Сергей Кара-Мурза - Коммунизм и фашизм: братья или враги
Эта неопределенная, но ни в коей мере не расплывчатая реакция на всеобщую распущенность и коррупцию, а также надежда на лучший мир помогли Легиону не только завоевать руководство в студенческом движении страны, но и оказывать доминирующее влияние, что бросалось в глаза многим наблюдателям5.
Довольно смутный порыв романтического национализма не обязательно кончается утилитарным и дидактическим морализмом, и это должно напомнить нам, что в таких странах, как Румыния, даже цели, которые мы считаем буржуазными, могут играть важную революционную роль, и что, например, коммунистам только с помощью террора удалось подавить коррупцию и внедрить такие буржуазные добродетели, как честность, пунктуальность, ответственность и прилежание, с помощью которых они действительно рационализировали и революционизировали экономику многих стран от Румынии до Китая и вместе с тем внедрили свой вариант «справедливого неравенства» и «карьеры, открытой для талантов».
Примечательно, что это движение началось в студенческих кругах. Там, где нет представительных учреждений или они есть, но не функционируют, школы и университеты являются почти единственной подходящей платформой для публичного обсуждения национальных или международных тем, и студенты неизбежно становятся авангардом всех революционных движений. Чем более отсталой является страна, тем большую роль в ее политической жизни играют студенты, так как, поскольку другие возможности концентрации людей, такие как фабрики, отсутствуют, их место занимают школы и аналогичным образом собирают вместе лишенную корней общественность, что облегчает образование групп и подготовку акций; до возникновения другой политически значимой классовой солидарности возникают студенческое самосознание и студенческая солидарность.
До середины 20-х годов румынское студенчество занималось только повседневными вопросами. Кодряну из Ясского университета и его однопартиец Мота из Клужского университета учили студентов ставить политические требования выше материальных и впервые сделали их политически значимой силой. Та роль, которую играли румынские студенты в политике вообще и особенно в политике Легиона, роль легионеров в политизации студенческого движения и в последующей мобилизации студентов в рамках кампании за установление нового порядка в стране, свидетельствуют об их динамичности и о понимании этими людьми того, какая новая политика нужна обществу, к которому они обращались.
Была возможность, что возникшее на такой основе политическое движение будет отражать определенные интересы, как и другие группы, которые навязывали стране свой эгоизм. И было вполне возможно, что оно будет выражать мнения и нужды того слоя, их которого происходило большинство студентов-активистов. Но об этом движении следует сразу же сказать, что оно никоим образом не было буржуазным. Во-вторых, следует отметить его репрезентативность для массы населения, 4/5 которого составляло крестьянство. Легион черпал свою силу на теологических семинарах и сельскохозяйственных факультетах, где училось большинство студентов из крестьян; он был популярен среди деревенских священников и тех учителей, которые не примыкали к Крестьянской партии; многие легионеры были родом из деревни.
Как Кодряну, сын старшего классного наставника из маленького городка, как Ион Мота, сын сельского священника, и как Константин Папаначе, сын македонского поселенца из Добруджи, руководство Легиона происходило из провинциальной интеллигенции, едва отведавшей городской жизни; это были дети или внуки крестьян, учителей и священников. Но тот факт, что их бастионы были в школах, что они очень быстро привлекли к себе значительную часть молодежи и интеллигенции всей страны или, по меньшей мере, имели на них влияние, означал, что со временем социальная база Легиона становилась все шире.
В списке имен из архива Константина Папаначе указаны возраст и профессия 251 легионера, которые после неудачного восстания в январе 1941 г. искали убежища в Германии и с 1942 по 1944 год были интернированы в концлагере Бухенвальд. Эта группа ни в коей мере не репрезентативна: к ней относится рад молодых людей, которые учились тогда в Германии и примкнули к Легиону; в этом списке нет также имен женщин, активисток Легиона, а также священников, которые играли столь важную руководящую роль на селе, что один из них во времена национального государства легионеров даже стал окружным префектом, а 218 священников были обвинены в участии в восстании 1941 года. По всей вероятности, это список руководителей Легиона в Бухаресте и ряде других центров, которым немцы помогли бежать из страны. Этим объясняется и отсутствие священников, малое число крестьян и множество образованных людей.
Самая значительная группа — 60 студентов (26 % от общего числа), далее следуют 30 рабочих, 29 юристов и 26 чиновников, из них четверо — полицейские чиновники. Преподаватели составляют 10,8 %, люди свободных профессий (без юристов) около 10 %.
Интересно, что в отличие от полицейских чинов офицеров всего трое (вероятно, дисциплина удержала остальных офицеров на своих постах). Врачей тоже только трое (большинство их привязывала к месту профессия), крестьян — лишь четверо. При этом речь идет в данном случае не о репрезентативных средних данных о членах движения, а только о структуре его руководства. Мы можем сравнить эти данные с цифрами трудящегося населения в 1930 году: тогда в сельском хозяйстве были заняты 78,2 % (эта группа в бухенвальдском списке — всего 1,7 %), 9 % в промышленности и транспорте (минимум 13 % в бухенвальдском списке) и 3,2 % в торговле и ремесле (в бухенвальдском списке процент этих людей втрое выше).
Прежде всего, бросается в глаза преобладание мелких служащих, людей свободных профессий и членов того нового среднего класса, в котором Ральф Дарендорф видит один из основных источников поддержки нацистов, а, может быть, и итальянских фашистов6. Правильную оценку можно дать только с учетом возраста этих людей, весьма молодых. В 1940 году 21,9 % из них были моложе 25 лет, почти 40 % — моложе тридцати. Этот фактор определяет их ограниченность, беспокойство, недостаточную вписанность в существующий порядок вещей и, наконец, их восприимчивость к радикальным взглядам и готовность к радикальным действиям, от которых люди постарше воздержались бы7.
Легион был молодежным движением — на это ясно указывает возраст его вождей. В 1931 году, во время его первой избирательной кампании, Кодряну было 32 года, его заместителю Моте — 29 лет. Из других руководителей Василе Марин имел 27 лет, Михаил Стелеску — 24. За отсутствием документов неясно, была ли их учеба столь успешной, как утверждает Ионеску, но есть информация, что руководители движения закончили университеты, а те, кому это не удалось — как Стелеску, который в 1932 году в 25 лет стал депутатом — прервали свою учебу лишь по той причине, что поставили перед собой более увлекательные задачи. Во всяком случае, лишь 8 % студентов, которые учились в румынских университетах в 1921—32 гг., не закончили учебу. Этот факт указывает на то, что прерывание учебы (во всех областях) было в Румынии скорее исключением, чем правилом. Поэтому трудно делать какие-то выводы из числа бойцов Легиона, которые преждевременно прервали академическую учебу
Может быть, нам лучше обратить внимание на то направление, которое критики Легиона не учитывают: на его борьбу за избирателей. Конечно, есть причины не учитывать эту тему, так как подробных данных о результатах румынских выборов мало, и мне тоже пришлось довольствоваться беглыми указаниями в прессе, в циркулярах и памятных записках Кодряну и в сообщениях румынского МВД.
До 1933 года области, где Легион был наиболее активен и имел наибольший успех, были расположены, главным образом, в южной Молдове (Путна, Тутова и Ковурлуй), в южной Бессарабии (Кагул, Измаил и Тигина), а также — с бастионом в центральной Трансильвании (Турда) — в двух отдаленных округах северной Молдовы (Нямц и Кымпулунг).
Об этом распределении можно сказать, прежде всего, что оно было, в первую очередь, результатом случайностей и личных привязанностей или связей Кодряну и его друзей. Горы, монастыри, леса и бурные потоки областей Нямц и Кымпулунг были колыбелью и центром истории Молдовы. Кодряну восхищался ими, не раз приезжал туда и воспитывал местное население, которое платило собственным интересом за необыкновенный интерес к его уединенной жизни. То же относится к бесплодным горам Мочу в округе Турда, которые Мота называл своей родиной и где не раз руководил студенческими демонстрациями.
Как и все румынские националисты, но больше многих из них, Кодряну интересовался также особым историческим происхождением «разась», тех свободных деревень, жители которых возводили себя к общим свободным (благородным) предкам и претендовали на унаследованное от них право решать свои дела на совете старейшин деревень. Некоторые из этих деревенских союзов именуются в документах XVII века «республиками»8. Эти общины, которые существовали до 30-х годов, отличались очень высокой степенью интеграции общества, коллективной организацией и давними воинскими традициями: сначала они боролись против притязаний землевладельцев, потом против деревообрабатывающих компаний, которые хладнокровно вырубали общинные леса и нарушали местные обычаи. Эти области привлекли внимание Кодряну, и один взгляд на карту показывает, что такие округа как Тутова и Ковурлуй, где в таких деревнях жили соответственно 45 и 44,5 % населения, принадлежали к числу тех, где Легион начал свою деятельность, а потом на карте Легиона появились и три знаменитые «республики» XVII века — Вранча (Путна), Тигечь (Кагул) и Кымпулунг.
