Ирина Михутина - Украинский Брестский мир
С таким настроением Сталин в очередной раз направил в Харьков предложение готовить делегацию на мирные переговоры. С предыдущим, полученным 18(31) декабря, харьковцы решили повременить до получения данных о числе делегатов и времени их отправки. Теперь подготовка развернулась полным ходом. На заседании 30 декабря (12 января) делегатами были намечены председатель ЦИК Советов Украины Е. Г. Медведев, чуть ли не единственный из украинских социал-демократов, оказавшийся на стороне харьковской власти, и украинские большевики – народные секретари военных дел – В. М. Шахрай и просвещения – В. П. Затонский. Первые два даже хотели оформить свою отставку из правительства на время дипломатической миссии. Но коллеги убедили их в важности их роли именно как официальных лиц, занимающих известные посты. Одновременно пришлось улаживать возникший при подготовке конфликт: народный секретарь финансов В. Х. Ауссем готов был подать в отставку из-за слишком значительной, по их мнению, суммы – 10 тыс. рублей, ассигнованной делегации, и грубого напора Медведева по этому поводу {29}.
Но все это были организационные частности, за которыми последовали по-настоящему озадачившие харьковцев проблемы. Из очередной телеграммы Иосифа Сталина Народный секретариат в тот день, 30 декабря (12 января) впервые узнал о предложении Совнаркома киевскому правительству вступить в переговоры о полученном от последнего отказе. То есть Народный секретариат оказался перед фактом двойственности большевистского руководства в украинском вопросе и попытался защитить свой заявленный на харьковском Всеукраинском съезде Советов статус единственной законной украинской власти.
Слово для доклада взял управляющий делами Народного секретариата Г. Ф. Лапчинский и заявил: «Стоя на точке зрения советской власти, нельзя вести переговоров с Ц[ентральной] Р[адой]. Если это политика, то она ошибочна». В предложенной им и принятой на заседании резолюции, не подлежавшей опубликованию, говорилось (нередактированная протокольная запись): «Ознакомившись из телеграммы товарища Сталина с предложением Совета народных комиссаров об участии Украинской центральной рады в мирных переговорах и отношениях Совета народных комиссаров с означенною Радою, об условиях соглашения между Советом народных комиссаров и буржуазными группами, претендующими на власть в Украинской республике, поручает Народному секретариату немедленно заявить решительный протест против каких бы то ни было переговоров (пропущено несколько слов) на Украине без ведома и заключения Рабоче-Крестьянского Правительства Украины и обратиться к Совету народных комиссаров с заявлением Правительству Российской федерации о необходимости во всех вопросах, касающихся Украинской республики, действовать исключительно по согласованию с Народным секретариатом и через Народный секретариат» {30}. На просьбу Затонского об инструкции на тот случай, если Совнарком сочтет неудобным направить в Брест харьковскую делегацию, народные секретари предписали делегатам не отступать и поручили им «в экстренных случаях сноситься с Харьковом по прямому проводу» {31}.
В отдельном пункте протокола заседания харьковцы отреагировали на допущенное Петроградом опоздание с жизненно важной для них информацией: «Просить Совет народных комиссаров извещать нас немедленно по прямому проводу о крупных событиях и переменах, особенно относительно Украины». Впрочем, завершалось все «приветствием ВЦИК Всероссийскому и Совету народных комиссаров, особенно товарищу Ленину» {32}.
На том же заседании Медведев сообщил «о новом течении в пользу советской власти в Киеве… созданном из левых эсеров российских и украинских». Решено было поставить этот вопрос на обсуждение в дальнейшем {33}.
Украинский вопрос стоял 30 декабря (12 января) и в повестке дня Совнаркома, в том числе и в связи с ответом киевского правительства на советскую инициативу о переговорах. В предложенном Лениным постановлении ответ был признан «настолько неопределенным и уклончивым, что он граничит с издевательством». В постановлении, предназначенном для немедленной публикации, в очередной раз подчеркивалось, что основным источником разногласий является отношение киевского правительства к проблеме донской контрреволюции, и без обиняков говорилось, «что прямая или косвенная поддержка Радой калединцев является… безусловным основанием для военных действий против Рады».
При очевидной несклонности киевского правительства к компромиссу с петроградским народным комиссарам ничего не оставалось, как противопоставить упорству украинских лидеров образ реальности, формирующейся не в пользу последних. «Против Каледина стоит явно большинство крестьян и трудового казачества даже на Дону, – писал Ленин. – В самой Украине революционное движение украинских трудящихся классов за полный переход власти к Советам принимает все большие размеры и обещает победу над украинской буржуазией в ближайшем будущем». Очевидно, в ожидании скорой смены украинской власти постановление завершалось словами о признании самостоятельности Украинской республики и «ее права требовать федеративных отношений» {34}.
В рабочих материалах к данному пункту повестки заседания Совета народных комиссаров есть перечень фамилий, написанный рукой Ленина, по-видимому, список участников обсуждения: Ленин выступал семь раз, по четыре – Сталин и Менжинский, три раза – Шляпников, по два – Луначарский, Елизаров и Прошьян, по одному – Аксельрод, Алгасов, Дыбенко, Штейнберг, Шлихтер, Карелин {35}.
Киевские верхи тоже не заблуждались относительно своего положения. У них уже возникло ощущение надвигавшейся катастрофы. Е. Х. Чикаленко вспоминал потом, что на новогоднем вечере в Украинском клубе вместо отказавшегося произнести праздничный тост Винниченко слово взял генеральный секретарь почт и телеграфа эсер Н. Е. Шаповал, чтобы сказать: «Вот вы веселые и радостные не думаете, не гадаете, что этот первый год может быть и последним. Я как министр… который имеет вернейшие и надежнейшие последние известия, уверен, что Украине осталось жить не больше может быть двух недель. Скоро сюда придут большевики» {36}.
Винниченко, промолчав на предновогоднем торжестве, не стал таиться в будничной обстановке среди товарищей по партии. На совещании фракции украинских социал-демократов 3(16) января он пустился в рассуждения: «Какой у нас может быть выход? Возможно, заключение сепаратного мира и призыв немцев на помощь». Когда один из членов фракции, левый украинский социал-демократ Неронович, привел эти слова на заседании Малой рады, смущенный глава правительства стал оправдываться, будто это не его мысль, «она может лишь возникнуть среди граждан…» {37}.
Возвращаясь к заседанию Совнаркома 30 декабря (12 января), нужно добавить, что в повестке его подлежал решению еще «запрос Троцкого о признании или непризнании киевской Головной рады за официальную власть Украины в связи с тенденцией Кюльмана к признанию ее за таковую» {38}. Обращает на себя внимание заключительная, мотивировочная часть запроса. Она фальшива и свидетельствует либо о неспособности главы советской делегации правильно сориентироваться в намерениях и тактике контрпартнеров, либо продиктована желанием ссылкой на Кюльмана прикрыть собственный промах с признанием делегации Центральной рады. Отдельное решение по запросу из Бреста в протоколе Совнаркома отсутствует. Он объединен в один пункт с вопросом о полученной 27 декабря (9 января) ноте Генерального секретариата. По этому пункту принято приведенное выше «Постановление СНК об ответе Рады». Получил ли Троцкий более конкретные указания по своему запросу, неизвестно.
Как бы там ни было, он взял слово на том же заседании мирной конференции 30 декабря (12 января) вслед за австрийским министром, заявившим об отложенном на будущее признании суверенитета Украинской республики, и примирительно сказал, что конфликты и противоречия последнего времени не имеют никакого отношения к праву на самоопределение украинского народа, «фактически совершившемуся в виде Украинской народной республики», и после пространных пояснений повторил в заключение, что «не видит препятствий к самостоятельному участию делегации Генерального секретариата в мирных переговорах» {39}.
Возможно, дружелюбный, уступчивый тон этого выступления объяснялся ожиданием недалекой, как вновь показалось, смены власти в Украинской республике. Не исключено также, что пример с самоопределением Украины понадобился для контраста с сомнительным – в условиях немецкой оккупации – самоопределением Польши, Литвы и Курляндии. На эту тему как раз на вечернем заседании Лев Каменев должен был выступить с особой политической декларацией. К слову сказать, дотошные украинцы, которым текст декларации был показан заранее, заметили, что в ней объявлялось о возможном согласии России очистить даже некоторые неоккупированные области (в частности Лифляндию), но подобное требование не было предъявлено Германии и Австрии в отношении Познани и Восточной Галиции.
