Сергей Кургинян - Россия: власть и оппозиция

Возможно, что русский народ поставлен перед выбором — самобытный континентальный путь развития в рамках русской (общерусской) и евразийской государственности, путь, опирающийся на историческую память, тысячелетнюю сакральность, народность, почву, или же западный океанический (островной) путь, по которому мы пытаемся идти сейчас и который грозит превратить нас в диаспору даже на родной земле. По западной модели, нашептанной или продиктованной нашим новомысленцам заокеанскими стратегами, русским в России места нет. Россия, центральное евразийское пространство должно превратиться в нейтральную, ничейную, демографически пустую территорию. Только так американцы и европейские атлантисты мыслят сохранить мир на земле и заодно свое господство над миром.

Я далек от мысли, что последний путь (фактически продолжение русской Голгофы, русского крестного пути) — это смерть для русских. Русский парод как этнос весьма специфичен и достаточно однороден, обладает устойчивым генофондом. Опыт жизни русского народа в эмиграции свидетельствует, что русские сохраняют свою русскость, даже забыв родной язык. Вопреки расхожей точке зрения о крайней перемешанности русского народа, его большой гетерогенности, чуть ли не отсутствии у него лица, этот парод в антропологическом отношении гораздо более однороден, чем западноевропейские пароды, по крайней мере крупные. Немцы, объявленные Гитлером расово чистыми, насчитывают около семи антропологических типов. Русские же даже вместе с белорусами и украинцами (без прикарпатских групп, тяготеющих к южноевропейскому типу) — три-четыре. Конечно, русские часто вступают в смешанные браки, но они в большинстве с национальностями (или между национальностями), представляющими в основном те же антропологические типы, что и у русского парода. Это русско-украинские, русско-белорусские, русско-«поволжские» или даже украинско-«поволжские» браки, от которых рождаются дети. Это по сути продолжение процесса этногенеза русского народа, который начался тысячу лет назад и даже раньше.

Поэтому знак Перуна может не просто обрести свою логику, по помочь русскому народу продлить срок жизни, сохраниться на неопределенно долгое время даже в диаспоре. Скорее всего, однако, этот знак поможет русскому народу удержать русскость на собственной территории, на евразийском пространстве. Хотя право русских жить на родной земле и ставится под вопрос, это пространство все еще их. Будем надеяться, что новый христианско-языческий синтез, новый компромисс традиции и современности и новая, природная, связь с Богом дадут русскому пароду возможность осуществлять дальше историческую миссию на севере Евразии, где его никто не в состоянии заменить — ни тюрки, ни китайцы, ни европейцы. Если так думать, то в проекте РОД все же что-то есть, он не без пользы.

«Круглый стол» подготовил и провел Г. ПОДЛЕССКИХ

«Москва», № 11–12, 1992

3.2. Евразия и Россия

Идеологизированное сознание не хочет или не может принять того, что можно назвать геополитической реальностью конца XX века. Реальность эта состоит в том, что огромное государство, один из ключевых субъектов мировой истории, один из важнейших факторов геополитической стабильности — ныне не существует. Я говорю о государстве, называвшемся Союзом Советских Социалистических Республик и являвшемся де-факто правопреемником Российской империи. На месте этого государства образуется нечто, никакого отношения к тем или иным идеологическим клише не имеющее, нечто, нами до конца не осмысленное. Нечто, становящееся прямо на наших глазах, и если мы хотим понять природу этого становления, то нам придется отказаться от идеологизированного подхода и принять те определения, которые при всей кажущейся непривычности все же больше отражают происходящее, нежели ласкающие слух, но ничего, увы, уже незначащие привычные термины.

Нам придется признать, что запущенный на территории 1/6 части планеты процесс есть не что иное, как социальный регресс, деградация, распад. И этот процесс не есть следствие неисправимых дефектов социальной ткани, не есть наследие коммунистического периода. Он являет собой результат безграмотного и преступного рецепта оздоровления нашего общества, рецепта избавления этого общества от коммунистической заразы. Суть этого рецепта в том, что разрушение всех прежних форм жизни будет идти путем ломки хребтов, административного подавления механизмов торможения (то есть живых реакций живого социального организма на боль, ему причиняемую), а становление новых форм жизни будет происходить за счет живого творчества масс, то есть органически, с использованием естественных потенциалов развития общества. Этот принцип директивной ломки сверху и отпускания процесса становления на самотек есть нечто неслыханное в истории, есть невиданный гибрид эволюционаризма и рсволюционализма, органики и социального конструирования. Он рожден в творческой лаборатории советников М. С. Горбачева, где-то между 1987–1988 годами, и я до сих пор не могу понять, чего здесь больше — беспредельно жесткой злой воли, воли к уничтожению и России, и мира или же аппаратного маломыслия?

Спору нет, концепция мирового заговора слишком элементарна для того, чтобы объяснить геополитические реалии конца XX века. Но и концепция всеобщей безграмотности, вдруг охватившей наши научные и аппаратные верхи, согласитесь, тоже неубедительна.

Вот почему приходится констатировать, что на территории России впервые оказалась опробована модель сброса самой субстанции исторического бытия и замены этой субстанции игрой как альтернативной истории. Причем в процессе этой замены субъект постистории согласился на игру с неисторией и теперь еще и терпит поражение от нее. Именно такой конфликт игры с историей составляет суть переживаемой нами эпохи, и самоопределяться нам в этой ситуации приходится именно в этой невероятно сложной системе бытийных координат. Зловещий привкус игры, лежащий на событиях в Карабахе и Баку, Фергане и Тбилиси, Бендерах, есть знамение чего-то неизмеримо большего, нежели просто заговор сторонников той или иной версии исторического развития. И если уж говорить здесь о некой злой воле, то это воля посягает на историю как таковую, заявляя нам о пришествии хомо люденс — человека играющего. В подобную игру легко «монтируются» самые различные силы. В ней есть место и оголтелому русскому этнократизму, и фанатичному западничеству, и узости тех или иных корпоративных групповых интересов. Она легко использует и фанатизм толп, и падкость вождей на видимые атрибуты величия, и ангажированность интеллектуалов.

Соединяя точки в этой бесхитростной игровой комбинации, можно легко вычислить ее суть и ее, по крайней мере промежуточных, исполнителей.

Тактика, давно уже применяемая мною к подобного рода игровым комбинациям, неизменна. Обозначая игру, адресоваться к истории. Ибо история есть творчество народов в их связи с теми высшими силами, которые как раз и не приемлют игру со всеми ее претензиями и на тотальность, и на конец истории. Вот почему молчание сегодня есть в той же мере измена истории, как и говорливое и суетливое участие в тех или иных играх, под теми или иными социальными масками. Вряд ли может после всего случившегося произойти на нашей многострадальной земле нечто, хотя бы по преимуществу историческое. Скорее всего игры будут продолжены, а сменены лишь личины. Но как ни мало остается истории в том, что происходит сейчас, мы все-таки должны вести речь о ней и от ее имени.

Итак, субъектами истории являются народы, ее творящие. Одним из величайших народов мира является великий многострадальный русский народ, сотворивший, я убежден в этом, особый мир, особую цивилизацию. Вместе с нею он сотворил и нечто большее, чем она, он сотворил концепцию мира миров, концепцию полифонического единства всех цивилизаций мира. Эта концепция, имеющая своим религиозным символом слияние и единство святой Троицы, и есть русская идея в ее глобальном всечеловеческом смысле. Строя русский мир, русскую цивилизацию на основе подобного полифонизма, русский народ заложил и внутрь своего мира некий особый тип союза народов и союза культур. И именно он явлен нам в различных ликах русской Евразии, меняющих друг друга при поразительной устойчивости воспроизводства неких мета исторических вариантов.

Русский мир, русская цивилизация и есть Евразия в том смысле, в котором мы ее понимаем. Пользуясь историческим аналогом из европейского лексикона, я могу условно назвать такую Евразию срединной, то есть Евразией с русским ядром, Евразией как геополитическим эквивалентом понятия русская цивилизация, русский мир.

Предполагает ли подобное определение подавление неких других народов и лишение их собственно исторической субъективности с растворением в русском море, в океане русской культуры и русской духовности? Нет и еще раз нет. Ибо русская идея, русский империум уникальны именно тем, что, погружаясь в них, народы не уничтожают, а, напротив, выявляют и усиливают свойственную им историческую специфику. Уничтожает и унижает народы лишь игра, ибо для игры они есть не субъекты, а объекты, карты и инструменты.