Кланы в постсоветской Центральной Азии - Владимир Георгиевич Егоров
Упомянутый в цитате кенийский опыт конструктивного движения кланов и здоровые проявления роста гражданского самосознания, выраженные, например, в волонтерском движении, говорят о значительном потенциале традиционных ценностей в консолидации народов постсоветской Азии. Принимая участие в национальном форуме волонтерского движения в феврале 2020 г., президент Казахстана К.-Ж. Токаев сказал: «Добрые устремления казахстанцев говорят о зрелости и успешности государства. Волонтерская деятельность играет важную роль в реализации реформ, модернизации всего государства. Своей работой волонтеры вносят конкретный вклад в реализацию реформ. Через трудолюбие, открытость миру мы сможем построить новую экономику, которая будет базироваться на передовых технологиях и высокой производительности труда. Активное продвижение идей волонтерства, несомненно, будет способствовать формированию новой парадигмы мышления казахстанцев»[342].
Вопрос положительной социально-политической динамики клановой организации постсоветских азиатских республик, таким образом, состоит в том, сможет ли центральная власть этих государств своевременно (выделено нами. – Авт.) продуцировать повестку, консолидирующую нации.
Таким образом, следует заметить, что в силу социально-политических условий кланы постсоветской Центральной Азии агрегируют две тенденции динамики. Одна из них, инициируемая конкуренцией элит, нарастающим неравенством и регионализацией традиционных сообществ, ведет к фрагментации и культурно-этнической разобщенности ННГ, а в дальнейшем и к сецессии. Другая фундируемая нерелевантностью либерально-демократического выбора и «реинкарнацией» традиционных ценностей, напротив, создает конструктивный потенциал консолидации и преодоления клановой разобщенности.
При этом очевидно, что доминирующее положение в политической системе стран Центральной Азии централизованной вертикали власти, значение ее стратегии приобретает основополагающее значение. Однако в условиях поднимающейся волны общественного движения бывших союзных республик вариативность принятия властных решений ограничивается необходимостью социализации, исход которой также далек от однозначности.
Заключение
Клановая организация стран постсоветской Центральной Азии – сложный феномен, вобравший традиционное содержание, черты, связанные с социально-политической модернизацией социумов и адаптирующийся в современной реальности.
Сложность сущностных качеств, обусловленная агрегированием черт прошлого, настоящего и будущего, требует, во-первых, нетривиальных подходов в теоретической концептуализации этого социального феномена, а во-вторых, научно-прогностического взгляда на таковой, исключающего простое решение проблемы, связанной с его перспективой развития.
Общественная практика свидетельствует о том, что точка зрения, согласно которой кланы, как патриархальный рудимент, уйдут в прошлое по мере осовременивания социумов, скорее всего, окажется нерелевантной.
Практически и академически более правильно оценить возможность адаптивного потенциала клановой организации и определить направления ее социально-политической динамики.
Имея в виду гетерогенность современных кланов со значительной традиционной компонентой, представляется наиболее адекватным структурационистский подход их теоретической концептуализации, предложенный Э. Гидденсом. Вместе с тем традиционная доминанта сущности кланов диктует необходимость обращения к идеям традиционализма Р. Генона.
Несмотря на общие черты азиатских кланов: обусловленность кровнородственными, территориально-этническими отношениями, их страновые характеристики имеют значительные особенности. С точки зрения определения возможных направлений социальной эволюции и места в политическом процессе важным представляется выделение среди них тех, которые характеризуют их в контексте глубины процесса формирования единой культурной и этнической идентичности. В странах, где этот процесс продвинулся достаточно (Казахстан, Узбекистан), их адаптивность к модернизации значительно выше, нежели в странах с незавершившимся процессом культурной и этнической интеграции. Функциональность и жизнеспособность клановой организации в актуальном политическом процессе Центральной Азии связаны с несколькими обстоятельствами. Во-первых, политический процесс постсоветской Азии представляет собой сложное явление, сочетающее традиционные институты и практики и «гибридные» сущности, внешне воспроизводящие либерально-демократический порядок. Причем формы «камуфляжной» демократии, прикрывая видимое стремление политических элит устраивать общественную жизнь как весь «цивилизованный мир», в действительности являются в том числе механизмом сохранения клановых структур (например, аккумулируя клановую лояльность в форму партстроительства).
Во-вторых, в условиях утраты (после развала советского режима) многих работающих инструментов управления социумами политический класс бывших азиатских союзных республик в полной мере использует конструктивный потенциал кланов в регулировании социально-политических процессов.
В-третьих, кланы Центральной Азии, как и в эпоху традиционного общества, продолжают выполнять роль института, гарантирующего социальную стабильность и механизма, обеспечивающего работу «социальных лифтов» (карьерного продвижения рядовых членов кровнородственных сообществ).
В-четвертых, имея в виду конкуренцию элитных групп, возглавляющих клановые сообщества, за доступ к административному ресурсу и контролю над финансовыми и рентными потоками, кланы остаются действенным инструментом стабильности центральной власти, поддерживающей баланс интересов в верхнем эшелоне политической надстройки.
Динамика социально-политического процесса в Центральной Азии обусловила «подвижность» клановой организации и вариативность ее эволюции. Важнейшим фактором влияния на перспективу развития азиатских кланов стала новая, несравнимая по размаху и глубине с предыдущими постсоветским волна общественной активности и «всплеска» самосознания граждан.
Рост общественного (в том числе протестного) движения оказывает значительное воздействие на клановые структуры в двух направлениях. Во-первых, через стимулирование социализации власти, вынужденной презентовать повестку, способную консолидировать нацию и, таким образом, направлять усилия на преодоление клановой дифференциации. Во-вторых, создавая условия социального выбора кланов: между интересами элитных групп, возглавляющих клановую иерархию, интересами местных авторитетов (родоплеменной, религиозной верхушки) и общенациональными ориентирами.
Другим, не менее действенным фактором, оказывающим влияние на подвижность клановой организации Центральной Азии, является очевидный общественный скепсис относительно проекта вестернизации новых независимых государств и актуализация традиционных ценностей. Метаморфозу, связанную с разворотом в сторону обычаев, традиций, культурных оснований, пытаются использовать местные лидеры кровнородственных сообществ и территориальных локализаций как весомый аргумент конкуренции с элитной верхушкой. Наряду с положительными последствиями «региональная укорененность» кланов несет в себе опасность культурной фрагментации стран и сецессии. Такие тенденции уже проявляются в Киргизии и Таджикистане. Подогреваемые извне, таковые способны стать значительным фактором дестабилизации этих стран.
Опасность развития клановой дифференциации, способной вылиться в развал пока не окрепшей государственности постсоветских стран Центральной Азии, не исключает реализации конструктивного потенциала традиционных институтов, а именно их консолидации вокруг общенациональных задач и имплементации общественного порядка, основанного на традиционных ценностях: справедливости, сохранения культурного достояния и самобытности.
Учитывая доминирующее место централизованной вертикали власти в политической системе постсоветских азиатских республик, именно властной стратегии принадлежит системообразующая роль в социально-политической эволюции кланов: способность (или отсутствие таковой) продуцировать
