Александр Мережко - Левая Политика. Левые в России

Как мы осуществили эту грандиозную затею в Институте философии, знает только господь бог! Честно говоря, я даже не подозревала, что популярность Чавеса в России окажется так велика. Два огромных актовых зала института были набиты битком. Люди стояли в проходах. В последний момент неожиданно появилась делегация из МИДа. Встреча прошла с большим успехом, вопреки всем трудностям, техническим неувязкам и опасениям, которые всегда сопровождают новые начинания.

Итак, новая встреча с Латинской Америкой, уже в Каракасе.

Нужно сказать несколько слов о Венесуэле. До того я никогда не была в Латинской Америке. Эта земля сразу поражает своей мощью. Синий океан, горы, покрытые пышной экваториальной растительностью, жара, влажность, какое-то необычно яркое небо… Мы едем по бесконечному серпантину — единственной дороге из аэропорта в город, оставшейся после недавнего внезапного обрушения моста. Дорога тянется бесконечно, вот уже шестой час мы стоим в пробках после двадцатичасового перелёта. В какой-то момент пропасть, над которой в надвигающихся сумерках и тумане нависает наша машина, перестаёт пугать. О да, эта земля должна учить терпению и пренебрежению к смерти!

Кстати, об отношении к смерти и жизни. Когда впоследствии в индейской лавке я выбирала сувенир — вазочку с замысловатым рисунком какого-то речного божества, невозмутимый хозяин порекомендовал взять вазочку поменьше, поскольку-де эта была для меня великовата… Как выяснилось, «вазочки» предназначались для захоронения праха индейца, погибшего вдали от Родины… Смерть здесь — такая же естественная часть бытия, как и всё остальное. Любопытно, что и отношение к женщине в своей естественности здесь очень напоминает отношение к смерти — никакой легкомысленной куртуазности. Женщина — часть природы, такая же неумолимая и неизбежная, как жизнь и смерть. А вот для мужчины здесь, похоже, важны невозмутимость, терпение и мужество. Мрачновато, но честно. Конечно, есть ещё и испанская составляющая и африканская, но, да простят меня потомки испанцев и африканцев, индейская культура и ментальность здесь очевидно бросаются в глаза своей мощью и необычностью.

Второй важной особенностью Венесуэлы является какая-то удивительная «несовестливость» богатых по отношению к бедным. Кажется, в высших классах общества полностью отсутствует чувство стыда за нищету, невежество и убожество собственного народа. Вообще, есть серьёзные сомнения в том, что они воспринимают себя как часть этого народа. Всё-таки какой колоссальной варваризацией европейского сознания обернулся колониализм! Какой ощутимый и чудовищный шаг назад по сравнению с основополагающими принципами европейской цивилизации — свободой, равенством и братством!

Но вернёмся к Форуму. Всемирный Социальный Форум отличается от европейского не только своими масштабами. Если на Европейском Социальном Форуме Россия занимает пока периферийное место в «иерархии причастности» в силу своей сомнительной европейскости и реального нахождения вне политических рамок Европейского Союза, то на Всемирном Социальном Форуме в этом смысле все равны. Более того, именно на Всемирном Социальном Форуме Россия вызывает огромный интерес и понимание со стороны постколониального мира, в чём-то нам очень повезло. Эта близость проявляется и в незавершённости трансформации общества из традиционного в гражданское, и в стремлении к осознанию своей социально-культурной особости по сравнению с западной моделью, и, самое главное, в какой-то особой мудрости, гибкости и толерантности в отношении «иных культур» и «иных ценностей». Привыкшая быть «общечеловеческим эталоном» для всего остального мира, западная система ценностей страдает порой удивительной негибкостью, неспособностью к социально-культурной толерантности в условиях мультикультурного мира, хотя сама же этот идеал мультикультурности и провозглашает. Конечно, левые и новые демократические социальные движения Запада стоят в авангарде преодоления подобной нетолерантности, порождённой эпохой колониализма, но для западного менталитета в целом это ещё очень большая проблема. Больше того, западная культура, выработав собственные представления о «мультикультурной норме», жёстко навязывает их представителям обществ, которые исстари жили в условиях мультикультурности и имеют о ней собственные представления.

В этом смысле Россия могла бы сыграть очень важную роль моста между постолониальным и западным миром, учитывая, что исторически она является уникальным сочетанием проблем и достижений «первого», «второго» и «третьего» миров.

К сожалению, именно там, где мы можем принести пользу развитию мирового демократического левого движения своим уникальным опытом и ошибками в построении «социализма», у нас меньше всего возможностей. Если на ЕСФ мы можем рассчитывать на пусть и небольшой, но всё-таки фонд солидарности, создаваемый нашими западноевропейскими коллегами, то на ВСФ это невозможно — здесь большинство стран ещё беднее России. Более того, после крушения Советского Союза стало непонятно, к какому миру мы принадлежим. Так, территориально мы относимся к благополучному Северу, которому не только не полагается никакая помощь, но на него не распространяются даже льготы по оплате семинаров и регистрационных взносов. «Третий мир» по инерции воспринимает нас, как «доноров» левого движения и не осознаёт, что мы давно стали частью его самого, того самого «Юга. Нечего и говорить, что остальные страны Восточной Европы практически выпадают из ВСФ по тем же причинам. В результате мы не способны вырваться из социального гетто в международном социальном движении, поскольку не можем поставить те вопросы и проблемы, который являются значимыми для постсоциалистического мира. Конечно, обсуждение вопросов, ставящихся европейцами, тоже небесполезно и интересно. Но этого мало для преодоления пропасти между нами и для выхода из кризиса современного левого движения.

Каракасский Форум не мог не нести на себе отпечатка общего латиноамериканского революционного подъёма новой волны. Революционный энтузиазм в обществе, давно подзабытое в других регионах мира единение народа и новой революционной власти, эта удивительная, в чём-то подкупающая и в чём-то настораживающая наивная восторженность общества в восприятии политических перемен.

Наш семинар о социализме XXI века, в котором мы участвуем вместе с венесуэльцами, другими латиноамериканцами, а также немцами, французами, англичанами, канадцами и индийцами, очень актуален. В Венесуэле впервые снова открыто заговорили не просто о противостоянии неолиберализму, а именно о социализме как альтернативной модели. Только вот каким должен быть этот социализм после развала Советского Союза, никто не знает. Западные коллеги говорят о демократии, латиноамериканцы — о суверенитете и борьбе с Бушем и имперскими амбициями Америки, прикрывающимися лозунгом демократии…

Как соединить эти две вещи, неясно. Конечно, теоретически истинный социализм вполне совместим с «властью народа и посредством народа», что, собственно, и называется демократией. Заминка только в этом самом народе… Как быть в том случае, когда все эти привычные и естественные для Запада формы власти «посредством народа», как-то: многопартийная система, выборы, парламенты — не могут реально использоваться народом для защиты не только своих социальных, но и национальных интересов перед лицом коррумпированных компрадорских элит и мировой глобальной элиты? Как быть, если институты представительной демократии всё меньше способны обеспечить реальное народовластие даже в тех регионах мира, где население поголовно грамотно, социально защищено, а уровень социального разрыва между бедными и богатыми несопоставимо ниже? Какое народовластие и равные политические возможности может обеспечить представительная демократия в регионах, где огромная часть населения безграмотна и пребывает в глубокой нищете, а элита полностью зависит от своих иноземных покровителей и рассчитывает на их поддержку в защите от собственного народа?

Так что, в этих условиях демократия — непозволительная роскошь? Забудем о демократии, и да здравствует железная рука народного вождя, способного навести порядок и защитить общество от иностранных спецслужб? И вот снова возникает до боли знакомая дилемма: демократия или суверенитет…

Конечно, в Венесуэле есть Чавес, и он понимает, что железная рука на горле общества не может быть надёжной опорой для национального суверенитета. Поэтому такое огромное значение здесь придаётся новым, непосредственным формам народного участия в управлении политическими и социально-экономическими процессами на региональном и локальном уровнях. И вот уже в Латинскую Америку, не замутнённую издержками традиционного парламентаризма, устремляются многочисленные апостолы партисипативной демократии (демократии участия), находя здесь идеальные условия для того, чтобы начать всё с чистого листа. Восторженное общество, поддерживающее реформы… Но разве не проходили мы всё это уже в России? Разве не обернулся для нас опыт отказа от представительной демократии и переход к более непосредственным формам политического участия страшной катастрофой сталинизма, брежневизма и, наконец, современности, когда общество во имя ложно понятого государственного суверенитета позволило пожертвовать своим общественным суверенитетом, своим правом контролировать власть и политическую элиту? Так что же делать, если представительная демократия недостаточна для народовластия, а непосредственная демократия участия на региональном и локальном уровне не способна обеспечить защиту общественного суверенитета от возможного вырождения народной власти в антинародную диктатуру с последующей приватизацией и монополизацией национальных ресурсов в руках правящей элиты?