Осень патриарха. Советская держава в 1945–1953 годах - Евгений Юрьевич Спицын
Более того, уже достаточно давно (как в позднесоветской, так и современной историографии) (Ю.С. Аксёнов, Р.А. Медведев, Р.Г. Пихоя, А.И. Вдовин, А.А. Данилов, В.П. Попов, В.Д. Кузнечевский[128]) утвердилось довольно умозрительное, но вполне устоявшееся представление, что гибель «ленинградской группировки» была обусловлена отнюдь не тем, что их противники оказались более искусными и опытными политическими интриганами и игроками. В более широком плане проигрыш этой группировки, или воображаемой «русской партии» внутри ЦК ВКП(б), означал крупное поражение того либерального направления в руководстве страны, которое было ориентировано на иное решение острейших политических, экономических и социальных проблем, в частности резкого смещения приоритетов хозяйственного развития страны в сторону отраслей группы «Б», подготовку новой Конституции и новой (третьей) программы ВКП(б). Одновременно поражение «ленинградской группировки» стало победой того «реакционного направления» в политическом руководстве страны, которое было кровно связанно с ВПК и делало ставку на его всемерное развитие как главный инструмент в сражениях на фронтах холодной, а затем и реальной войны и достижения мирового господства под знаменем социализма и коммунизма. Однако, на здравый взгляд их оппонентов (Ю.Н. Жуков, Ю.В. Емельянов, М. Рейман[129]), эта чисто умозрительная конструкция не подтверждается анализом архивных документов, и вероятнее всего, члены «ленинградской группировки» стали жертвами собственных непомерных амбиций и неудачной игры в «русский патриотизм» с её идеями создания внутри ВКП(б) юридически оформленной Компартии РСФСР, переноса столицы РСФСР из Москвы в Ленинград и других скороспелых новаций в русле «русского национализма», которые грозили обернуться гибелью самой партии и всего советского государства. Более того, отнюдь не Н.А. Вознесенский, А.А. Кузнецов или М.И. Родионов, а именно Г.М. Маленков и ряд его выдвиженцев внутри центрального аппарата ЦК и Совета Министров СССР, прежде всего глава Госплана СССР М.З. Сабуров, были сторонниками смягчения внутри- и внешнеполитического курса страны, что со всей очевидностью проявилось и в его докладе на XIX съезде ВКП(б), и сразу после смерти И.В. Сталина, когда он возглавил Совет Министров СССР и приступил к реализации собственной программы либеральных реформ.
Кроме того, попытка многих современных авторов (Р.Г. Пихоя, Г.В. Костырченко, А.В. Пыжиков, А.А. Данилов, А.И. Вдовин[130]) вслед за небезызвестным советологом Р. Конквестом слепить на базе ленинградского землячества мифическую «ленинградскую группировку» трудно согласуется с тем обстоятельством, что один из самых видных выходцев из Ленинграда, кандидат в члены, а затем и полноправный член Политбюро ЦК и заместитель председателя Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин сохранял свои позиции в верхнем эшелоне власти почти тридцать лет и не стал жертвой пресловутого «Ленинградского дела». То же самое касается и первого секретаря МК ВКП(б) и секретаря ЦК Георгия Михайловича Попова, которого ряд авторов (В.Д. Кузнечевский[131]) тоже чохом причислили к «русской партии» ленинградцев, который, потеряв свои высокие посты в декабре 1949 г., тем не менее остался в номенклатурной обойме и вплоть да самого конца 1951 г. поочерёдно занимал посты министра городского строительства СССР, а затем и министра сельскохозяйственного машиностроения СССР.
Между тем в последнее время, пересмотрев свои прежние взгляды, аналогичную точку зрения на данную проблему, правда под несколько иным, довольно необычным ракурсом, демонстрирует и известный российский историк профессор А.В. Пыжиков, автор очень любопытной монографии «Корни сталинского большевизма» (2016),[132] который прямо говорит о всей абсурдности традиционного взгляда на «ленинградскую группировку» как некую «русскую партию» внутри ЦК ВКП(б). По его весьма оригинальному взгляду, схватка между «ленинградцами» и «маленковцами» носила сугубо «конфессиональный» характер, поскольку костяк первой группировки составляла не пролетарская, а главным образом «церковно-интеллигентская» по своему происхождению «никонианская партия» в лице А.А. Жданова, Н.А. Вознесенского, А.А. Кузнецова, П.С. Попкова, М.И. Родионова и других номенклатурных персон, а костяк другой, сугубо пролетарской (по своим истокам) группировки, составляла «староверческая партия» во главе с Г.М. Маленковым, в состав которой входили многие легендарные сталинские наркомы: А.П. Завенягин, М.Г. Первухин, А.Г. Зверев, В.А. Малышев, Д.Ф. Устинов, И.А. Бенедиктов, И.Г. Кабанов и другие советские управленцы высшего совминовского звена. Причём давнее противоборство двух ветвей русского православия в условиях существования советской власти, естественно, уже воспроизводилось вне традиционного религиозного контекста и в совершенно иной, сугубо идеологической проекции.
Вместе с тем, как утверждает профессор О.В. Хлевнюк, один из авторов известной монографии «Холодный мир. Сталин и завершение сталинской диктатуры» (2011) и новейшего исследования «Сталин: жизнь одного вождя» (2015),[133] анализ архивных документов не подтверждает наличие принципиальных и «программных» разногласий между ближайшими сталинскими соратниками. По его мнению, все члены высшего руководства страны в равной степени боролись за влияние на И.В. Сталина, за личную благосклонность «хозяина» и старались скорее очернить друг друга в его глазах, чем отстоять свои принципиальные позиции, решения или инициативы. В этой борьбе всегда существовали строго определённые правила игры: конкуренты имели право направлять вождю любой компромат друг на друга, но все решения об использовании этих материалов, о прощении и наказании, а также о возможной мере наказания мог принимать только сам вождь. Это касалось и содержания самого компромата: его ближайшие соратники могли спокойно обвинять друг друга в превышении должностных полномочий, в преступной халатности, в служебном подлоге и прочих тяжких грехах. Однако все политические оценки, в том числе самые грозные обвинения во «вредительстве», в «шпионаже» и иных преступных деяниях, могли исходить только от самого «хозяина». Хотя следует признать, что подобные оценки, столь распространённые в современной либеральной историографии и публицистике, грешат явным преувеличением и вполне справедливо критикуются многими их оппонентами.
При этом надо признать, что жаркие страсти вокруг «Ленинградского дела» до сих пор не улеглись, что зримо видно из анализа многочисленных работ, прежде всего представителей ленинградской исторической школы в лице Т.В. Лешуковой, В.А. Кутузова, А.З. Ваксера и других авторов, где представлена богатая историография по данной проблематике.[134]
Между тем надо прекрасно понимать и то обстоятельство, что само «Ленинградское дело» выросло не только из двух известных «ленинградских историй», связанных с фабрикацией документов по выборам секретарей Ленинградского горкома и обкома партии в декабре 1948 г. и с организацией и проведением Всероссийской оптовой ярмарки в январе 1949 г., но и касалось подзабытого «дела Госплана», который после войны, по сути, превратился в аналог самого (так называемого «малого») Совета Министров СССР. Как считают многие историки (Ю.Н. Жуков, О.В. Хлевнюк, Й. Горлицкий, В.Д. Кузнечевский[135]), «дело Госплана» стало постепенно раскручиваться с известной записки заместителя председателя Госснаба СССР Михаила Трофимовича
