Игорь Дьяков - Под крылом Жириновского

И только если равноправие субъектов федерации и равноправие граждан будет достигнуто, можно будет говорить о том, что советский вариант федерализма, единственной целью которого являлось сдерживание и поражение в правах русских, остался в прошлом.

Соединенные Штаты Сибири

В канун своего 300-летнего юбилея Михаил Васильевич Ломоносов ворочается в гробу: вместо его всесторонней мечты-пророчества-расчета о том, что «Россия будет прирастать Сибирью» политической реальностью становится сибирский сепаратизм.

При подведении первых итогов «Переписи-2010» оказалось, что треть от числа всех проживающих в регионе считают себя не русскими, а «сибиряками». Как отметил протоиерей Вячеслав Пушкарев, преподаватель теологии Иркутского госуниверситета, «сибиряки» не связывают свое будущее с коренной Россией, так как их там никто не ждет, а все, что они имеют, им дала Сибирь».

В 1991 году был разгромлен (а не «распался») Советский Союз. Это стало одним из этапов выполнения давнего Закона Конгресса США «О порабощенных народах» 86-90 PL. В нем еще в 1950-х планировалось расчленение СССР на нынешние страны СНГ. Но не только это. Там по живому телу нашей страны вычленялись и «Казакия», и «Идель-Урал», и «Дальневосточная Республика».

Закон Конгресса не отменен по сей день, а значит, считается обязательным к исполнению.

Начиная с того же 1991 года пришедшая к власти в стране «пятая колонна» неукоснительно придерживается долговременных инструкций «вашингтонского обкома». Включая подготовку почвы для разного рода сепаратизмов. Сибирский – один из них.

Вот уже 20 лет как для жителей Сибири часть страны на западе, за Уральским хребтом, становится все более далекой, чуть ли не чужой.

Политика Кремля для них – это высасывание богатств Сибири в ненасытный Центр; это разрушение коммуникаций путем непомерных цен на транспортные перевозки. Курорты азиатских морей для поколения, выросшего за 20 лет реформ, ближе курортов Черного моря, Москва – не более чем телевизионная картинка, все меньше говорящая что-то душе.

Но сегодня по-своему трудно всему коренному населению. И сибирякам следует крепко запомнить, что на каждую социальную группу, на каждый субэтнос, реальный и искусственно взращиваемый, давно разработаны средства воздействия. Сепаратизм – одно из главнейших.

Страна наша – словно на эшафоте. При этом палачи мечтают о том, чтобы приговоренные перегрызлись между собой вместо того, чтобы восстать против палачей.

Некоторые авторы уже именуют Россию, и, в частности, Сибирь, «резервной территорией США». Лет десять назад была устроена зловещая «утечка» информации о том, что американцы готовы выкупит Сибирь у России за 3 триллиона долларов. То есть за свои ничтожные бумажки ФРС, которыми сегодня Штаты завалили уже весь мир, от нас хотели получить кладовую мира.

Но от кого от нас? – спросите вы, и вопрос ваш будет точен.

Только что мы получили любопытную табличку, которая показывает, сколько идет в бюджет государства с каждых 100 долларов, вырученных от продажи нефти: в ОАЭ – 88 – 91, в Нигерии – 82 – 90, в Анголе – 82 – 88, в Норвегии – 82, в США – 63 – 70, в Китае – 59 – 62, в Колумбии – 47 – 58…

А теперь держитесь за стул: в России – всего 34.

Таким образом, грабят все коренное население России, а не только сибиряков.

Вы только представьте: если бы у нас был хотя бы «китайский» уровень вышеозначенного показателя, наш бюджет бы фактически удвоился, если «эмиратовский» – утроился.

Это значит, грубо говоря, вдвое-втрое выросли все зарплаты, все социальные выплаты. Это значит, можно было бы резко и навсегда снизить цены на билеты «Сибирь – Центр».

А ведь мы не говорим о газ, о других полезных ископаемых, о налогах, о земельной ренте. О скрытых владельцах наших земель, наших недр, владельцах некогда общенародной собственности, которые стали таковыми с попустительства властей.

Но не будем драматизировать тему «сибирского сепаратизма». Во многом это самоназвание – форма протеста против политики, которую ЛДПР гвоздит уже 20 лет. Попытка хотя бы виртуально избавиться от гнетущего, унизительного положения. Примерить на себе одежду свободного существа, поиздеваться над палачами, хотя бы на миг забыв о государственных кандалах. Были же у нас зарегистрированы и «эльфы», и «гоблины»…

Народ спивается.

Народ в буквальном смысле сжигает себя, вешается, топится.

Суицидальные настроения захватывают все более юных.

Все это означает, что палаческие структуры, исполняющие указания наднациональных кукловодов, не оставляют нам выбора.

Встань, Русь!

Самым непокорным народом в мире называли русских враги. От полумифических обров до вполне реальных византийцев в прошлом и бжезинских в настоящем.

И для того, чтобы перековать русских в покорных, им приписывали рабскую психологию и ломали через колено. «Свои» и чужие.

Но первым делом стремились лишить нас собственной истории и вообще всех предметов гордости…

Русские этим гнусностям верить не хотели. И не хотят.

Их, как известно, мало убить – надо еще повалить.

Беда Москвы в том, что она со всех сторон окружена Россией, поэтому до деревенского дома – уже в Россию – надо добираться на нескольких электричках…

Попутчиков уже много, несмотря на рань. Описывать или даже упоминать всех нет ни возможности, ни необходимости. Бытописатель позапрошлого века пытался выяснить, как сход общины решит свои проблемы. Так он так и не понял, каким образом только что лаявшиеся, чуть не до дубья, крестьяне вдруг полюбовно разошлись по домам. Оказывается, они все решили. А он, интиль, ничего не успел уловить.

– А вот что значит «Россия»? – вопрошает окружающих один из «мужиков в электричке», отложив в сторону газетку. – Это значит «Ра-сея», светоносная. Ра – бог солнца в Египте, читай – свет. «Сеющая свет», понятно?

И, довольный собой, видимо, слегка подшофе, попутчик отваливается к мутному окну вагона.

«Расея» же, казалось, была вся тут: каре– и голубоглазая, тайком пьющая и тайком думающая, пересыпанная рюкзаками с рыболовными прибамбасами и теми же газетками, накопленными для внимательного чтения в очередной мутный период политической «непонятки». В который раз она была стронута и втиснута в вагоны. Но люди все шутили, ругались беззлобно, рассказывали «про страшное» (кризис, путаный «тандем», бесчинства «черных» по лондон а м и России), да про случаи небывалого везения, ибо здесь, в замызганном вагоне, где нет и не может быть никакого начальства, никакого чужого уха, они отдыхали душой, будто в семье, не совсем благополучной, но родной; громогласно делились житейским опытом и беззаботно «копали»-исследовали все, что на ум приходило, иной раз делая выводы то немыслимо нелепые, то похожие на озарение.

– А «славяне» что значит? – вновь вещал от окна «любитель словесности». – Говорили раньше «словене», то есть знающие слово, умственные, добрые люди.

– А немцы что ж, немые, что ли? – спросил татуированный мужик, сидевший поодаль и, казалось, совершенно отрешенный от окружающих.

– А точно, «немые»! – ахнул первый. – Славяне весь Запад называли немцами – по радио слыхал!

Да, и при Фридрихе Великом, в середине «осьмнадцатого» века, вокруг Берлина народ в основном говорил по-русски.

– А мы – немытые, – хохотнул невесело второй, даже не обернувшись, и взглянул на запястье, где были вытатуированы часы, будто с чем-то сверяя одному ему известное время.

– Отчего ж это немытые? – обиделся первый под всеобщее внимание. – Баньки по всей России каждую неделю дымились.

– Не каждую, а раз в десять ден, – готовно подсказала старушка, из сумки которой, пришпиленный булавками, озирался толстый серый котище.

– Ну, в десять… – согласился «любитель словесности». – У меня зять в Париже был, в музее видал там богатой работы вшигонялки. Это к ихним высоким прическам приложение, к маркизам-баронессам…

«Да, язык наш – чудо-чудное, диво дивное», – подумалось в который раз.

«Аз Буки Веди!» – вспоминался разволновавшийся академик Борис Александрович Рыбаков. – Значит «Я буквы знаю! Я грамотен!»

И продолжал: «Глагол Добро Есть!» – «Слово – добро есть!» – маститый академик был явно восхищен звучащим смыслом старой русской азбуки в свои восемьдесят так же, как и в тот день, когда впервые узнал о нем, в гимназическом детстве.

– Или – «Добро Есть Жизнь» – все равно прекрасно! Или – «Рцы Слово Твердо!» – говори твердо, искренне, отвечай за свои слова, не прячь глаза!»

Нет, это само по себе – великая поэма, нами постыдно забытая…

Родина моя иной раз напоминает мне пьяную бабу, холодным рассветом пробудившуюся в придорожной канаве. Изодранную душевно, с побоями по всему телу. В голове шум, обрывки вчерашнего беснования, лица тех, кому беспредельно вдруг поверила-доверилась, – оскалившиеся в глумливой улыбке, со смаком предающие. Мучит ее совесть за оставленных без присмотра деток… Все тело болит, и мысль съеживается до примитивного желания вылезти из канавы. Со стоном нестарая женщина пытается опереться на осклизлые края той канавы, но вновь и вновь срывается. И, может быть, к лучшему: вдали слышится топот ищущих ее. Женским звериным чутьем она угадывает – чтобы добить, замести следы, надругаться в остатний, грозный час. И отползает, отползает в придорожные заросли, догадываясь, что где-то там, в стороне, есть ручей с чистой водой, в котором можно омыться, прийти в себя и спастись, все-таки спастись! Успеет ли скрыться? Успеет ли прийти в себя? Успеет ли, мать моя, поруганная родина моя?..