Арон Аврех - Масоны и революция
То, что новая масонская организация появилась где-то в 1912 г., а не раньше и не позже, также вполне объяснимо. Объединяющим стимулом для части либералов и оппортунистов от «социализма» послужили разочарование в III Думе, пятилетняя деятельность которой по части «реформ» окончилась полным провалом, и новый мощный революционный подъем.
Отметим, однако, что звали Мельгунова, а также Астрова в эту безритуальную организацию вполне старые, традиционные, ритуальные масоны: В. П. Обнинский (член кадетского ЦК, покончил самоубийством в 1916 г. — А.А.), Н. Н. Баженов, С. А. Балавинский [34]. Следует в связи с этим обратить внимание и на то, что Некрасов порвал с Бебутовым и Моргулиесом вместе с М. М. Ковалевским, князем Орловым-Давыдовым и им подобными, т. е. в одной компании с традиционными масонами.
В отличие от других, указывал Мельгунов, это была чисто политическая организация. «Так, по крайней мере, мне ее изображали входившие в нее члены. Как чисто политическая, эта организация считалась правоверными масонами ложей «нерегулярной», т. е.не зарегистрированной по статуту» [35].
Иными словами, правоверныемасоны сознательно создали «незаконную»ложу, придав ей исключительно политический характер. Незаконность состояла в том, что ее создание не было санкционировано «Великим Востоком Франции». Как уже»указывалось, на какие бы течения ни разбивалось всемирное масонство, для всех их бесчисленных толков и направлений существовал и существует и поныне один общий закон: всякая новая ложа считается истинно масонской только в том случае, если она создана с согласия и уполномочия вышестоящей масонской организации. В противном случае она для масонов просто не существует. В этом и заключается смысл словечка «нерегулярная». Это была ложа, созданная в нарушение основного масонского правила.
Кто же ее создал и кто в нее вошел? И здесь Мельгунов дает вполне определенный ответ. «Итак, — писал он дальше, — целью ее как будто было политическое объединение. Кто входил в основной кружок? Это трудно точно восстановить, так как масоны 15 года и по сие время скрывают свое участие, сохраняя «клятву» о конспирации. Но шила в мешке не утаишь. Секрет полишинеля, что в центре были как Некрасов и Терещенко, принимавшие столь близкое участие в организации дворцовою переворота, так и Керенский, о котором почти не приходилось еще говорить (в 1915 г. — А.А.), так как левый фланг русской общественности — социалистический — стоял в стороне от непосредственного участия в заговоре» [36]. Из последних слов видно, что базой объединения, по Мельгунову, поглощенному своей «заговорщической» концепцией, была идея заговора. Но в данном случае это не имеет значения. Главное состояло в том, о чем говорилось выше: масономНекрасовым и др. была образована псевдомасонская ложа совместных политических действий с «социалистическим», эсеро-меньшевистским, флангом русской общественности.
Спрашивается, почему же «новое масонство» избрало еретический путь своего становления, тогда как совершенно доступен был правоверный способ появления на свет божий? Несмотря на войну, получить санкцию из Франции было не так уж трудно. А кроме того и скорее всего, право учреждения новых лож было дано «Великим Востоком» какой-нибудь возникшей под ее эгидой ложе, скажем, столичной «Полярной звезде» или даже отдельным масонам высших степеней. Такой порядок также входил в правила масонской игры.
Это подтверждает и Мельгунов. «Маклаков, не скрывающий своего участия в более ранних масонских ложах, рассказывал мне, что, узнав от Кедрина о возникших в 15 году ложах, он не отказывался, как посвященный в соответствующие степени, открыть ложу, согласно закону. Но формально ложа открыта все-таки не была» [37].
Вероятно, тем же мотивом они руководствовались, потребовав доступа в организацию не только мужчинам, как это принято у настоящих масонов, но и женщинам. Скорее всего, прямым или косвенным «виновником» этой идеи была Кускова, роль которой и состояла в том, чтобы наводить мосты между либеральным и «социалистическим» берегом. Странно было бы не принять в организацию человека, который активно способствовал ее рождению. Не исключено, что она была единственной женщиной, вошедшей в нее. Соображением неловкости и даже некоторого стыда перед своей публикой объясняется, на наш взгляд, и то обстоятельство, что именно «социалистическое» крыло нового масонства ревностнее, чем их коллеги справа, хранило клятву молчания уже после того, когда все было давно кончено, особенно если учесть, каков был конечный результат всей этой затеи.
Кто же в таком случае воспротивился «регулярности»? Надо полагать, те, для которых эта новая ложа создавалась, — те же Керенский и Чхеидзе, та же Кускова. Как-никак они все-таки были «революционерами» (по крайней мере в собственных глазах), а для революционеров прямое приобщение к такому пошлому архибуржуазному по самой своей сути предприятию, каким стало масонство в XX в., было неуместно, ибо в случае огласки это было бы расценено в революционной среде как настоящее падение. Поэтому они и выдвинули условие: никаких масонских штучек, кроме конспирации, а последняя обеспечивается клятвой; это единственное, что они согласны позаимствовать у масонов. «Нерегулярность» ложи-бастарда обнаруживается и в том, что никто из ее участников и даже руководителей не запомнил спустя годы точного названия как самой организации, так и ее высшего органа, объединяющего «регулярных» с «нерегулярными» — масонскую гвардию с масонским ополчением. Оболенский именовал этот орган «Высшим советом», Некрасов — «Верховным советом», а саму организацию — «Масонством народов России», Чхеидзе же — «Союзом народов России».
Псевдомасонская форма организации была очень удобна для обеих договорившихся сторон. Во-первых, организация была внепартийной; тем самым ее участники в случае чего могли снять с себя обвинение со стороны своих партийных единомышленников в предательстве, несанкционированных шагах и т. д.— масонство было их личным делом. Во-вторых, такие же удобства она создавала и для партийных боссов — они всегда могли откреститься от нее, заявив, что ничего о ней не знали. Главное же состояло в том, что решения ее региональных и общероссийских конгрессов никого ни к чему конкретно не обязывали. Не случайно, как свидетельствует Керенский, никакой документации на этих конгрессах не велось, и дело здесь было не в конспирации, а в консультативном, информационном по своему существу характере организации. Прикидывали, на чем можно согласиться, пытались сблизить позиции и т. п. и на этом расходились восвояси.
Какую же цель преследовали кадетско-прогрессистские масоны, создав такую своеобразную организацию? Ответ нам уже известен. Показательно, что Мельгунов дает на этот вопрос точно такой же ответ, как и Некрасов. «В 1915 г., — писал он, — явилась мысль о возрождении масонских организаций, инициатива исходила из Киева. И цель была чисто политическая, под внешним масонским флагом хотели достигнуть того политического объединения, которое никогда не давалось русской общественности. Объединение должно было носить характер «левый». В сущности, органического отношения к «уснувшему» масонству эта организация не имела, за исключением личных связей. Так, активную роль играл, между прочим, один из прежних масонов, член Думы Некрасов. В организацию, по моим сведениям, входили представители разных политических течений, до большевиков включительно» [38].
Дело обстояло именно так. Некрасов и другие хотели дополнить правый «прогрессивный» блок левым. Разница была лишь в том, что первый был главным и явным, а второй — вспомогательным и тайным, чтобы не мешать Милюкову вести свою «прогрессистскую» игру в Думе, не рассорить его с союзниками справа, которые могли просто взорвать блок, если бы узнали, что кадеты как партия ведут одновременно политическую игру с Чхеидзе и Керенским, которые для них были абсолютно неприемлемы. Второй блок Некрасов с киевлянами создавал на случай «неожиданного», революционного, развития событий.
Поскольку псевдомасонский блок был «левым», естественно, что главную роль в нем со стороны кадетов стали играть левые кадеты — Некрасов и его друзья киевляне. Утверждению Мельгунова, что инициатива новой организации исходила из Киева, можно верить. Дело в том, что по ряду причин, о которых здесь нет нужды говорить, киевская кадетская организация весь период между двумя революциями находилась в оппозиции к кадетскому ЦК, занимая более левые позиции, чем он. Нередко столкновения между киевлянами и кадетской верхушкой на конференциях и VI съезде кадетской партии в феврале 1916 г. принимали довольно резкий характер. Недаром Некрасов в своих показаниях так хвалит масонов-киевлян. Сам Некрасов также был левым кадетом и на базе своей левизны в 1915 г. вышел из ЦК, занял особую позицию в думской фракции и практически полностью переключился на земскую работу. Прогрессировавшее левение Некрасова, его «республиканизм» и послужили причиной его разрыва с кадетским руководством, завершившегося, правда, уже после Февральской революции.
