Без демократии не получится. Сборник статей, 1988–2009 - Егор Тимурович Гайдар
Яцек Куронь обращает внимание на известный феномен революционного сознания: «Чаяния участников революции никогда не сбываются сразу после ее свершения… Ведь ни одна их мечта не сбылась, если не считать свержения прежнего режима. Власть они передали в другие руки (должен же кто-то управлять государством), но у них по-прежнему нет хрустальных замков, они живут едва ли не в лачугах, по-прежнему каждый день вскакивают чуть свет, чтобы успеть к шести на работу, и по-прежнему каждый месяц не хватает денег дотянуть до зарплаты. А терпение иссякает. Проходят более или менее долгие медовые месяцы революции, появляется чувство разочарования, неудовлетворенности. Со временем разочарование усиливается, неудовлетворенность усугубляется и возникает послереволюционная агрессивность». Но он сам же и отвергает связь состояния польского общественного сознания с послереволюционной агрессией, аргументируя это пассивным участием большей части польского общества в революции: «Потому и нелегко понять, откуда эта всеобщая неудовлетворенность. А уж ненависть, агрессия, крик, вне всяких сомнений, непропорциональны степени участия кричащих в свержении предыдущего режима».
Здесь я не могу с ним согласиться. На мой взгляд, послереволюционное разочарование вообще не имеет никакого отношения к вовлеченности в свержение предшествующего режима. Не думаю, чтобы Сергей Ковалев или Валерия Новодворская ждали, что на месте рухнувшего социализма разом появятся райские кущи. А вот миллионы социалистических бездельников, обсуждая на работе в конце 1980-х между чаем и походом в магазин происходящее в стране, были твердо убеждены, что рынок — это когда они по-прежнему будут на работе пить чай и болтать, но только платить им будут как в Америке. Именно они, а отнюдь не идейные борцы против социалистического режима сегодня громче всех кричат об обманутых надеждах и преданной революции.
Если перечитать сегодня публицистику конца 1980-х и вычленить в ней самые розовые, приторно-сладкие материалы, обещавшие легкую и счастливую дорогу из социализма к рынку, вы без труда узнаете в их авторах строгих критиков пройденного в последние годы пути. Это и понятно: труднее всего простить другим собственные заблуждения и иллюзии.
И в Польше, и в России к моменту краха коммунистического режима экономическая ситуация была вполне катастрофична. Полностью разрушенные финансы, парализованное снабжение, быстро растущие цены на фоне всеобщего дефицита. Старая, социалистическая система уже отказала, рыночная еще не заработала. И там, и там необходимо было срочно принимать решительные меры по формированию механизмов рыночного хозяйства, финансовой и денежной стабилизации, «открытию» экономики. И каждому мало-мальски сведущему в экономике человеку было ясно, что результаты этих необходимых действий, даже при наиболее благоприятном развитии событий, будут бесконечно далеки от розовой картинки всеобщего рыночного счастья. Разумеется, не случайно Вальдемар Кучинский, которому Лех Валенса поручил найти польского Эрхарда, раз за разом получал от возможных кандидатов отрицательные ответы. Судьба Лешека Бальцеровича, оказавшегося одним из самых эффективных реформаторов, заложившего основы сегодняшнего бурного роста польской экономики и вынужденного до сих пор регулярно выслушивать по своему адресу «Вор!», «Убийца!», «Грабитель!», позволяет хорошо понять — почему.
Линия водораздела после социализма проходит между теми, кто нашел себе место в новом рыночном мире, и теми, кто не нашел. Подавляющее большинство из тех, кто преуспел, твердо уверены, что этим они обязаны себе, своему уму, разворотливости, умению работать и использовать обстоятельства. Те же, кто не сумел приспособиться, твердо убеждены, что это, разумеется, не потому, что они безрукие, бестолковые и ленивые, — просто антинародный курс правительства не оставил им никаких шансов. Поэтому как те, так и другие отнюдь не спешат начинать сбор средств на заслуженный памятник Бальцеровичу.
Фундаментальная проблема постсоциалистической политики — безмерно завышенные детские ожидания поздней социалистической эпохи. Разрыв между ними и реально достижимыми на протяжении пяти-семи лет результатами остается огромным даже при впечатляющих успехах экономического развития. Папа привел вас на соревнования по легкой атлетике, и вы твердо уверены, что спортсмены добросят копье до Луны. Даже если после этого здесь установят мировой рекорд, вы почувствуете себя разочарованным и обманутым. Примерно то же после социализма происходит с экономическими ожиданиями. Говорят, что экономический рост есть, а счастья нет. Денег до получки не хватает, в Америке родственники живут куда лучше, а тут еще мерзавец сосед купил себе новую машину. Ну разве можно это вынести? Социалистический ребенок, с кулаками наступая на власть, надеялся, что его возьмут в богатый дом, где вкусно кормят новые ласковые папа с мамой. А его выгнали за дверь, сказали, что он теперь взрослый, должен сам зарабатывать и распоряжаться своей судьбой. Что же удивляться, услышав от него: «Поляки никогда так не страдали», «При коммуне было лучше», «Прекратите геноцид нашего народа».
Сами по себе крики не так страшны. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Гораздо опаснее другое — когда этот крик начинает оказывать серьезное влияние на реально проводимую экономическую политику. Путь от развалившегося социализма к устойчивому экономическому росту — трудное плавание, где надо идти круто к ветру. Чуть ослабишь руки на штурвале — снесет далеко назад, потом будешь годами наверстывать упущенное. На таком маршруте страшнее всего паника у капитана и дрожащие руки у рулевого. Но попробуйте сохранить спокойствие и твердость, когда вокруг шквал истерики обманутых детских ожиданий.
Яцек Куронь обращает к себе и своим коллегам по правительству упреки в том, что они мало объясняли логику собственных экономических действий. Я тоже неоднократно говорил и писал, что слабость разъяснительной работы была, возможно, самой серьезной ошибкой первого правительства реформ в России. Думаю, однако, что Куронь излишне самокритичен. Он сам талантливый пропагандист с огромным стажем, умеющий работать с общественным мнением. И он, и Адам Михник пытались немало сделать для объяснения сути происходящего. Мне кажется, проблема здесь не в недостатке усилий объясняющих, а в нежелании слушать объяснения. Постсоциалистическому ребенку плохо, он чувствует себя обиженным, капризничает, а вы к нему со своими занудными объяснениями и поучениями.
Люди с инфантильным сознанием составляют большую часть избирателей в молодых постсоциалистических государствах. Их политическое поведение иногда до боли напоминает семейные игры в демократию, где дети регулярно голосуют за новую порцию мороженого. Большинство участников политического процесса твердо уверены, что государство может и обязано давать, а если не дает, то исключительно по злобе и жадности. Обороты
