Сергей Кара-Мурза - Антисоветский проект

Ковалев молился на суде правам человека в специфическом понимании западной демократии. А это – ценность не общечеловеческая, а преходящая, и появилась она недавно. В Средние века ее не было – а разве тогда жили не люди? Когда стали «правовыми» Германия или Испания? Более того, если эта ценность становится кумиром, то на ней возникает тоталитаризм ничуть не лучше любого другого. Права человека, как и другие ценности, улучшают жизнь именно пока они – идеал, а не абсолют. В Англии в 1990 г. выпустили из тюрьмы 6 человек, которые под пытками признались в несовершенном преступлении и отсидели невинно 12 лет. Это ведь похуже, чем у нас было при Брежневе. Что же, заклеймить и разрушить Англию?

Ковалев обвинял КПСС, как человек из иного общества. Такие люди в небольшом количестве есть везде (как, например, кришнаиты в США). Но они не обвиняют, а сосуществуют с «отсталыми». Допустим, КПСС была часть нашего «отсталого» общества. Мы шли к все более правовому и очень терпимому обществу. Ковалеву не нравилось, как шли – и под его аплодисменты нас повели через Карабах и Приднестровье.

Наше общество относилось к категории «традиционных». В них главное – не право, а справедливость, то есть нормы всеобщей этики (как и любые нормы, они нарушались, но формирующую общество функцию выполняли). Либералы считают возникновение таких норм «дорогой к рабству». Спор об этом философский, а уж никак не для Конституционного суда. Признание недоказуемых философских тезисов Ковалева лучшими аргументами обвинения означало в правовом отношении огромный регресс.

Наша история была такова, что если что-то признавалось вредным для страны, то право было лишь инструментом для нейтрализации этого зла. Вспомним ту «преступную», по мнению Ковалева, этику, под которую подгоняли право, судя диссидентов. Диссиденты апеллировали вовне (к Рейгану, ООН и т.д.). Независимо от нынешних оценок, у советского общества был «синдром военного быта» – никто этот факт, отмеченный еще Менделеевым, не оспаривает. При таком умонастроении апелляция к противнику в холодной войне выглядела как предательство. Осуждать за это КПСС тех времен глупо, ибо речь идет о мировоззрении, об идеалах, которые очевидно доминировали в обществе в тот конкретный период.

Да и с точки зрения разума: к кому апеллировали диссиденты? К США, залившим в те годы кровью Вьетнам? Разве у них права человека были на уме? В Панаме в декабре 1989 г. убили 7 тыс. ни к чему не причастных людей, чтобы доставить подозреваемого (!) Норьегу в суд. Норьегу – агента ЦРУ, личного друга Дж. Буша, который в чем-то провинился перед хозяевами. Это сегодня, на короткий срок у нашей интеллигенции произошла такая аберрация, что ей Батиста предпочтительнее Кастро, а Пиночет просто идеал демократа. В 70-е годы апелляция к США воспринималась (и вполне разумно), как натравливание Запада на весь наш народ. Пожалуй, и сегодня обращения к Олбрайт или Дж. Бушу с просьбой наказать Путина не вызвали бы симпатии у населения России – что же говорить о годах холодной войны.

Я сказал о честности выступления Ковалева. Но в ней большой изъян. Ведь он выступил против КПСС не из вакуума – он согласился быть свидетелем определенной стороны, представленной Ельциным, Бурбулисом и пр. Он вошел в их бригаду, и тем самым взял на себя ответственность за их дела. Так ли безупречна эта фракция, чтобы было честным морализаторство в ее интересах? Да ни в коем случае, и невозможно поверить, что Ковалев этого не понимал. И если КПСС – зло, то как минимум все эти Ельцин, Шеварднадзе, Снегур и прочие экс-партократы – тоже зло. И в самом лучшем случае в их тяжбе речь может идти о выборе меньшего зла, но тогда рушится вся схема столкновения Добра и зла, на которой построил свое выступление Ковалев. И всякое морализаторство и призывы к покаянию становятся нечестными. Какое из этих зол меньшее – вопрос далеко не очевиден. Именно поэтому правозащитники вроде Л.Богораз при виде расстрелянных Бендер набрали в рот воды – они подписали контракт с упомянутой фракцией Ельцина-Снегура и стали соучастниками ее дел. Так нечего рядиться в тогу морализатора, честнее быть просто ладскнехтом политической партии, которую ты выбрал для службы.

И еще одну нечестность я вижу в самом ядре выступления Ковалева. Сегодня, 60 лет спустя, он возлагает вину на КПСС и весь народ за преступления Сталина, отстоящего от нас на два поколения и несколько исторических эпох. И ни слова о том, что проделала его, Ковалева, партия за последние 7 лет и о том, что она делала в момент суда. Что, разве расстрелы в Ходжаллы и в Бендерах – стихийное бедствие, а не результат определенной политики? Этой политики не хотело подавляющее большинство народа («совки с неправовым сознанием») и не хотела динозавр-КПСС – за исключением Горбачева и его друзей-конкурентов. Горбачев и Ельцин эту политику делали, а Ковалев (и подобные ему правозащитники) молчали или аплодировали – помогали. Ведь это уже – очевидный, экспериментальный факт. Разве здесь нет сегодняшней, осязаемой вины – не отцов и дедов, а лично Ковалева и «его стороны» в конституционном суде? Вот бы ему и поговорить о личном покаянии – это было бы уместно как прелюдия.

Интеллектуалы-демократы неуклюже оправдываются: ах, мы не знали, что так получится, хотели всего лишь разрушить империю! Вот доктор наук из Института философии Э.Ю.Соловьев поучает: «Сегодня смешно спрашивать, разумен или неразумен слом государственной машины в перспективе формирования правового государства. Слом произошел. И для того, чтобы он совершился, отнюдь не требовалось „все сломать“… Достаточно было поставить под запрет (т.е. политически ликвидировать) правящую коммунистическую партию. То, что она заслужила ликвидацию, не вызывает сомнения. Но не менее очевидно, что государственно-административных последствий такой меры никто в полном объеме не предвидел. В стране, где все управленческие структуры приводились в движение не материальным интересом и даже не чиновным честолюбием, а страхом перед партийным взысканием, дискредитация, обессиление, а затем запрет правящей партии должны были привести к полной деструкции власти. Сегодня все выглядит так, словно из политического тела выдернули нервную систему. Есть головной мозг, есть спинной мозг, есть живот и конечности, а никакие сигналы (ни указы сверху, ни слезные жалобы снизу) никуда не поступают. С горечью приходится констатировать, что сегодня – после внушительного рывка к правовой идее в августе 1991 г. – мы отстоим от реальности правового государства дальше, чем в 1985 г.».

В каждой фразе кривит душой философ и усугубляет вину своего цеха. Выполняя заказ, он опять доказывает, что можно обсуждать лишь действия ушедших вождей – а прошлогодние дела обсуждать даже «смешно». И правомерность запрета КПСС «не вызывает сомнения» – ведь наверху-то решили! Но напрасно ученый скромно прячется за словом "никто", говоря, что якобы не предвидели катастрофических последствий «выдергивания нервной системы» из тела традиционного общества. Эти последствия не просто «предвидели» и Горбачев, и Яковлев, и их консультанты из корпорации «РЭНД». Эти последствия настолько хорошо изучены и в истории, и в социальной философии, что результат можно считать теоретически предписанным. Да и эксперименты были проведены. Югославия была намного либеральнее СССР, намного «западнее», но и там процесс не отклонился от теории. И смысл всего проекта, защитником которого выступил Ковалев – новый виток войны против России с извечной апелляцией к Западу и опорой на его мощную поддержку.

В том мире культуры, который создан человеком (общественным человеком) и в котором он живет, особое место занимает мир символов («универсум символов»). Символы – отложившиеся в сознании образы (призраки) вещей, явлений, человеческих отношений, общественных институтов, которые приобретают метафизический смысл, то есть смысл, выходящий за рамки физического существования тех объектов, из которых выделился символ. Символы – часть оснащения нашего разума. Оно все время развивается, достраивается, но оно может быть и разрушено или повреждено. Символы образуют свой целый мир, сотрудничают между собой, борются – усилиями нашего сознания и воображения. Мы в этом мире живем духовно, с символами непрерывно общаемся и под их влиянием организуем нашу земную жизнь. Но мир символов с этой земной, обыденной жизнью не совпадает, символы приходят к нам из традиции, у них другой ритм времени и другие законы.

Каждый из нас «утрясает» свою личную биографию через символы, только с их помощью она укладывается в то время и пространство, где нам довелось жить. Они, как носители знания о Добре и зле, направляют наши поступки, советуют запомнить одни и забыть другие, лепя из каждодневной рутины нашу личную историю. Мир символов легитимирует жизнь человека в мире, придает ей смысл и порядок. Религия – один из «срезов» мира символов, но и без нее этот мир очень богат и полон.