Ноам Хомский - Прибыль на людях
Когда столетие назад формировалась корпоративная структура современного государственного капитализма, что отчасти было реакцией на крупные рыночные провалы, то консерваторы племя, которое вряд ли теперь существует выдвигало возражения против этих процессов, сформулированные в духе основополагающих принципов классического либерализма. И это было вполне справедливо. Можно вспомнить, как Адам Смит критиковал «акционерные компании» его эпохи, особенно если их руководство наделялось некоторой степенью самостоятельности. Можно вспомнить и его отношение к коррупции, неотъемлемо присущей частнособственнической власти: Адам Смит язвительно писал о том, что когда деловые люди встречаются на ленче, они, вероятно, составляют «заговор против общественности»; что уж говорить о том, что происходит, когда они образуют коллективные субъекты права и заключают между ними союзы, наделенные чрезвычайными полномочиями, под держанными и усиленными государственной властью…
Обратив внимание на эти оговорки, давайте вспомним о некоторых из запланированных черт МСИ, опираясь на информацию, дошедшую до заинтересованной публики благодаря «нечестивому союзу».
«Инвесторы» получают права свободно перемещать активы, включая производственное оборудование и финансовые активы, без «правительственного вмешательства» (имеются в виду голоса в защиту общественности). С помощью софистики, знакомой деловому миру и корпоративным юристам, права, жалуемые иностранным инвесторам, легко переносятся и на «родных» инвесторов. Среди демократических прав, которые тем самым могут быть нарушены, право выбирать: местного собственника, необходимость делиться технологией, местных менеджеров, корпоративную отчетность, зарплату на уровне прожиточного минимума, предпочтения (отдаваемые бедным регионам, меньшинствам, женщинам и т. д.), охрану труда, потребителя и окружающей среды, ограничения по выпуску ядовитых продуктов, защиту малого бизнеса, поддержку стратегических и новых отраслей промышленности, земельную реформу, контроль со стороны общин и рабочий контроль (то есть основы подлинной демократии), действия трудящихся (которые можно истолковать как незаконные угрозы порядку) и так далее. «Инвесторам» разрешено затевать судебные дела против правительств на всех уровнях за наступление на жалованные им права. Тут нет взаимности: граждане и правительства не могут преследовать «инвесторов» в судебном порядке. Тяжбы «Этила» и «Металклада» служат разведывательными инициативами.
Никаких ограничений не накладывается на инвестиции в страны с нарушениями прав человека: в Южную Африку в эпоху «конструктивного обязательства», в сегодняшнюю Бирму. Разумеется, это следует понимать так, что Босса подобные неудобства не смутят. Власть имущие стоят над договорами и законами.
Снимаются препятствия для потоков капитала: к примеру, условия, которые навязало Чили, чтобы помешать притоку краткосрочного и обильно кредитуемого капитала, в какой-то степени изолировали Чили от разрушительного воздействия в высшей степени изменчивых финансовых рынков, подверженных непредсказуемой «стадной» иррациональности. Или же взять более далеко идущие меры, которые в состоянии упразднить пагубные последствия либерализации потоков капитала. Обсуждение серьезных предложений для достижения этих целей откладывалось годами, но так и не попало в повестку дня «архитекторов власти». Как показывают имеющиеся данные, вполне возможно, что финансовая либерализация приносит экономике один только вред. Но это не столь важно по сравнению с преимуществами, достигавшимися благодаря либерализации финансовых потоков на протяжении четверти столетия по инициативе, в основном, правительств Соединенных Штатов и Великобритании. И преимущества эти существенны. Финансовая либерализация способствует концентрации богатств и дает мощное оружие подрыва социальных программ. Она помогает осуществить «значитель ные ограничения зарплаты» и «нетипичное ограничение роста компенсации, [которое] представляется преимущественно следствием возросшей ненадежности положения рабочих», столь воодушевляющие федерального казначея Алана Гринспена и администрацию Клинтона поддержкой «экономического чуда», внушающего благоговейный страх тем, кто получает от него выгоду, и обманутым наблюдателям, особенно за границей.
Сюрпризов здесь немного. Планировщики мировой экономической системы после Второй мировой войны выступали за свободу, но и за регулирование капитала; таковы были основные положения сложившейся в 1944 году бреттон-вудской системы, включая хартию МВФ. Одним (достаточно убедительным) основанием для этого было ожидание, что финансовая либерализация воспрепятствует свободе торговли. Другим признание того, что она послужит мощным оружием против демократии и государства всеобщего благосостояния, пользовавшегося громадной поддержкой народа. Представитель США на переговорах Гарри Декстер Уайт при согласии своего британского коллеги Джона Мейнарда Кейнса подчеркивал, что регулирование капитала позволит правительствам провести в жизнь финансовую и налоговую политику и обеспечить полную занятость и социальные программы, не страшась бегства капиталов. Напротив того, свободный поток капитала создаст то, что некоторые специалисты по международной экономике называли «виртуальным сенатом», в котором обладающий высокой концентрацией капитал будет навязывать собственную социальную политику недовольному населению, наказывая отклоняющиеся от нее пра вительства бегством капиталов. В 50-е и 60-е годы XX века бреттон-вудская система, как продолжение общественного договора, в значительной степени доминировала на протяжении «золотого века» развития высокоуровневых экономики и производительности труда. Эта система была демонтирована Ричардом Никсоном при поддержке Британии, а впоследствии и других крупных держав. Новая ортодоксия институционализировалась как часть Вашингтонского консенсуса. Его результаты довольно хорошо соответствуют ожиданиям планировщиков бреттон-вудской системы.
Однако энтузиазм менеджеров всемирной экономики по отношению к «экономическим чудесам», созданным новой ортодоксией, пошел на спад после того, как в результате либерализации финансовых потоков в 70-е годы XX века ускорение надвигающихся катастроф стало угрожать как «их родным избирателям», так и широкой публике. Главный экономист Всемирного банка Джозеф Стиглиц, редакторы лондонской «Файнэншл таймс» и прочие деятели, приближенные к центрам власти, стали требовать мер по урегулированию потоков капитала, следуя примеру таких бастионов респектабельности, как Банк по международным соглашениям. Всемирный банк тоже слегка изменил курс. Вашингтонский консенсус не только очень плохо понимал мировую экономику, но еще и все труднее становилось игнорировать и латать серьезные «дыры». Могли произойти изменения, и в непредсказуемых направлениях.
Возвращаясь к МСИ: подписавшие договор обязуются «не изменять» его в течение двадцати лет. Таково «предложение правительства США», как сообщает представитель Канадской торговой палаты, одновременно являющийся старшим советником по инвестициям и торговле в IBM Canada, а также избранный, чтобы представлять Канаду в публичных дебатах.
В договоре содержится неотъемлемый от него эффект «храповика» следствие условий, ведущих к «торможению» и «откату». «Торможение» означает, что не разрешается принимать новое законодательство, которое интерпретировалось бы как «не соответствующее» МСИ. «Откат» же что от правительств ожидается, что они отменят уже действующее законодательство, если его истолкуют как «несоответствующее». Толковать его в любом случае будет «известно кто». Цель МСИ «привязать страны» к его положениям, которые с течением времени будут постепенно сужать публичную сферу, наделяя властью «одобряемых» «родных избирателей» и их международные структуры. Последние включают в себя большое количество корпоративных союзов, руководящих производством и торговлей и опирающихся на могущественные государства, которые должны поддерживать систему посредством социализации расходов и рисков для (в основе своей национальных) транснациональных корпораций согласно недавним техническим исследованиям, фактически для всех ТНК.
Запланированной датой подписания МСИ было 27 апреля 1998 года, но по мере его приближения становилось ясно, что вероятны проволочки из-за растущего народного протеста и дискуссий в самом «клубе». По слухам, просочившимся через органы власти (преимущественно в зарубежную деловую прессу), дискуссии касаются усилий Евросоюза и Соединенных Штатов, имеющих целью дать некоторые права странам-сателлитам; попыток Евросоюза построить нечто вроде обширного внутреннего рынка, подобного имеющемуся у корпораций, базирующихся в США; оговорок, предусмотренных Францией и Канадой с целью обеспечить некоторый контроль над их культурной индустрией (для малых стран здесь куда большая угроза), и возражений европейцев по поводу таких форм крайнего и надменного вмешательства американцев в рыночную систему, как акт Хелмса-Бертона.
