Все, что было у нас - Сантоли Ал
Два-три человека из наших очень близко с ним сошлись. Один из этих его друзей был немец. Его отец погиб, сражаясь в немецкой армии, а потом его мать вышла замуж за американского солдата и приехала в США. Мой друг разговаривал с ним по-немецки, и так мы узнали о той давней истории иностранного легиона Франции.
Кроме того, я узнал, что телефонные линии, по которым мы из Нхатранга связывались с Сайгоном, были проложены японской армией. А потом кто-то нам рассказал, что в бухте Нхатранга есть старый японский самолет, который был там подбит. Мы начали как-то чувствовать дух этих мест и этой истории, и этого народа, который видел, как приходят и уходят разные армии. А наша была просто одной из них.
Я помню свои встречи с вьетнамскими студентами. Обычно они подходили ко мне на пляже. Когда у нас выдавался свободный день или выходные, и погода была хорошая, можно было пройти полмили до пляжа, расстелить полотенце и в нашем распоряжении оказывалась тропическая бухта с красивыми волнами, которые накатывались на берег ― не хуже Ривьеры. По всему морскому побережью французы понастроили виллы. И ощущение было такое, будто вокруг война, а ты в Атлантик-Сити.
Студенты или приезжали на велосипедах по главной дороге, шедшей вдоль побережья, или приходили пешком по пляжу, и заводили беседы, практикуясь в английском. Раньше или позже они обычно заводили разговоры о том, что они читали кое-что о Линкольне, читали и о Джефферсоне, и о декларации независимости. Они полагали, что все это просто здорово. Нередко они начинали разговор с 'я ― христианин, и я учусь' ― с большим воодушевлением и желанием поговорить. Но в какой-то момент во время беседы доходило до 'но вот армия ваша, понимаете ли...', и вроде как подразумевался вопрос: 'и как увязать это с декларацией независимости?' Потому что они знали, а мы начинали понимать, что сайгонское правительство ― это полицейское государство, где собираться троим на тротуаре ― против закона, где за людьми так пристально наблюдала их собственная полиция.
Ну, а потом, странные вещи происходили. Тот самый мой друг-немец очень хорошо играл в теннис, и его через переводчика стали приглашать в теннисные клубы, где он играл с такими людьми как начальник городской полиции и другими вьетнамцами более высокого ранга, чем те, с кем обычно общались рядовые первого класса. Однажды он между делом упомянул, что хотел бы избавиться от своей подружки-вьетнамки... На следующий день ее посадили в тюрьму.
А потом начались демонстрации. Против той, в Нхатранге, вооружённые силы не применялись; это была одна из первых демонстраций. Но вот когда они начали устраивать демонстрации в Сайгоне, армия [АРВ] привлекалась уже вовсю. Повсюду были колючая проволока и танки.
Двое-трое из нас через девчонку-подростка познакомились с целой американской семьей, которая жила на вилле в Сайгоне. Глава семьи работал советником в Сайгонском университете. В доме у них было полно прислуги. И мы снова встретились с этим громадным расслоением, когда увидели людей, которые жили в роскоши посреди войны. Мы ходили в гости к этой семье, когда шли демонстрации, и в квартале, где они жили, повсюду были КПП с колючей проволокой. Вокруг этого квартала было сплошное кольцо колючей проволоки и охраны из солдат АРВ. Я подошел к заграждению и сказал часовому: 'Мы хотим навестить тех, кто живет в этом доме'. А он отскочил со своей винтовкой и направил ее прямо на меня. Я уже готов был с ним сцепиться. К счастью, прибежал командир того подразделения. Я уверен, что ему в кошмарных снах представлялось, как этот парень убивает американца. Он всех успокоил и нас пропустил.
В общем, подобное случалось снова и снова. Офицеры рассказывали нам, что в Сайгоне Мин Нху без обиняков заявляла американским офицерам, что ее правительству американцы не нравятся, а вот деньги их нравятся. Они вели себя очень нагло, и очень хорошо понимали, что правительство Кеннеди у них в кармане, стоит только заорать: 'Коммунисты!' Им и не нужно было заверять нас в своих симпатиях. Они знай себе демонстрировали исключительное презрение к американцам, которые находились в их стране. Кроме того, в 1963 году они провели подтасованные выборы, во время которых на места в законодательном собрании претендовали безальтернативные кандидаты. Мин Нху была одним из кандидатов. Оппозиции не было. Все семейство президента Дьема выдвинулось в члены этого собрания.
Видя все это, многие из нас начали осознавать, что что-то здесь не так, и что цель нашего пребывания ― защищать это полицейское государство подобно сигнальной растяжке. Американцы ждали, пока чего-нибудь не случится, и тогда они смогли бы ввести более крупные силы. Я размышлял тогда: 'Именно так и вышло на Филиппинах с теми солдатами, которых захватили на островах Батан'. Мы там были как приманка. Если бы нас разгромили ― тысяч десять-двенадцать человек, мы стали бы предлогом для еще более масштабной войны.
Весь контингент американцев во Вьетнаме был настолько рассеян по стране, что там находилось не более пятисот человек в одном отдельно взятом месте. Наивысшая концентрация сил была в Тансонхут. И становилось все более ясно, что АРВ могут обернуться против нас. Летом 1963 года эти опасения стали уже совсем реальными. Из разных разговоров становилось вполне очевидным, что назревает путч. Помню, как я несколько раз ездил в Сайгон, и до меня доходили такие разговоры в барах, где бывали офицеры-вьетнамцы.
Я уехал из Вьетнама в середине октября 1963 года, а через две недели случился путч. Один из тех, кто оставался там, рассказывал, что в ночь перед путчем им приказали собрать вещи, приготовиться к вылету из страны, приготовиться к подрыву техники. В тот момент можно было и вовсе уйти из Вьетнама.
Я уехал из Вьетнама, собираясь поступить на подготовительные курсы Вест-Пойнта. В ноябре я там учился. У нас было собрание, всех собрали в одной аудитории. Один из офицеров объявил: 'Поступило сообщение о том, что президента Кеннеди застрелили'. Все были шокированы. Я подумал тогда: 'В начале этого месяца застрелили президента Вьетнама, и вот я приехал домой, и застрелили нашего президента. От одного несчастья уехал, а оно приехало за мной по пятам'.
В Вашингтоне и окрестностях почти никто не знал, что мы занимаемся вещами типа вьетнамских. Те, кто приезжал оттуда, носили на правом рукаве нашивки, которые свидетельствовали о том, что мы побывали на войне. Случалось, полковник меня останавливал и спрашивал: 'На какой войне ты побывал, сынок? А где это? А разве наши там воюют?'
Карл Фейлер
Начальник связи
Эсминец ВМС США 'Ричард С. Эдвардс'
Тонкинский залив
Сентябрь 1964 г. ― весна 1965 г.
НА ПАТРУЛИРОВАНИИ В ТОНКИНСКОМ ЗАЛИВЕ
Мы участвовали во втором инциденте в Тонкинском заливе. 'Тэрнер Джой' и 'Мэддокс' вошли в залив в июле 1964 года и были обстреляны 2 и 4 августа. И мы стали вместо них заниматься тем, что называлось 'патрули Де Сото'.
Суть 'патрулей Де Сото' состояла в том, что два эсминца при патрулировании заходили выше 17-й параллели ― выше ДМЗ ― теоретически оставаясь в международных водах Тонкинского залива. 'Мэддокс' и 'Тэрнер Джой' были в 'патруле Де Сото', когда подверглись обстрелу, результатом которого стала резолюция по Тонкинскому заливу. Мы участвовали в другом инциденте, который случился вскоре после того, и все три этих нападения были использованы для оправдания бомбовых налетов на Север.
Мы шли из Сан-Диего на Филиппины в составе конвоя из восьми жестянок [эсминцев]. Мы направлялись в Сьюбик-Бей. На полпути через Тихий океан мы услыхали о том, что 'Тэрнер Джой' и 'Мэддокс' были обстреляны. Авианосец 'Рейнджер' и мой эсминец 'Ричард С. Эдвардс' были выделены в самостоятельную группу, и мы в спешном порядке направились в Сьюбик-Бей.
