Андрей Кобяков - Анонимная война. От аналитиков Изборского клуба
В обработке массового сознания стран Восточной Европы ключевая роль принадлежала Central European Media Enterprises. Инициатор ее создания Марк Палмер выполнял ту же роль в регионе, что Норман Паттиц — в странах арабского мира, в то время как роль Хаима Сабана здесь сыграл будущий президент Всемирного еврейского конгресса Рональд Лаудер. Вещательная корпорация распространилась и на Украину, кооптировав в состав правления днепропетровского олигарха, гражданина Швейцарии Игоря Коломойского.
В период предвыборной кампании 2008 года в США «палеоконсерваторы», мобилизованные на поддержку альянса Джона Маккейна и Сары Пэйлин, были шокированы известием о том, что помощник Маккейна Рэнди Шойнеман получает деньги не только от правительства Грузии, но и непосредственно от Джорджа Сороса. «Право-левый» метод работы OSI распространился не только на Восточную Европу, но и на США. В этом особую роль сыграл экс-вицепрезидент Всемирного банка, в 1990-х годах член Консультативной группы по Боснии лорд Марк Мэллок-Браун — c 2007 года вице-президент OSI, «связующее звено» между Соросом и британской короной.
Таким образом, «перелом» 2007–2008 годов:
а) знаменовал качественное ресурсное превосходство неомальтузианского сообщества в англо-американском стратегическом истеблишменте и его адептов в других цивилизациях;
б) выводил на глобальную сцену новые инструменты унифицирующего информационно-психологического воздействия, подконтрольные неомальтузианской элите;
в) подкреплял надпартийное согласование внешней политики в США новыми институциональными механизмами, сориентированными на прорывные направления.
5. Агрессор и мишени
5.1. Революционная иерархия
Исторический опыт «революций 1.0» и «движений 2.0» показывает, что геополитические разработки англо-американского истеблишмента одерживали успех не только в силу овладения новейшими технологиями информационно-психологического воздействия над критической массой активного населения стран-мишеней, но и в силу принципиальных заблуждений элит последних, а именно:
а) убежденности лидеров как «исторических союзников», так и ряда стран Восточной Европы и бывшего СССР в собственной незаменимости в качестве партнеров США;
б) надежды на уменьшение давления извне в случае уступок во внутренней политике (адаптация законодательства в части прав политических и иных меньшинств, свободы самовыражения и др.) и во внешней политике (приверженность евроатлантическому партнерству, диверсификации энергопоставок в ЕС и т. п.);
в) расчета на приостановку проектов «суррогатных революций» после смены правящей партии в США (эта иллюзия подкреплялась ангажированной американской кино— и телекритикой правящего Белого дома), на активную примирительную публичную дипломатию, в том числе в ответ на американские инициативы «перезагрузки» (этот термин применялся дипломатией США с рядом стран, в частности с Пакистаном).
На практике эти иллюзии опрокидывались реальностью, поскольку:
а) глобальная постиндустриальная повестка дня определялась на уровне постоянно действующих наднациональных (непубличных и публичных) институтов, а реализация ее приоритетов заведомо предполагала разрушение (деидентификацию) цивилизаций и десуверенизацию наций-государств, особенно полюсообразующих, без учета каких-либо исторических заслуг государств, а тем более современных лидеров;
б) смена руководства США, обеспечиваемая идеологически настроенными и наднационально инкорпорированными пропагандистскими ресурсами и контролируемая через систему выборщиков, не отменяла экспансионизма внешней политики;
в) проекты «ненасильственных революций» были составной частью исполнительного звена глобалистского стратегирования, а институты-исполнители — специализированными дочерними структурами англо-американского университетского сообщества с общей программной ресурсной базой, контролируемыми через стратегические учреждения (RIIA, CFR);
г) наступление мирового финансового кризиса отдало приоритет стратегиям, мобилизующим ресурсы «мягкой власти», инструментарий которых был дополнен сетевым потенциалом, а тактика — таргетированием (целевым вовлечением) уязвимых сообществ стран-мишеней с конкурирующими чаяниями и потребностями, позволяющим достичь максимального эффекта хаотизации обществ-мишеней;
д) вовлечение незрелой (инфантильной) части обществ-мишеней не только формировало транснациональный «анархо-авангард», но и приумножало прямой и косвенный экономический ущерб странам-мишеням и, соответственно, усиливало бегство капитала из стран-объектов в страны-субъекты.
Взаимодействие стратегических фондов, по своей миссии обслуживающих межгосударственные (англо-американские, американо-израильские и др.) внешнеполитические задачи, с университетскими центрами создавали многолетние постоянно действующие форматы а) научных дискуссий, б) координации планирования, в) обмена опытом. Итогом этой общей деятельности становятся новые структуры, сохраняющие интеллектуальные связи с материнскими университетами, но получающие самостоятельные финансирование из других источников и кадры из других институтов и корпораций. В случае если учреждение предназначено для особо деликатных функций, оно может не афишировать своей связи с материнским университетом или выдавать свое возникновение за инициативу частных лиц, как на своей территории, так и за рубежом.
В 1960-х годах, например, Esalen Institute, где исследовались «состояния измененного сознания», не афишировал свое родство с Stanford Research Instituite (SRI) и тем более со спецведомствами, поскольку на его калифорнийскую базу приглашались специалисты из номинально гуманитарных областей страны-противника (СССР и восточноевропейских стран). Университетские кафедры, выполнявшие государственные задачи в формате отношений с тем же СССР и арабскими странами в номинальном контексте «описательных наук» (например, департамент этнографии Джорджтаунского университета), также не афишировали предназначения своих исследований.
В период подготовки «революций 1.0» ныне широко известный Институт Эйнштейна (Albert Einstein Institution) в Бостоне также позиционировался перед приглашаемыми кадрами как самостоятельная структура, воспитывающая «ненасильственных оппозиционеров» сугубо по идейным побуждениям, для чего в штате состояли декоративные ветераны Движения за гражданские права М.Л. Кинга.
Чтобы оценить место Einstein Institution в системе англо-американских ИЦ (см. Приложение 2), следует рассмотреть происхождение его идей и рецептур. Они восходят к тем историческим персонажам, опыт которых изучали в Оксфорде — где учился Джин Шарп и писал совместную монографию с Адамом Робертсом, ныне президентом Британской академии, и «глубинным экологом» Арне Нэссом. Они приведут нас к Махатме Ганди — жизненный путь и философия которого формировались не только в его цивилизационной среде, но и в Британском Вегетарианском обществе, связанном с так называемой Сведенборговской церковью. Шарп ссылался также на «первого эскаписта» Генри Дэвида Торо, но, как показал в упомянутой выше книге Тони Чейткин, его биоэтика также была результатом переработки его другом, бостонским масоном и основателем «трансцендентализма» Ральфом Уолдо Эмерсоном, идей Томаса Карлейля.
Кадровый состав Albert Einstein Institution в 1990-е годы формировался из бывших коллег Шарпа по Гарварду, военных аналитиков из RAND, а также — их было большинство — специалистов по «дерадикализации» авраамических религий и проповедников идеи «пределов роста» и глобального потепления. Одна из первых стран-мишеней, Сербия, была (и перестала быть) индустриальным лидером Юго-Восточной Европы. Сербские воспитанники Шарпа и его ученика и коспонсора Питера Аккермана после переворота стали учредителями фонда «Экотопия», а затем сами занялись тренингом молодежи стран-мишеней.
Имел ли Albert Einstein Institution прямые связи с калифорнийскими центрами? На этот вопрос ответил Питер Аккерман, заявивший на Открытом форуме госсекретаря 29 июня 2004 года дословно следующее: «Мы сотрудничаем с Lawrence Livermore National Laboratory в разработке новых коммуникационных технологий, которые могут быть использованы в новых революционных движениях молодежи. Это несомненно демократизирующие технологии, создающие цифровую концепцию права на собрания и продуцирующие децентрализованную активность… Они в конечном итоге обрушат китайский режим».
Примечательно, что Патрик Мендис, как раз в это время работавший в Центре исследований глобальной безопасности (Center for Global Security Research) в составе LLNL, ни в коем случае не упоминает ни о каком «обрушении китайского режима»: во множестве статей, адресованных Китаю (где он преподает в Гуандунском университете), он делает китайскому руководству множество реверансов, расточает похвалы Дэн Сяопину и разве что намекает на необходимость «избавиться от феномена принцев», то есть разбогатевших детей высших партийных работников. Впрочем, это позиционный камуфляж соседствует с постоянным подчеркиванием ведущей, непреходящей и мистической роли Вашингтона в формате «одного мира на двоих».
