Жан Грав - Умирающее общество и Анархія
Если мы получаем от земли различные продукты: хлѣб, овощи, плоды, служащіе нам в пищу, лен и коноплю, которые мы употребляем на одежду, то развѣ мы обязаны этим вложенному в землю капиталу? Развѣ благодаря ему существуют пастбища для нашего скота? Развѣ одной силы капитала было бы достаточно для полученія из копей металлов, нужных нам в разных отраслях нашей промышленности, для машин и для всевозможных инструментов? Развѣ капитал обрабатывает сырой матеріал и превращает его в предметы потребленія? Никто не рѣшится этого утверждать, и даже сама буржуазная политическая экономія, все сводящая к капиталу, не идет так далеко: она старается только доказать, что раз капитал необходим для всякаго промышленнаго предпріятія, он имѣет право на долю – и притом самую большую – в получаемой прибыли, в вознагражденіе за тот риск, которому он якобы подвергается.
Чтобы показать безполезность капитала, прибѣгнем к извѣстной и много раз уже служившей гипотезѣ: представим себѣ, что всѣ виды денег – золотыя и серебряныя монеты, банковые билеты, векселя, чеки и другія цѣнныя бумаги – исчезли; что же, неужели производство от этого пріостановится? Неужели крестьянин перестанет обрабатывать землю, углекоп – работать в копях, фабричный рабочій – производить различные предметы потребленія? Неужели рабочіе не найдут средства устроить обмѣн продуктов и продолжать жить и производить, несмотря на устраненіе денег? Отвѣт на эти вопросы может быть только один, и он ясно показывает нам, что капитал служит лишь маской, скрывающей безполезность общественных паразитов и позволяющей им взимать за свое посредничество дань с рабочаго класса. Поэтому, к каким бы средствам государство не прибѣгло для обложенія налогами доходов с капитала, эти налоги в концѣ концов все равно падут на производителей, потому что и сами доходы зависят исключительно от труда этих послѣдних.
Чѣм больше будет этот налог, тѣм большею тяжестью он ляжет на рабочих, а разнаго рода посредники еще увеличат ее. И, в концѣ концов, благодаря недостаткам, присущим нашему общественному строю, хваленая реформа обратится в новое орудіе эксплуатаціи и грабежа.
Послѣ подоходного налога, уже пережившаго время наибольшей своей популярности, самой излюбленной реформой является в настоящее время сокращеніе рабочаго дня с установленіем минимальной заработной платы.
Установить – в пользу рабочих – извѣстныя опредѣленныя отношенія между трудом и капиталом, добиться того, чтобы работать не двѣнадцать часов в день, а восемь – кажется, с перваго взгляда громадным шагом вперед; нѣт поэтому ничего удивительнаго, если многіе увлекаются этим паліативом и употребляют на достиженіе его всѣ свои силы, в полной увѣренности, что работают для освобожденія рабочаго класса. Но мы уже видѣли, когда нам пришлось говорить о государственной власти, что у этой власти есть только одна задача: это – поддержаніе существующаго порядка вещей. Поэтому, требовать, чтобы государство вмѣшивалось в отношенія между трудом и капиталом, значит идти наперекор всякой логикѣ: это вмѣшательство может оказаться выгодным только для тѣх, чьи интересы государство призвано защищать. Мы уже видѣли на примерѣ подоходнаго налога, что роль капиталиста – существовать на счет настоящаго производителя; поэтому, совѣтовать рабочим просить у буржуазіи ограничить свои доходы, когда она только и старается о том, чтобы их как-нибудь увеличить, – значит не больше не меньше, как жестоко смѣяться над ними. Даже для политических измѣненій, гораздо менѣе важных, чем это, и то потребовались цѣлыя революціи.
Если рабочій день будет уменьшен до восьми часов, говорят нам защитники реформы, это уменьшит безработицу, происходящую от перепроизводства, и даст возможность рабочим поднять впослѣдствіи заработную плату. С перваго взгляда, это разсужденіе кажется вполнѣ правильным, но для всякаго, кто попытается дать себѣ отчет в явленіях, связанных с современным строем нашего так называемаго общества, скоро станет ясна ошибочность его.
Мы уже видѣли выше, что излишек товаров в торговых складах происходит не от слишком больших размѣров производства, а от того, что большинство производителей живет в нуждѣ и не может потреблять столько, сколько ему нужно. Самый правильный путь для рабочаго, чтобы обезпечить себѣ работу, это – захватить в свои руки всѣ тѣ продукты, которых его лишают и употребить их на удовлетвореніе своих потребностей. На этой сторонѣ вопроса мы поэтому останавливаться не будем; мы хотим только показать, что эта реформа не может принести рабочим и никакой денежной выгоды.
Когда капиталист вкладывает свои капиталы в какое-нибудь промышленное предпріятіе, он имѣет в виду, что это предпріятіе будет приносить ему доход. При настоящих условіях, напримѣр, он считает, что для полученія извѣстнаго барыша ему нужно десять, одиннадцать или двѣнадцать часов труда его рабочих. Если вы уменьшите продолжительность рабочаго дня, эти разсчеты нарушатся, и барыш предпринимателя падет, а так как капитал непремѣнно должен приносить ему извѣстный опредѣленный процент и весь труд капиталиста именно в том и состоит, чтобы найти путь к этому, покупая как можно дешевле и продавая как можно дороже (т. е. обкрадывая как можно лучше всѣх тѣх, с кѣм он входит в сношенія), то он примется искать новаго способа наживы, с цѣлью вознаградить себя за понесенный убыток.
Ему представятся для этого три пути: или повысить цѣну продуктов, или уменьшить плату рабочим, или, наконец, заставить этих послѣдних производить в восемь часов то, что они раньше производили в двѣнадцать.
Против второго из этих способов сторонники реформы оберегаются тѣм, что требуют одновременнаго установленія минимальной заработной платы. Что касается перваго, то вряд-ли предприниматели будут разсчитывать на повышеніе цѣн продуктов, потому что им помѣшает в этом конкурренція; но во всяком случаѣ, если бы дороговизна жизни возросла по мѣрѣ увеличенія заработной платы, то это послужило бы доказательством того, что всю тяжесть реформы опять-таки придется нести рабочему. Если он будет получать за восемь часов работы то же, что получает теперь, то его положеніе окажется худшим, потому что повышеніе цѣн сдѣлает для него этот заработок сравнительно меньшим.
На примѣрѣ сѣверной и южной Америки мы видим, что повсюду, гдѣ рабочему удалось добиться высокой заработной платы, одновременно с этим увеличилась дороговизна жизни: если рабочему случается получать в день двадцать франков, то это значит, что для того, чтобы жить так, как может жить человѣк, имѣющій хорошій заработок, ему нужно было бы двадцать пять; этот заработок всегда, таким образом, остается ниже средняго необходимаго уровня.
Но в наш вѣк пара и электричества, конкурренція требует от производства быстроты и дешевизны; поэтому для вознагражденія своих убытков эксплуататоры не будут особенно разсчитывать на вздорожаніе продуктов. Самым удобным средством охранить свои барыши явится для них третье, т. е. они постараются заставить рабочих производить в восемь часов то, что они производили в двѣнадцать.
Рабочему придется работать быстрѣе, а благодаря этому то загроможденіе рынка товарами и та безработица, которых хотѣли избѣгнуть, останутся прежними: размѣры производства не измѣнятся, а возможности потреблять будет у рабочаго не больше, чѣм теперь.
Но этой безуспѣшностью реформы дѣло не ограничится: уменьшеніе рабочаго дня поведет за собою, прежде всего, введеніе болѣе совершенных машин и замѣну живого рабочаго рабочим желѣзным. В благоустроенном обществѣ это было бы шагом вперед, но в нашем – оказывается только лишней причиной бѣдности. Кромѣ того, при болѣе скорой работѣ, рабочему придется усилить быстроту своих движеній, больше сосредоточиваться на своей работѣ, а это напряженіе сил всего организма будет для него еще болѣе вредным, чѣм продолжительность труда. Правда, он будет работать меньшее число часов, но он будет тратить в это гораздо болѣе короткое время больше сил, а потому будет утомляться сильнѣе и скорѣе.
Если мы обратимся к примѣру Англіи, на которую нам указывают сторонники реформы и гдѣ рабочій день сведен к 9-ти часам, то мы увидим, что это «улучшеніе» является, в дѣйствительности скорѣе «ухудшеніем» для рабочих. В подтвержденіе сошлемся на того самаго Маркса, котораго иниціаторы реформы считают своим оракулом.
В первом томѣ «Капитала» мы находим слѣдующую выдержку из доклада одного фабричнаго инспектора (стр. 418 перваго русскаго изданія): «Так, напримѣр, относительно гончарнаго производства фирма Cochrane под названіем «Britain Pottery, Flasgow» говорит: «чтобы поддержать количество продуктов, мы усиленно вводим в употребленіе машины с неискуссными рабочими, мы ежедневно болѣе и болѣе убѣждаемся, что можем этим путем производить больше, нежели старым способом».... «Вліяніе фабричнаго закона выражается в том, что он понуждает к дальнѣйшему введенію машин».
