Виктор Кожемяко - Политические убийства. Жертвы и заказчики
И вот именно в этот момент…
Больно говорить с самыми близкими ему людьми – с женой, дочерью, внуком. Тяжело находиться в стенах, где все наполнено свежим горем и все напоминает об ушедшем хозяине. Книга, которую он совсем недавно читал. Недавние газеты, где много его внимательных подчеркиваний. С особым каким-то чувством мысленно отмечаю, что это газеты, в которых и я печатаюсь.
– Он был коммунистом, – говорят мне. – С 1948 года и до конца. Не принимал эту власть. Так рад был, что вернулась музыка советского гимна! Успел все-таки услышать под Новый год…
А впервые, думаю я, услышал он эту музыку семнадцатилетним – в том самом 1944-м, когда из родной воронежской деревни уходил в Советскую Армию. Я видел фотографию в семейном альбоме: совсем юный солдатик с другом на фоне какой-то сопки. Опоздал с немцами повоевать, но с японцами – получилось. И не где-нибудь, а в разведке!
Фотографии – это отраженная жизнь. Вот он уже лейтенант, майор, полковник. Вот с женой на Красной площади. Вот рядом с Константином Симоновым, а вот со знаменитым советским министром атомной промышленности Ефимом Славским. Ведь после артиллерии он много лет прослужил в военно-строительных войсках – создавал ракетно-ядерный щит Отчизны.
Эти снимки сделаны в закрытом тогда забайкальском городе Краснокаменске, а эти – в казахстанском Степногорске, в Усть-Каменогорске… Места его службы определялись задачами, которые ставила Родина. И он вместе с товарищами эти задачи достойно решал!
Звали его Ледовской Александр Андреевич. А погиб как жертва необъявленной войны, которую определенные силы в нашей стране продолжают вести против народа.
Поклонимся памяти советского офицера.
Да, красивая, достойная жизнь оборвалась в результате трагического случая. Но случаен ли он? Кто виноват? Есть ли гарантия, что это же не произойдет с другими людьми?
По телевидению было сказано, что семидесятитрехлетний подполковник Ледовских, ветеран войны, находился в реанимационном отделении, где жизнь больного поддерживалась с помощью специальной аппаратуры. После того, как она оказалась выключенной, наступила смерть.
Очень коротко случившееся прокомментировал с телеэкрана представитель РАО «ЕЭС России». Резанула фраза, что отключения плановые и они будут продолжаться. Наверное, действительно будут, однако на фоне человеческой смерти и содержание этого заявления, и подчеркнуто твердый, вызывающе решительный тон прозвучали чудовищным диссонансом. Что же, выходит, пусть и еще умирают сколько угодно, а отключения все равно это не остановит? Нынче, конечно, время цинизма, но тут уж совсем нечто запредельное.
Хотя опять-таки – разве впервые? Разве не то же самое слышали мы по поводу замерзающего Приморья и сибирских городов? Да и смерть такая не первая. Вспомните хотя бы малыша во владивостокском роддоме, трех скончавшихся в больнице Прокопьевска. Уже забылось, названы ли были тогда по телевидению фамилии этих троих, а новорожденный скорее всего и имя-то получить не успел.
В данном случае фамилию умершего исказили. Не Ледовских он, правильно – Ледовской. И не подполковник, а полковник. Вот до чего равнодушным становится отношение даже к уходу из жизни! Привыкают к смерти как к обыденности, уже зачастую не всматриваясь в личность и конкретную судьбу.
Но нельзя привыкать. Потому я и поехал в Тамбов – на следующий день после сообщения о трагедии. Чтобы конкретнее представить и по возможности лучше понять, каким же образом происходит то, что в определенном смысле стало черным знамением нынешнего времени.
Разговоры в автобусе и в городской Думе
Потрясла эта смерть город Тамбов? Не сказал бы. Ни скорбных демонстраций, ни гневных митингов. Рассказывали, правда, что был пикет возле городской Думы: члены Союза советских офицеров и Движения в защиту армии вышли с протестом против чубайсовской вакханалии, несущей людям гибель.
Конечно, о случившемся говорят. И наиболее типичный настрой я понял уже по дороге с вокзала в центр. Несколько пассажиров автобуса рядом со мной обсуждали именно эту тему.
– Вы слышали вчера по телевизору, что Чубайс прислал телеграмму нашему губернатору?
– О чем?
– Дескать, виновные должны быть наказаны.
– А сам он не виновный?
– Стрелочников ищут. Как всегда. Какого-нибудь стрелочника и накажут в конце концов. Чубайса, что ли? Не дождемся.
– Да, Чубайс будет жировать. Ему все нипочем!
А накануне состоялось расширенное заседание президиума городской Думы, о котором подробно рассказал мне Виктор Николаевич Ершов – депутат, зам. председателя комиссии по развитию городского хозяйства.
И без этого ЧП собирались заслушать руководителей местных энергосистем о постоянном отключении электроэнергии. Оно приняло в городе характер настоящего бедствия! Каждый день, по два часа и более, в разное время. Утверждается в мэрии график, согласуемый с энергетиками, пытаются о предполагаемых отключениях жителей заранее извещать. Но, как говорится, гладко было на бумаге. Планы то и дело смешиваются ведомством Чубайса, а люди успевают узнать об изменениях далеко не всегда. Ничего хорошего, конечно, если вас систематически лишают света, пусть даже предупреждая об этом. Ну а если неожиданно, без предупреждения, то и совсем беда.
Смерть человека резко обострила намеченное раньше обсуждение в городской Думе.
Однако каков результат страстных дебатов? Подготовить обращение к президенту страны и правительству – о недопустимости отключения жизнеобеспечивающих объектов и жилья от снабжения электроэнергией…
Отключение было внезапным.
Но ведь человек погиб!
Как такое могло произойти и есть ли уверенность, что не повторится снова, еще и еще? Здесь ли, там ли, где угодно в большой стране.
Начальник Тамбовского гарнизонного госпиталя А. Миронов сказал мне, что без разрешения пресс-службы Московского военного округа интервью дать не может. Что ж, понимаю, армейская дисциплина. Но есть запись его объяснения на том же президиуме гордумы. Есть его обращение к мэру города А. Ильину, датированное роковым 15 января. О событиях этого дня. И картина вырисовывается следующая.
В 10 часов 20 минут в госпитале внезапно, без всякого предупреждения было отключено электричество. Жизнь сразу замерла. Остановилась вся действующая лечебно-диагностическая техника. Нетрудно представить, что это значит нынче в условиях любой больницы, но здесь особенная опасность возникла в реанимационном отделении, где медики как раз в это время боролись за жизнь полковника А. Ледовского. Ведь дыхательная и диагностическая аппаратура, с помощью которой проводились реанимационные мероприятия, мгновенно вышла из строя!
У врачей одна мысль: избежать самого худшего. Ясно, электричество почему-то выключено, и начинаются лихорадочные звонки из госпиталя в «Тамбовэнерго». Ответы на разных уровнях невнятные и противоречивые, но основной ужас в том, что нет конкретной реакции – свет не дают.
Главный врач в отчаянии ищет по телефону главного энергетика, который мог бы срочно вмешаться. Таковым на данный момент оказывается заместитель начальника «Тамбовэнерго» П. Абакумов. Позже, когда непоправимое уже случится, начальник госпиталя – командир войсковой части 86691 подполковник медицинской службы А. Миронов – напишет в своей докладной мэру города: «В ходе телефонного разговора с представителем Тамбовской областной электросети г-ном Абакумовым П.Г. установлено, что аварийной ситуации на момент отключения электроэнергии нет, отключение произведено планово, согласно графику, утвержденному вице-мэром г-ном Бобровым А.Ф.».
К смыслу этого заявления мы еще вернемся. А в те минуты, секунды, когда вопрос стоял о жизни и смерти, начальнику госпиталя было не до выяснения, «планово» это произошло или «непланово». Он был озабочен одним: скорее дайте электричество! И последний, уже самый отчаянный звонок – прокурору:
– У меня умирает человек!!!
Свет дали только после этого. В 11 часов 40 минут. Но, как будет сказано в уже процитированной мною докладной, «в результате развившихся осложнений наступил летальный исход в 11.20».
Да, официально интервью мне подполковник медслужбы Миронов не давал. Но передо мной в официальном кабинете был ведь еще и просто Александр Евгеньевич Миронов – человек, которого, как и меня (да нет, наверное, больше, гораздо больше!), потрясло случившееся. Я понял, что он и сейчас ни о чем другом просто думать не может. Потому про звонок прокурору и другие, что ему предшествовали, у него вырвалось, видимо, с тем же отчаянием, с каким он тогда звонил.
А я долго молчал, прежде чем решился произнести вопрос, изначально представлявшийся мне кощунственным, но, уверен, у кого-то обязательно сидящий в голове: был бы жив человек, если бы не ЭТО?
– Для медиков главное – не все сделали, что могли.
