Происхождение сионизма. Основные направления в еврейской политической мысли - Шломо Авинери
Для Бен-Иехуды национальная культура и национальный язык невозможны без реальной социальной почвы национальной жизни. Такое понятие, как «народ Духа», на котором Смоленскин основывал свою деятельность до 1881 года, оторвано от почвы этой реальности и поэтому обрекает дело на неудачу. Как у прочих народов мира национально-политическое и языковое возрождение связаны друг с другом, так же будет и у евреев:
«Напрасно будем мы взывать: поддержим язык иврит, чтобы он не умер! Только если мы оживим нацию и вернем ее на родную землю, оживет и язык иврит. Ибо, в конце концов, господа, только этим мы спасемся навеки, а без этого спасения погибнем, погибнем навсегда!.. Еврейская религия может продолжать свое существование и на чужой земле; она изменит свой облик, приспособившись к месту и времени, и ее судьба будет той же, что и судьба всех религий. Но нация? Нация будет жить только на своей земле, на этой земле она обновится, вернет себе свою молодость и принесет великолепные плоды, как в былые дни!»
Переезд Бен-Иехуды в Эрец-Исраэль и его деятельность в Иерусалиме, сопровождавшаяся трудной борьбой с религиозными фанатиками, рассматривавшими превращение иврита в язык повседневного общения как «богохульство», — все это явилось логическим и последовательным выводом из его мировоззрения, видящего в национальной революции широкое народнообщественное явление, которое не может быть уделом одного лишь тонкого, наиболее образованного слоя.
Это «хождение в народ», превращение иврита в язык, усваиваемый с раннего детства, представляет собой вторую языковую революцию, которой подвергся иврит в XIX веке, последовавшую за первой, превратившей его из языка «священного» в язык образованных кругов. В этом заключается специфический вклад Бен-Иехуды, который он воплотил в своей интеллектуальной деятельности и общественной борьбе, переселившись в Эрец-Исраэль. Еврейский народ, язык иврит и Эрец-Исраэль по-новому переплелись у него, составив единое целое.
Приложение
Э. Бен-Иехуда. ПИСЬМО ИЗДАТЕЛЮ ГАЗЕТЫ «ХА-ШАХАР» (1880)[20]
29 кислева 5641, Алжир
Издателю «Ха-Шахар» привет!
С Вашего позволения, сударь, я желал бы высказать несколько замечаний, касающихся Вашей статьи «Еврейский вопрос — вопрос жизни». Я не имею представления о том, что Вы, сударь, собираетесь еще сказать по этому вопросу в последующих номерах «Ха-Шахар», но ваш основной тезис кажется достаточно ясным на основании вводной части, которую я прочел. Поэтому я и осмелился разобрать Вашу статью и отослать Вам свои критические замечания, уверенный в том, что Вы не истолкуете моих возражений превратно и опубликуете их в «Ха-Шахар».
В этой статье Вы, сударь, сами разрушаете все, что с таким трудом создали за последнее десятилетие. До сего дня Вы были верны доктрине Избавления, бывшей основною, сквозной темой всех Ваших писаний, — до такой степени, что в одной из своих книг Вы выразили убеждение в том, что всякий оставляющий эту надежду перестает тем самым быть евреем; Вы стремились восстановить наш народ из руин, Вы обрушились на «Берлинское просвещение» и его основателей за то, что они изгнали из сердец своих последователей надежду на Избавление нашего народа. На протяжении последних десяти лет Вы, сударь, посвятили себя этой задаче и оставались непоколебимы перед лицом самых яростных нападок; и вот теперь, в последней статье, Вы говорите, как человек, чей горизонт всецело ограничен настоящим, как человек, отчаявшийся в возможности Избавления своего народа и потерявший веру в будущее.
Ибо если мы все еще надеемся на Избавление, если мы еще не утратили надежду стать «живой нацией», то наша мысль должна руководствоваться представлением о том, чем станет этот народ, когда возрождение произойдет. Сегодня мы кажемся умирающими, но завтра непременно проснемся к жизни, сегодня мы оказались на земле чужестранцев, но завтра мы будем жить на земле своих отцов; сегодня мы говорим на чужих языках, но завтра заговорим на иврите. В этом смысл надежды на Избавление, и я не знаю иного; мы верим в Избавление, в ясном, буквальном значении этого слова, а не в какой-то завуалированный и чрезмерно изысканный суррогат его. Если надежда на такое Избавление воодушевляет Вас, — если и Вы мечтаете о подобном будущем для нашего народа, — то почему же пришли Вы к заключению, будто еврейский язык мертв, неприменим для всех искусств и наук и пригоден лишь для «материй, относящихся к наследию Израилеву»?
Не будь я убежден в возрождении еврейского народа, я отбросил бы иврит как бессмысленное затруднение. Я бы согласился тогда с тем, что берлинские маскилим были правы, утверждая, будто иврит имеет смысл лишь как язык просвещения. Отчаявшись в приходе Избавления, они не видели в этом языке никакого иного смысла. Ибо — позвольте мне, сударь, спросить: что есть иврит для человека, переставшего быть евреем? Разве он значит для него больше, чем латынь или древнегреческий? Для чего ему изучать иврит и читать произведения возрождающейся на нем литературы? Почему, в самом деле, необходимо выражать «еврейскую науку» лишь на иврите? Да и какова, в сущности, ценность такой науки? Как может наука, которую допустимо излагать лишь на ее исконном языке, быть достойна называться знанием? Где найдем мы на свете народ, чью премудрость можно выразить
