Сергей Кремлев - Кремлевский визит Фюрера
Тем не менее Блюм в 1936 году вытащил это старое грязное белье 24-го года, превратив его в антиитальянское знамя…
Но почему?
Думаю, дело тут было в личности самого Блюма… Как и Маттеотти, он родился далеко не в хижине… Еще в молодости — в конце 90-х годов XIX века — из карьеристских соображений стал социалистом, не порывая связи с монополистическим капиталом. Эти связи со временем лишь укреплялись и потому, что его газету — орган соцпартии «Попьюлер» финансировали крупные предприниматели, и потому, что Блюм был членом правления крупнейшего парижского универмага «Галлери Лафайет».
Такой вот лидер «Народного» фронта…
Блюм особо не скрывал, что, по его мнению, Франции необходимо следовать в фарватере США. И даже более того — позднее (в 40-е годы реальной истории) он не стеснялся писать в «Попьюлер» о желательности ликвидации суверенитета Франции и вообще всей Европы, о благотворности мирового господства США, о желательности «мирового правительства» и «сверхгосударства»…
Мурло глобализма, космополитизма и тайного масонства выпирало тут из каждого тезиса.
Такой вот у «павшего от руки реакции» Маттеотти оказался защитничек и почитатель… Деталь, как выражаются люди знающие, — знаковая!
Соединенные Штаты, как мы знаем, готовили новую мировую войну, начало которой опять должен был положить внутриевропейский конфликт.
Позиция Муссолини объективно была способна напротив — сгладить острые углы и ослабить напряженность. Но глобалистам требовалось иное…
И Блюм окончательно толкнул дуче в сторону фюрера…
Да он и сам поглядывал в направлении Берлина все чаще…
ГИТЛЕРА такое развитие ситуации вполне устраивало. Блокируясь с Италией и отдавая ей ведущую роль в помощи Испании, он в свою очередь отвлекал дуче от Австрии, отдавая ему его любимую игрушку — идею итальянского Средиземноморья… А сближаясь с дуче, фюрер отрывал его от англофранцузов.
Но и дуче боялся чрезмерно теплых отношений между Германией и Англией… Да и Францией.
В итоге движение двух лидеров в сторону друг друга оказалось взаимным, встречным.
Блюм с подачи своих «фартучных» братьев-«вольных каменщиков» отвесил дуче «плюху». А вот фюрер вскоре после этого уведомил Рим, что он готов признать новый статус Итальянского королевства как Итальянской империи. Остальные великие державы от этого воздерживались, и для числившего себя древним римлянином Муссолини это было лестно.
С 21 по 24 августа в Германии гостил Чиано. Приехав на Нюрнбергский съезд, он провел переговоры с министром иностранных дел фон Нейратом. Потом его принял и сам Гитлер.
В сентябре 1936 года фюрер направляет к дуче министра юстиции Ганса Франка. Франк хорошо владел итальянским и должен был без лишних ушей переводчиков пригласить дуче в Берлин.
Франк уехал, а в Берлин в конце октября приехал Чиано. И 25 октября 1936 года стороны подписали свое первое соглашение.
1 ноября Муссолини выступил с речью в Милане на площади дель Дуомо…
— Встречи в Берлине, — заявил он, — внесли существенный взгляд в переговорный процесс между двумя странами… Договор Берлин — Рим не столько связующее звено между Германией и Италией, сколько ось, вокруг которой соберутся все страны, исполненные воли к сотрудничеству и миру…
Однако до полного перелома в отношениях был еще почти год. Зато дуче вел диалог с Лондоном, заключив с ним, как мы помним,
2 января 1937 года первое «джентльменское соглашение».
Через два дня, 4 января, в Риме появился Геринг для прояснения хода дел. Но главное, что ему удается выяснить: дуче не склонен ни к каким уступкам в «австрийском» вопросе.
— Думаю, в стратегическом плане аншлюс неизбежен, — бросает зондирующий вопрос Геринг.
— Нет, — качает головой Муссолини, — об изменении статус-кво не может быть и речи…
— Возможно, мы обсудим эти вопросы во время вашего визита в Берлин? — вновь зондирует почву Геринг.
— А что, он уже решен? — удивляется дуче. — Я об этом ничего не знаю…
Он отказывался от визита в Берлин 5 (пять) раз! Но когда он туда поехал в сентябре 1937 года, то встретили его как древнеримского триумфатора — в течение недели один за другим следовали парады, смотры, митинги и приемы.
В Мекленбурге для него были устроены большие маневры с применением танков. В Эссене ему показали заводы Круппа…
Муссолини получил полное представление о возможностях Германии и фюрера и был покорен. Завершился визит грандиозным митингом на олимпийском стадионе в Берлине. Гитлер говорил о Муссолини как о человеке, который неподвластен истории потому, что он сам создает историю.
Прожекторы, черные мундиры СС… Фанфары исполняют марш из «Аиды»… Стадион ревет: «Хайль дуче!»
Растроганный дуче, стоя на трибуне перед многотысячной аудиторией, бросает в микрофон:
— Итальянский фашизм обрел наконец друга, и он пойдет со своим другом до конца… Мы боремся, чтобы не допустить упадка Европы, спасти культуру, которая может еще возродиться при условии, если она отвергнет фальшивых и лживых богов в Женеве и Москве…
Над стадионом вспыхивали молнии, гремел гром… И вскоре с небес хлынул осенний ливень… Страсти, однако, он не затушил…
В БЕРЛИНЕ дуче обрушился на «фальшивых и лживых богов» сразу и в Женеве, и в Москве…
К тому времени прошел уже почти год, как Риббентроп и виконт Мусякодзи подписали антикоминтерновский пакт, заключенный между Германией и Японией. Это произошло 25 ноября 36-го года, а 6 ноября 1937 года к нему присоединилась Италия…
Осенью 36-го года Италия и рейх только начинали настоящее взаимное знакомство, и примерно за месяц до 25 ноября только что (в июне) назначенный министром иностранных дел Чиано привез Гитлеру досье Форин Офис «Германская опасность».
Копию его выкрали в Лондоне итальянские СИМ, и теперь его читал Гитлер, а Чиано молча наблюдал за его реакцией…
Фюрер читал документ внимательно, закончив, минуту помолчал, а потом зло спросил:
— Итак, по мнению англичан, в мире есть две страны, руководимые авантюристами: Германия и Италия?
— Как видите, господин рейхсканцлер!
— Но Британскую империю тоже создали авантюристы. А вот теперь ею правят бездарности!
Чиано вежливо промолчал, а фюрер продолжил:
— Сами видите, что союзу демократий надо противопоставить наш союз! Надо перейти в наступление!
— Но это встревожит многих!
— Да! И с точки зрения тактики мы в качестве маневра используем антибольшевизм. А тогда те, кто опасается пангерманизма или итальянского империализма и могли бы объединиться против нас, скорее будут склонны к обратному. Да — если они усмотрят в германо-итальянском союзе барьер против внутренней и внешней угрозы большевизма.
Чиано молчал, но уже крайне заинтересованный, и Гитлер объяснил ему:
— Мой план таков… Если Англия увидит, что постепенно создается созвездие государств, готовых под знаменем антибольшевизма образовать единый фронт с Германией и Италией, что мы создали единый блок в Европе, на Востоке, на Дальнем Востоке и даже в Южной Америке, то она не только воздержится от борьбы с нами, но постарается найти средства и пути для соглашения с этой новой политической системой…
— А если нет? — встрепенулся Чиано.
— Что ж, в противном случае — если Англия будет по-прежнему замышлять планы нападения и стремиться выиграть время, мы ее просто разгромим, потому что вооружение Германии и Италии будет происходить быстрее…
— Но потенциал Англии все же велик! — возразил посланец дуче..
— О! Дело не только в строительстве судов, орудий и самолетов! Британцам надо будет еще приступить к значительно более длительному и трудному перевооружению духовному…
План Гитлера был обширен и неглуп.
Блок в Европе — это Германия, Италия, Испания, Венгрия…
Восток — Польша.
Дальний Восток — Япония и зависящие от нее районы Китая, прежде всего Маньчжоу-Го…
В Южной Америке позиции немцев тоже были весьма сильны. Достаточно вспомнить, что Эрнст Рем в двадцатые годы создавал армию Боливии…
Но антибольшевизм Гитлера (да и Муссолини) не означал автоматического антисоветизма. У Меера — Макса Литвинова его антинацизм был густо подкреплен германофобством как таковым. И он к середине тридцатых засадил в «тело» двусторонних наших отношений с немцами немало «заноз»…
А вот у Гитлера два вроде бы близких понятия не отождествлялись безоговорочно. И в доверительной беседе он видел стержнем своего антибольшевистского блока не идею уничтожения большевистского СССР, а создание такой политической системы государств, где антибольшевизм был бы основой прежде всего внутренней политики.
В целом такая концепция была ориентирована на войну отнюдь не автоматически. Если разобраться, она вообще не была ориентирована на войну, используя антикоммунизм как действительно тактическое средство выиграть время, чтобы окрепнуть и взять на себя в Европе функцию лидера.
