. Лева думал:
«Вот мы встретились когда-то в детстве и теперь… Как хотелось бы, чтобы все-все, вся молодежь знали Бога. Маруся в детстве знала Его, теперь она во всех отношениях современный человек, но светлое, чистое детство, то, что посеяно в детстве, оно просвечивается в ней. Дай Бог, чтобы выросло и дало обильный урожай во славу Божию».
Над городом нависли осенние, низкие тучи. И когда приехали, совсем уже смеркалось. Наступала ночь, темная, беспросветная…
Глава 4. Так он верил
«Впрочем! до чего мы достигли, так и должны мыслить».
Филипп. 3, 16
Дни уходили за днями. Золотая осень кончалась. Все чаще небо покрывалось тучами, моросил дождь. Лева бывал в часовенке, радовался, когда слышал пение и молитвы детей Божиих. Было видно, что некоторые братья трудятся для Господа от души. Брат Путилин Михаил Моисеевич от сердца проповедовал Христа, брат Волков также возвещал о Спасителе, но что-то давило, что-то мешало свободно служить Господу. Во всем чувствовалось присутствие какой-то посторонней и враждебной силы, которая следит, наблюдает и проводит дьявольскую работу.
Как-то по окончании собрания в часовне Лева подошел к Николаю Александровичу Левинданто.
— Ну, как поживаешь, Лева? — поинтересовался тот.
— Слава Богу, — ответил Лева, — работаю, хотел бы учиться.
— Учиться — это хорошо, только многие наши взгляды нам нужно пересмотреть, направить по правильному пути.
— Как это так? Какие взгляды? — удивился Лева.
— А вот так. Было время, когда я и многие защищали антивоенные взгляды. Сколько я из-за этого пострадал, в ссылках был… И вот, открылись глаза, и все это оказалось ни к чему, попусту. И как это я раньше не понимал! Доходили ведь до глупости. В Москве работал я в братстве, в союзе. И вдруг жулики украли у меня шубу. И какую шубу! Такую никогда и не заработаешь. А я подумал: как тут обращаться к власти? Ведь воров поймают, посадят в тюрьму, а мы против насилия, или как в Писании — «не препятствуй снять с тебя и рубашку». Так поискали, никуда не заявили, и пропала шуба.
— Конечно, — сказал Лева, — мы должны обращаться к власти. Ибо написано, что она — Божья слуга.
— Так вот, — сказал Николай Александрович, радостно улыбаясь свойственной ему особой улыбкой, — когда власть нас призывает, и мы должны брать меч в наказание делающим злое.
Лева ничего не сказал.
— Я вот теперь изучаю труды Каутского «Античный мир, иудейство и христианство», — сказал Николай Александрович. — Каутский верно показывает, что идеи коммунизма были и в первохристианской церкви. И действительно, первые христиане были против богатства, у них было все общее, к чему и стремятся коммунисты. Все это для нас очень близкое…
Однажды, придя с работы, Лева увидал, что лицо матери как-то по-особенному озабочено. Она протянула ему листочек бумаги. Это была повестка из военкомата, приглашавшая его явиться в определенное число для прохождения медкомиссии «на предмет» отправки его на службу в армию. Как раз тогда год Левы призывался на военную службу. Лева взял повестку. Вечером, когда вся семья молилась, отходя ко сну, Лева просил Господа, чтобы он умудрил его, как поступить.
— Ты, конечно, Лева, не против службы в армии, — сказала мать.
— Конечно, нет, — ответил Лева. — Я считаю военную службу как обязанность, как оброк, и готов нести ее согласно слову Божию, как это мне открыто.
Несколько дней Лева молился, размышляя, как поступить лучше, и наконец направил в комиссию военкомата письмо, в котором писал, что он является последователем учения Иисуса Христа, готов отбывать воинскую повинность по своей специальности, как медицинский фельдшер, оказывая помощь всем больным и раненым, подобно милосердному самарянину, но что он, в согласии со словами Христа, не может прибегать к клятве, то есть принять присягу, и что он также не может изучать и применять оружие, так как «никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей» (1 Иоан. 3, 15).
