Роман Носиков - Россия будет воевать

Мотивация у инопланетян при этом, как правило, отсутствует, и все их полеты и стреляние по небоскребам объясняются на уровне реплики абстрактной Марфы Фоминишны 95-ти годков от роду: «Им надоть, они и летають. А што они все расколошматили, так на то они и гумноеды-нехристи».

Инопланетяне, которые все крушат безо всякого смысла по инопланетянской своей тоталитарной природе, очевидно противопоставляются ВС США, которые громят все осмысленно и из лучших побуждений.

Это как бы взгляд на себя снизу. С позиции собственных жертв, но не пристально — чтобы не замечать мотивов, не акцентироваться на сходстве, не приводить зрителя к пониманию тех людей, которых, возможно, вот прямо сейчас бомбят.

При этом в качестве основного культурного продукта такого типа фильмов производится поведенческий стереотип, который укладывается в черепную коробку зрителя: «мы — оплот Свободы поэтому мы — Ценность и должны себя защищать», «вступайте в вооруженные силы Соединенных Штатов».

Это продукт, рассчитанный на молодого, физически здорового неудачника, способного к строевой службе.

Для другой целевой аудитории применяется другой прием — обучение лояльности. Тут замечательно работают девочковые фильмы про вампиров.

Вампир в этом жанре — образ элиты, которая прекрасно выглядит, долго живет, пользуется красивыми вещами, — и все это за счет прямого потребления обычных людей.

В них закладываются поведенческие сценарии и мировоззрение, которые позволят человеку быть «лояльной пищей».

Особенно важно то, что в вампиры (то есть в элиту) невозможно выбиться, добиться элитного статуса. Элита закрыта. Статус элиты передается через укус. В элиту — приглашают, а не входят. И приглашение это нужно заслужить лояльностью, что, например, в течение уже нескольких серий проделывает героиня наипопулярнейшего сериала «Сумерки».

Все эти стереотипы и поведенческие сценарии с успехом переносятся с отдельных людей на целые государства. Запад ведет себя в точности как вампир по отношению к остальному человеческому населению планеты.

Западное сверхпотребление, продолжительность жизни населения, индустрия красоты и моды, айфоны, западное могущество и западная инновационная экономика, западная демократия держатся на неоколониальной системе, брутальные проявления которой мы сейчас можем наблюдать в Северной Африке.

Право же на свое привилегированное положение, право на жестокость по отношению к донорам Запад обосновывает… продолжительностью жизни, уровнем потребления, иновационной экономикой, демократией и гей-парадами. То есть выдает следствие за обоснование.

При этом, как и настоящий вампир или несущий сверху высокотехнологичное разрушение инопланетянин, Запад без своих жертв и доноров — просто не существует.

Стоило глобализации дойти до такого уровня, что ранее огромный мир, в котором можно было много предпринять для своего успеха и о чем никто бы никогда и не узнал или узнал слишком поздно, превратился в небольшой городок, где каждый у всех на виду, — как Запад, в точности как вампир из классического фильма, побледнел, осунулся от недостатка крови и начал разлагаться.

Пришлось начинать избавляться от ранее прикормленных приспешников, в результате чего финансовый кризис в этих странах стал лютовать особенно сильно, а страны-доноры, начавшие было обрастать мясом, подверглись показательному растерзанию.

Что все это значит для нас как для любителей кино?

Это значит, что в ближайшее время нас, скорее всего, просто захлестнет поток фильмов про беспричинных инопланетян, от которых нас может спасти только ВС США, и добрых вампиров, которые на нас когда-нибудь женятся.

Жизнь будущих мертвецов. О разнице между их апокалипсисом и нашим

Семен задумался о жизни, грустит и пьет десятый день.

А Николай веселый ходит, все время думает про смерть.

27 июля 2012

Коллега Чаусов на днях совершенно точно отметил странную популярность жанра «скучного апокалипсиса» в современном западном кино.

За последнее время вышло сразу несколько фильмов этого печального и безнадежного жанра: «Меланхолия» Ларса фон Триера, «4,44» Абеля Ферары и «Ищу друга на конец света» Лорен Скафария.

Вот примерные содержания картин.

«Меланхолия»: Свадебная вечеринка оборачивается катастрофой вселенского масштаба: обнаруживается, что на Землю надвигается планета под названием Меланхолия. С каждым часом она все ближе, и шансов на выживание у человечества все меньше… (Кинопоиск)

«4,44»: Ученые объявили последний день на Земле, но он оказался похож, если и не на обычную пятницу, то на последние часы рождественского вечера, когда уже прекратилась подарочная лихорадка, все сидят по домам с родными и близкими, редкие прохожие и машины спешат к своим. Сиско (Уиллем Дефо) и Скай (Шенин Ли) готовятся встретить опустошение планеты в квартире на Манхэттене — смотрят новости, записи интервью с Далай-ламой и лекций экологического пророка Альберта Гора, в последний раз занимаются сексом, медитируют; Скай пишет картину, Сиско пытается дозвониться дочери…

Ведущий новостей в последний раз прощается со зрителями, разносчик приносит последние коробки с китайской лапшой, с крыши соседнего дома шагает мужчина. (Газета. Ру)

«Ищу друга на конец света»: Индейцы майя были правы: дни нашей планеты сочтены. Астероид с нежным именем Матильда, несущийся на полной скорости к Земле, остановить уже не удастся, всему живому на планете осталось всего лишь три недели. Разумеется, каждый реагирует на невеселую новость по-своему: кто-то, вооружившись арматурой и бейсбольной битой, идет громить магазины и жилые кварталы, кто-то устраивает масштабные оргии, кто-то спешит расстаться с жизнью, не дожидаясь остальных. (Газета. Ру)

Метеорит или планета с нежным названием, погромы, самоубийства, оргии. Сходство этих текстов напоминает мне страницы школьного учебника по геометрии с однотипными примерами. Сходство это определенно не может быть случайным. Западный человек начал решать какую-то важную для него лично мировоззренческую задачу.

Какую?

Можно вдаться в конспирологию и предположить, что некая мировая закулиса руками режиссеров Феррары и фон Триера (что само по себе довольно фантастично) подготавливает человеческое сознание к масштабному катаклизму.

Можно пойти с социологических позиций и предположить, что это культурная реакция на изменяющуюся социальную обстановку на западе — кризис общества потребления, воспринимаемый как условный конец света.

Мое объяснение намного неприятнее.

Ранее жанр апокалипсиса также был популярен. Но в каждом фильме присутствовал герой-спаситель и сопутствующая ему надежда на продолжение жизни человечества и цивилизации. Даже после смерти главного героя — жизнь продолжается, остается память о нем, плоды его жизни, друзья, дети. Остается мир, в котором цветут цветы, растут деревья и — рождаются новые дети.

В новой же традиции — надежда исчезает полностью, после катастрофы не остается ничего.

На мой взгляд, причина такой резкой перемены заключается в неизбежно вытекающей из секуляризации и либерализма утрате Западом христианской веры, которая давала человеку надежду на преодоление смерти, утрате героической идеи, которая меряет человека совершенным, а не потребляемым: совершенное остается — даже после того как процесс потребления прекращается вместе с остановкой дыхания и сердцебиения.

Западный отторженный от веры (любой веры) человек, воспитанный в идеологии потребления, не может рассмотреть ничего за пределами своего собственного существования. Его смерть означает для него одновременную вселенскую катастрофу — уничтожение всего мира. Именно отсюда — и жанр.

Поскольку воспитан человек именно в обществе потребления, а следовательно, возлюбил себя как Бога и поклоняется себе, то он лишен того, чем защищались от страха смерти его верующие предки — любви к Богу, к стране, к народу, к жене. Все вышеперечисленное в его сознании — не объект любви, а среда обитания или объекты потребления. И, следовательно, никакого самостоятельного смысла не имеют и не дают.

Для современного западного секулярного человека он сам и окружающие его люди — временно живые мертвецы. Это общество будущих мертвых. Это те, кто временно шевелится, а потом навсегда перестанет. Все эти люди — сограждане Абсолютного Ничто. Это вопиющая и плачущая о себе пустота.

Единственное, что утешает современного европейского человека — только относительно большая продолжительность жизни, это благополучное «не сейчас». И наркотик потребления, который в виду глобального кризиса заметно снизил свое воздействие. Фильмы этого жанра анализируют как раз тот момент, когда у зрителя отнимается его страусиное «не сейчас», и спрашивают: «А если сейчас, то что?»