Владимир Соловьев - Разрыв шаблона
Потому что те же самые завывания о новом веке и развитии цивилизации звучали и в начале XX века. То же ощущение: мол, сейчас, когда человек подчинил себе машины, когда он использует силу пара и электричества, проникает в глубь материи и освобожден от средневековых предрассудков, когда мы создаем новое, начиная от прорывов в медицине и заканчивая искусством, уж теперь-то!..
И чем это закончилось?
Закончилось ужасом Первой мировой войны, когда венец природы оказался не более чем пушечным мясом. И выяснилось, что единственное, чего добилась цивилизация – это того, что люди научились находить оправдание для массовых убийств себе подобных, при котором даже перестают их рассматривать как индивидуальностей. Что, к слову, отличает этот подход от подхода недоброй памяти инквизиции. Инквизиция, мучая тебя, хотя бы делала вид, что спасает твою душу. А тут? Когда немцы использовали всю мощь химической науки, чтобы уничтожить отравляющими веществами армию противника во время наступления под Ипром, – о чем тут говорить? Их что, волновала судьба каждого отдельного солдата, его переживания, его отношения с Богом? Да ничего подобного. Интересовала статистика: сколько уже наконец их погибнет. Чем больше, тем лучше.
Поэтому наивное ожидание, что с прогрессом человек становится лучше, оставлю философам. Пока могу сказать только одно: с прогрессом человек научается уничтожать себе подобных все эффективнее. Если это и есть критерий улучшения человеческой души, то да, бесспорно, результат очевиден.
Но вместе с этим нам всегда продолжало казаться, что время от времени вдруг да происходят такие глобальные изменения человеческой природы, когда она, природа, словно прозревает. Смотрит человек на себя со стороны и говорит: «Батюшки, эпоха Возрождения! Как я прекрасен!» И тут же возникает Леонардо и все прочие великие художники, и спустя века мы говорим: «Боже мой, какой был расцвет!»
Или вдруг во Франции появляются просветители, энциклопедисты, и сегодня мы с придыханием, получая удовольствие от раскатывания гласных и согласных во рту, перечисляем, грассируя: «О, Монтескьё… о, Робеспьер… о, Дантон…» – смешивая и убийц, и философов, и революционеров. Мы со слезами умиления вытягиваемся в струнку и вспоминаем «Марсельезу» – песню, сочиненную за ночь, – и рассказываем друг другу трогательные истории.
А что такого трогательного-то было? Ну да, конечно, l’égalité, fraternité и все такое прочее. Свобода, равенство, братство. Понимаю. Только к чему это привело? К отрубленным головам, большой крови, гигантской войне в Европе и миллионам погибших. А чем закончилось? Венским конгрессом и восстановлением монархии. Троны, конечно, пошатались, но быстро вернулись в исходное положение. Что было очевидно, потому что тот самый воспитанный революционерами Наполеон, придя к власти, начал с уничтожения книг собственного авторства, содержащих более чем радикальные воззрения, и не поленился короноваться.
Первая мировая война сломала традиционное мироустройство. Вышла из тени Америка, и показалось, что вот, смотрите – слом морали. Вот у нас есть две доктрины – диктаторская и демократическая. Ценности христианские после Первой мировой войны отступили куда-то на второй план и оказались практически низвержены. Не будем отрицать, что и сам Ватикан сделал все возможное, чтобы себя дискредитировать – по крайней мере в глазах итальянцев. Сложнейшая история воссоединения Италии и ее борьбы за независимость привела к тому, что Ватикан ограбили. Поэтому на протяжении многих лет Папа Римский каждое воскресенье проклинал итальянское государство. Вряд ли это способствовало повышению морали; и хотя позже Муссолини с Ватиканом замирился, но, как говорится, осадочек остался.
XX век отмечен расцветом богоборческих направлений, которые тем не менее вбирали в себя некие элементы христианства. Что интересно, каждый раз, когда речь шла о богоборчестве, тут же проявлялись разнообразные свободы, и среди флагманов, локомотивов этих свобод были именно свободы сексуальные. Об этом не принято говорить, не принято рассуждать. Но историки знают, что даже национал-социализм Гитлера зарождался не просто в пивнушках, а в гей-клубах. Конечно, в большей степени гомосексуальная тема относится к истории Эрнста Рёма, нежели самого Гитлера, но из песни слов не выкинешь.
Да и в Советской России на первом этапе ее существания относились к подобным шалостям более чем терпимо. Однако появившиеся в Европе тоталитарные режимы и тогда еще пуританская Америка сообща смогли загнать вырвавшегося на свободу Купидона вседозволенности обратно в стойло. И тогда раздался ропот: «Ну вот, видите, как все плохо? Оказывается, тоталитарные режимы борются со свободами! И притом с какими свободами!»
А с какими свободами они борются?
Снова углубимся в историю и вспомним 1861 год. Рабство в Америке. Крепостное право в России, которое, по большому счету, ничем принципиально от того же самого рабства не отличается. И вот в Америке начинается Гражданская война – которая не имела никакого отношения к правам рабов, хотя сейчас американцам очень выгодно трактовать ее причины именно так. А Россия, в свою очередь, отменяет крепостное право. Но отменить – это полдела, надо еще научиться жить в изменившихся условиях. Даже в современном мире мы до сих пор регулярно видим на таких примерах, как Фергюсон, как вспыхивает расовая проблема. Тем не менее на флаг была поднята идея равенства: что все люди, в том числе и разных рас, имеют одинаковые права.
Появляется доктрина «один человек – один голос», каким бы ни был этот человек. Начинают работать демократические институты, на первый план выдвигается чистая статистика: важно, как ты голосуешь. И в эти игры играют все. Каждая страна называет себя истинной демократией, даже если является абсолютно тоталитарной, что не мешает ей проводить повсеместные выборы и считать, что это самые честные выборы в истории. И не важно, что на этих самых честных выборах в истории побеждает, как надо, то коммунистическая партия под мудрым руководством светоча и отца народов, то Гитлер – не с первой попытки, так со второй, – то Муссолини получает необходимый ему кредит доверия. И никто не говорит о том, что при желании выборы можно сфальсифицировать. В Америке происходит осознание, что выборы – это «наше все», начинаются разговоры о свободной прессе. И весь XX век идет активная борьба за права, которая поначалу осуществляется на фоне колоссального пуританства в общественных нравах.
Итак, борьба за права, по большому счету, осознанно начинается с середины XIX века борьбой с рабством в любом его виде. Потом, в начале XX века, к ней присоединяется борьба за права женщин. Эти демократические по своей природе движения за гражданские права (назовем их так) не были еще оформлены в единую стройную доктрину. Но бороться по-прежнему хотелось. Складывалось то, что принято называть гражданским обществом. К слову, эта формулировка всегда казалась мне странной – она как бы подразумевает, что бывает еще какое-то негражданское общество. Впрочем, за последнее время наши представления обогатились опытом стран Прибалтики, где значительная часть населения действительно имеет статус неграждан. Но это все же исключения из общего правила.
Тем не менее в основе общественной морали по-прежнему продолжали находиться религиозные ценности, которым все вышеперечисленное особо не противоречило. В самом деле, внимательно ознакомившись с постулатами иудохристианства (как принято говорить у людей, ненавидящих евреев), мы увидим, что по большому счету и к рабству там отношение вполне однозначное, и проповедуется равенство людей (в Евангелии говорится, что нет ни эллина, ни иудея), и отношения мужчины и женщины, хотя церковь тут и вводит некоторые дискриминационные правила, все же не такие уж жесткие. Серьезные удары по церкви и привычному этическому фону были нанесены войнами как таковыми и желанием побороться с «поповской моралью», как формулировали это большевики. Но в глубинном массовом сознании те морально-этические ценности, которые были заложены предыдущими поколениями, все-таки оставались.
И тут пришел XXI век.
Представления о морали и этике в XXI веке стали раскачиваться колоссальным образом – причем как справа, так и слева. Уровень этой раскачки достиг совершенно шизофренических размеров.
17 ноября весь мир обошла жуткая видеозапись, на которой участники ИГИЛ, международные террористы, не скрывающие свои лица, провели массовую казнь через отрезание голов. При этом пострадал не только американец, принявший ислам, но и сирийские пилоты. В общей сложности погибло человек 15–16. Видео было снято по всем законам Голливуда – на хорошую технику, прекрасно отрежиссировано, крупные планы ножей, искаженных лиц, выступающей крови. Мир содрогнулся оттого, что убили американца. Сирийские летчики его не очень взволновали.
