Политические деятели викторианской Англии - Игорь Самуилович Менщиков
В 1870-е годы в дом номер 10 переехал премьер-министр Дизраэли.
Поскольку после смерти жены у него не было лондонского дома, он решил возродить традиции и жить в официальной резиденции, на тот момент нашел её довольно запущенной. Дизраэли пришлось за свой счет покупать мебель и реконструировать жилые помещения. За установку ванной с горячей и холодной водой он заплатил большую по тем временам сумму — 150 фунтов и 3 шиллинга. Уступая место Гладстону, Дизраэли оставил и мебель, потребовав заплатить за неё. Гладстон потратил немало денег — полторы тысячи фунтов — на реорганизацию и меблировку дома. В 1894 году он провёл сюда телефон и электричество. Его оппонент, лорд Солсбери, не любил особняк на Даунинг-стрит, 10, а зал заседаний кабинета называл «тесной закрытой комнатой». Коллег по кабинету Солсбери чаще всего приглашал в министерство иностранных дел, которое он по совместительству возглавлял, или к себе домой, на Арлингтон-стрит, а официальную резиденцию отдал своему племяннику и помощнику (и будущему преемнику на посту премьер-министра) Артуру Бальфуру.
В заключение несколько слов о титулах и именах, поскольку одно и то же лицо может фигурировать под разными именами. Баронеты могут избираться в палату общин и перед их именем (но не перед фамилией!) ставится слово «сэр». К примеру, сэр Роберт Пиль. Члены палаты лордов, титулованная знать, упоминаются всегда по титулу и крайне редко по фамилии. Например, лорд Солсбери — это титул, Роберт Сесил — имя и фамилия. Старшие сыновья лордов и все сыновья герцогов из учтивости называются лордами, при этом титул ставится перед именем — лорд Джон Рассел, однако членами палаты лордов они не являются и могут вплоть до того, как унаследуют титул, избираться в палату общин. Так, например, 14-й граф Дерби до унаследования им от отца этого титула в 1851 году фигурировал как лорд Стенли, также как и впоследствии его сын, 15-й граф Дерби, известный политик второй половины XIX века. Наконец, пэры Шотландии и Ирландии, если они не имели британского пэрства, за небольшим исключением не входили в палату лордов, могли быть избранными в палату общин и назывались по титулу — Генри Темпл, лорд Палмерстон.
Акт о реформе 1832 г. увеличил число избирателей почти в полтора раза. Он подорвал, но не уничтожил совсем систему «гнилых местечек». Соответственно, влияние земельной аристократии было сохранено. Главной опорой финансового могущества этого слоя оставались «хлебные законы». Борьба за их отмену и отказ от протекционизма с переходом к свободе торговли (фри трейд) стояли в центре политической борьбы вплоть до 1850-х годов, когда противники свободы торговли устами одного из своих лидеров Дизраэли («Протекционизм не только мёртв, он проклят») признали своё поражение.
Второй проблемой было положение рабочих и социальных низов. Аристократы вроде Мельбурна или Палмерстона просто отмахивались от рассмотрения этого вопроса. «О, здесь все в порядке! Ничего не надо делать. Мы не можем пойти на внесение в свод законов чего-то неопределенного», — легкомысленно заявлял лорд Палмерстон. Тем не менее, далеко не все были столь близоруки. Дизраэли довольно резко обозначил конфликт между хижинами и дворцами в своих социальных романах «Коннингсби» и «Сибилла, или Две нации». Некоторых напугали события французской революции 1848 года. Другие переводили эту проблему в русло христианской этики (лорд Шефтсбери). В «голодные 40-е» в Англии развернулось так называемое чартистское движение. Его активисты требовали принятия Хартии (чарт), которая привела бы страну к подлинной демократии и сгладила бы социальные противоречия. Главным методом борьбы чартистов были митинги и сбор подписей под петициями за принятие Хартии. Размах чартистского движения был достаточно широк, но явно преувеличен в советской историографии). В современной английской социальной истории он рассматривается как эпизод борьбы за расширение избирательного права.
Наконец, третьей крупной проблемой, вокруг которой велась борьба, стала парламентская реформа. Проблема эта то обострялась, то затухала, но оставалась в центре парламентских и внепарламентских баталий. Предлагаемые проекты означали в основном расширение реформы 1832 года без её углубления. Один из них, предложенный в 1866–1867 годах Дизраэли, претворился в жизнь. Однако лишь в 1884–1885 годах были введены тайное голосование, примерно равные избирательные округа, практически всеобщее избирательное право для мужчин.
К 1867 году в целом завершилось формирование либеральной и консервативной партий. У них появилась определенная структура — Национальная либеральная федерация и Национальный союз консервативных ассоциаций, свои лидеры, программные установки. Период 1832 — 1867 гг. был временем перехода от старых аристократических группировок к партиям парламентского типа. Этот переход был довольно мучительным. Группировки то объединялись, то расходились. Рубежным стал 1845 год, когда кабинет Пиля провёл отмену «хлебных законов». Партия тори раскололась и на двадцать лет отошла от ведущих позиций. Она формировала правительства спорадически и на очень недолгий срок. Виги тоже не были едины. Это обусловило политическую нестабильность и частую смену кабинетов, особенно в 1850-е годы. Однако именно этот период — золотой век британского парламентаризма, время, когда парламент реально разрабатывал и принимал законы и контролировал ситуацию в стране. Не случайно его охотно сравнивали с древнеримским сенатом. В неустойчивой политической ситуации значение имел каждый голос, поэтому яркое выступление какого-либо члена парламента могло играть решающую роль, например, доклад Робака привел к падению кабинета Абердина.
Поскольку основными избирателями стали образованные и зажиточные слои, которые имели возможность выписывать прессу, резко возросло влияние газет и журналов. Именно тогда Маколей сказал, что пресса, и особенно пресса парламентская, стала «четвёртой властью Империи». Передовицы таких газет, как «Таймс», обсуждались в клубах, кулуарах парламента, гостиных и даже на митингах. Газеты были относительно независимы и формировали общественное мнение. Это сильно отличало ситуацию в Англии от того, что было на континенте. Один из исследователей жизни Палмерстона отмечает, что этот искушенный британский политик не мог понять, что пресса в Пруссии и на континенте вообще не есть отражение общественного мнения, а является отражением официальной точки зрения. С другой стороны, Бисмарк не мог понять обратного. Порой приговор «Таймс» был окончательным и обжалованию не подлежал. Широким влиянием пользовались и такие издания, как журнал
