Марк Блиев - Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений
Решения, принятые правительством в отношении тавадов, свидетельствовали о той политической направленности, в русле которой собирался действовать Николай I. Соответственно этому корректировал свои планы и главнокомандующий на Кавказе. Уловив момент, барон Розен взялся решить один из наиболее острых вопросов, волновавших тавадов. Речь шла о том, чтобы в Грузии и Южной Осетии приостановить массовое движение крестьян, вызванное их стремлением получить свободу от дворян. Розен отмечал, что движение крестьян «к отыскиванию вольности» «время от времени» все более усиливается. Он предлагал «всех крестьян, состоявших в Грузии, оставить навсегда в бесспорном владении» за помещиками. Однако провести в жизнь подобную установку главнокомандующего оказалось трудно, и российские власти от нее отказались; запрещение крестьянам в судебном порядке «отыскивать свободу» дало бы грузинским тавадам немалый повод, чтобы этот запрет распространить и на Южную Осетию, где крестьяне вели освободительную борьбу.
Несмотря на откровенную протавадскую политику Петербурга, рассчитанную на создание в грузинском дворянстве своей социальной опоры, российские власти не очень доверяли грузинской знати после 1832 года. Это особенно замечалось прежде всего в сфере государственной администрации. Тот же Розен ставил вопрос о приостановлении приема на государственную службу детей грузинских тавадов. Подобное «недоверие» было особенно важно для Южной Осетии, где князья Эристовы все еще покушались на российскую приставскую систему. Понимая, что грузинские тавады могут вернуться в югоосетинские общества, Розен в 1834 году решил существенно усовершенствовать приставство, приблизив его к нуждам самих осетин. Он отмечал отдаленность от Южной Осетии приставств, одно из которых входило в Управление горскими народами, жившими по Военно-Грузинской дороге, три других – в Горийское окружное управление. Наиболее важными для Розена являлись приставства, входившие в Горийский округ, поскольку они относились к территориям, на которые тавады имели феодальные притязания. По его мысли, следовало для этих трех приставств назначить главного пристава из российских офицеров, подчинив ему частных приставов из грузинских дворян. Таким образом последние оказывались под серьезным контролем и снижался риск, что основные районы Южной Осетии окажутся в феодальной зависимости от тавадов, в их неформальном административном подчинении. В своих планах в отношении Осетии барон Розен шел еще дальше. Он подчеркивал важное военно-стратегическое и коммуникационное значение Осетии для России, укрепившейся в Закавказье. «Один взгляд на карту, – писал Розен в Петербург, – удостоверяет, что земля сия», т. е. Осетия, «во многих отношениях заслуживает особенного внимания правительства. Прочное владычество наше в Осетии решительно разрежет хребет Кавказских гор на две части, тогда как ныне одна лишь Военно-Грузинская дорога пересекает сообщения между полупокоренными и враждебными нам народами». Главнокомандующий писал, что осетины хорошо сохранили христианские традиции, просят прислать к ним духовных лиц и ходатайствуют об открытии у них школьных училищ. Возвращаясь к вопросу о гражданском управлении, барон Розен думал создать в Осетии свою собственную приставскую администрацию, разместив ее в одном из осетинских селений. В этом же селении, где бы сосредоточилось управление Осетинским округом, он предполагал «учредить пост из нескольких казаков». Впервые, таким образом, Розен выдвинул идею об административном соединении всех осетинских обществ, полагая, что такое объединение серьезно укрепит позиции России в центре Кавказа.
Вскоре, однако, стало ясно, что в правительственных кругах эристовские князья, дружно участвовавшие в заговоре против России, находят в своих феодальных притязаниях поддержку. Заметив это, барон Розен резко изменил свои планы в отношении Осетии. Он спешил огласить свою позицию по вопросу о правах князей Эристовых на феодальные владения в Южной Осетии. После того как в 1835 году князья обратились к Розену по поводу своих прав в Южной Осетии, он заявил: несмотря на то, что «князья Эристовы, лишенные прав владения имением царем Ираклием и не владевшие им до издания манифеста 12 сентября 1801 года,.. права их на означенные осетинские ущелья не подлежат никакому сомнению и розыску». Это мнение главнокомандующего на Кавказе имело решающее значение для Сената, рассматривавшего вопрос о правах на феодальные владения в Южной Осетии. В том же 1835 году Сенат принял постановление, согласно которому вопреки другим законодательным актам, изданным ранее, Эристовы вновь получали осетинские села в Южной Осетии на правах феодального владения. Это решение автоматически распространялось и на князей Мачабеловых, также лишенных прав владения в Южной Осетии и ожидавших разрешения вопроса между российской властью и князьями Эристави. Столь «легкое» отношение к правам князей Эристави и Мачабели объяснялось не только поисками социальной опоры у этих князей, но и уверенностью, что с созданием в Южной Осетии приставского управления и приобретением российским командованием административного рычага грузинским тавадам не удастся более господствовать безраздельно в Южной Осетии. Именно с этим условием Петербург охотно шел на раздел Южной Осетии на две сферы влияния – российской власти отводилось административное управление, грузинским князьям – права на феодальное владение.
Месть
Как и ожидалось, грузинские тавады были крайне недовольны тем, что, вернув себе право на феодальное владение, они одновременно теряли «право на власть». Российское правительство в какой-то мере приблизило тавадов к своей системе феодализма, согласно которой административная власть целиком принадлежала государству, а помещику – земля и крестьяне. Грузинские тавады настаивали на персидской модели феодализма – в пределах феодального владения обязательная концентрация власти в соответствии с титульным статусом феодала. На этом же стояли князья Эристовы. Понимая, что им сложно будет реализовать в Южной Осетии свое право на феодальное владение, дарованное им российскими властями, Эристовы требовали, чтобы командование отменило в Южной Осетии свою администрацию и полагалось на их властные формы управления. В новых условиях они соглашались на приставскую администрацию для осетин, но не в пределах феодального владения. Требуя ликвидации приставств в осетинских ущельях, отведенных им, Эристовы обратились в очередной раз к Розену. Последний, хотя и не был сторонником создания в Южной Осетии «феодальных автономий», как того добивались князья, все же направил гражданскому губернатору Палавандову предписание рассмотреть докладную записку Эристовых. Губернатор, в свою очередь, проявляя осторожность, обратился к Горийскому окружному начальнику как к более осведомленному в «местных обстоятельствах». Подобное перепоручение являлось для окружного начальника достаточно красноречивым и понятным объяснением, чего именно от него ждут свыше. К чести горийского начальника, ответ его на записку Эристовых был объективным и деловым.
Напомним, Эристовы просили «уничтожить» – именно это слово использовали они в своей записке – Мало-Шаховское приставство, куда входили осетинские ущелья, отведенные грузинским князьям, «чтобы обитающих в оном осетин поручить их помещикам». Такое требование горийский начальник расценил как попытку оторвать «приставства» от «короны», т. е. в югоосетинских обществах ликвидировать российскую власть. Вместе с этим он по отдельным пунктам объяснил последствия, к которым бы привела даже частичная, в пределах одного феодального владения, ликвидация в Южной Осетии приставского управления.
1. По описанию окружного начальника, феодальное владение князей Эристовых представляло собой родовое, состоявшее из самостоятельных дворов. Каждый из княжеских дворов был равноправен в пределах общего феодального владения. Окружной начальник отмечал, что между князьями одного рода «никогда не бывает согласия, даже между родными братьями», и если кто-то из них брал у осетин что-то из повинностей, то, как правило, не делился со своими сородичами. Последние, в свою очередь, требовали от тех же осетин «взыскивать гораздо более, нежели первый; третий участник» поступал точно так же, «таким образом разоряя» крестьян и «приводя» их «до совершенной крайности». По мнению начальника округа, пристав должен был бы регулировать отношения князей с крестьянами, не позволяя помещикам доводить зависимых до полного разорения.
2. Окружной начальник отмечал, что, редко бывая среди жителей осетинских обществ, князья никогда не занимаются гражданским обустройством крестьян. Их главная и единственная забота «о том, чтобы собирать принадлежащие им доходы, скорее и всеми средствами составить себе состояние, нисколько не заботясь о пользе народа».
