Николай Бухарин - Ленин как марксист
Такова была вторая полоса в развитии марксизма. Физиономия этого марксизма представляется иной, чем лицо марксизма Маркса и Энгельса. Как мы видим, здесь имеется совершенно иное социально-политическое образование, мы имеем совершенно другую идеологию, потому что налицо в значительной мере другая опора для этой идеологии. Этой опорой является рабочий класс наиболее грабительских империалистических государств, в особенности же рабочая аристократия этих могучих империалистических государственных тел. И когда процесс вырождения в области социально-политической получил наиболее классическое выражение, тогда мы стали иметь наиболее классические формулировки, отходящие по всей линии от ортодоксального марксизма.
3
МАРКСИЗМ ЛЕНИНА
Я подхожу теперь к вопросу относительно ленинизма. Мне рассказывали, что на одном из знамен Института Красной Профессуры написано: «Марксизм в науке, ленинизм в тактике – таково наше знамя». Мне кажется, что деление в высшей степени неудачно и отнюдь не соответствует «передовому авангарду на идеологическом фронте», как себя называют наши красные профессора, потому что так отрывать теорию от практики борьбы абсолютно нельзя. Если ленинизм как практика – это не то, что марксизм, то тогда происходит тот именно отрыв теории от практики, который особенно вредоносен для такого учреждения, как Институт Красной Профессуры. Ясное дело, что ленинский марксизм представляет из себя своеобразное идеологическое образование по той простой причине, что он сам есть дитя несколько иной эпохи.
Он не может быть простым повторением марксизма Маркса потому, что эпоха, в которую мы живем, не есть простое повторение той эпохи, в которую жил Маркс. Между той эпохой и этой есть нечто общее: и та эпоха не была органической эпохой, и наша эпоха в еще меньшей степени является органической эпохой. Марксизм Маркса был продуктом революционного времени. И ленинский марксизм, если можно так выразиться, является продуктом необычайно бурной и необычайно революционной эпохи. Но само собой понятно, что здесь так много нового в самом ходе общественного развития, в самом эмпирическом материале, который дается как материал для теоретических обобщений, в тех задачах, которые ставятся перед революционным пролетариатом и, следовательно, требуют соответствующего ответа и соответствующей реакции, – так много нового, что наш теперешний марксизм не есть простое повторение той суммы идей, которая была выдвинута Марксом.
Необходимо самым решительным образом подчеркнуть, что отнюдь нельзя противопоставлять ленинизм марксизму, я отнюдь не хочу противопоставлять одно учение другому. Одно есть логическое и историческое завершение и развитие другого. Но я хотел бы раньше остановиться на тех новых фактах социально-экономической политики, которые являются базой для ленинского марксизма. В самом деле, что нового в этой области мы имеем перед собой, нового в том смысле, что эти явления были недоступны Марксу, потому что их просто не было в то время, в какое жил Маркс? Мы имеем, прежде всего, некоторую новую фазу в развитии капиталистических отношений. Маркс знал эпоху торгового капитала, который лежал за ним. Маркс знал промышленный капитал. Эпоха промышленного капитала считалась, можно сказать, классическим типом капитализма вообще. Вы отлично знаете, что только при Энгельсе начали складываться такие организации, как синдикаты и тресты. А целую новую стадию капиталистического развития, с большой переорганизацией производственных отношений в капитализме, того, что Ленин обозначал как монополистический капитализм, – сумму всех явлений, ясное дело, Маркс знать не мог, потому что их не было, и по этой простой причине он не мог их теоретически выразить и обобщить.
Эти новые явления должны быть теоретически схвачены, и, поскольку они теоретически схвачены, они представляют собой дальнейшее звено, в старой цепи теоретических рассуждений и положений. Все это – явления из области финансового капитала, из области империалистической политики этого финансового капитала. Вопрос о создании и сплочении мировых экономических организаций капитала и его государственной организации и целый ряд аналогичных вопросов, вытекающих из специфической структуры капитализма, как он выражен в последние годы XIX и в первые десятилетия XX столетия, – это все есть вопросы, которые не были известны Марксу и которые должны были подвергнуться теоретическому анализу. Вторая сумма вопросов – это суть вопросы, связанные с мировой войной и с распадом капиталистических отношений. Как бы я сейчас ни оценивал степень и глубину распада капиталистических отношений, какой бы прогноз я ни ставил в этом отношении, как бы я ни оценивал, в частности, теперешнюю экономическую ситуацию в Западной Европе, как бы я ни говорил о глубоком кризисе или крахе, какую бы радикальную формулировку ни привести в ту или другую сторону, – все-таки совершенно ясно, что перед вами налицо такого рода явления, которых не было раньше. Ни государственного капитализма в его специфической формулировке, ни связанных вместе с ним явлений распада и дезорганизации капиталистического механизма с совершенно специфическими явлениями в области социальной, распада по всей линии, начиная от производственного базиса и кончая явлениями из области денежного обращения, – всех этих явлений не было во времена основоположников научного коммунизма. Эти вопросы ставят перед нами ряд интереснейших и новых теоретических проблем, и само собою разумеется, что вместе с этими теоретическими проблемами необходимыми являются и соответствующие практически-политические выводы, которые на них основаны и с ними связаны. Это другой род явлений, очень большой, делающий эпоху в точном смысле слова, явлений, которые не были известны ни Марксу, ни Энгельсу. Наконец, третий ряд явлений, которые связаны непосредственно с рабочими восстаниями в период краха капиталистических отношений – в период, который получается в результате громадного столкновения этих чисто капиталистических тел в их войнах, которые суть не что иное, как своеобразная форма их капиталистической конкуренции, специфическая формулировка, неизвестная тому времени и той эпохе, в которую жил и учил сам Маркс и его ближайшие единомышленники и друзья. Сейчас же эти вопросы непосредственно связаны с процессом социалистической революции, они тоже представляют из себя громаднейший социальный феномен, социальное явление совершенно объективного порядка, которое точно так же нужно теоретически изучить, которое имеет своеобразную закономерность, которое ставит перед нами целый ряд теоретических и практически-политических вопросов. Само собою понятно, что во времена Маркса можно было давать лишь самые общие формулировки этого, а теперешний эмпирический материал дает громаднейшее количество всевозможных новых явлений, которые подлежат теоретической обработке. Вот это есть третий род явлений, и связанных с ними вопросов, и связанных с решением этих вопросов практически-политических выводов. Это есть третий род проблем и теоретических и практических, которые не были известны Марксу, потому что они не были известны вообще той эпохе. Наконец, есть еще четвертый ряд, который стоит, как глыба совершенно новых постановок вопроса, это – ряд, связанный с эпохой, или началом эпохи, господствующего рабочего класса. Как Маркс ставил вопрос? Я напомню марксовскую формулировку, которую я приводил:
«Мое учение и его сущность состоит не в том, что речь идет о классовой борьбе, а в том, что оно неминуемо ведет к диктатуре пролетариата». Вот это была граница. Когда эта диктатура пролетариата является уже фактом, то совершенно естественно, что дальше мы уже выходим за границу. Сущность марксова учения – это есть неизбежная диктатура пролетариата, и только. И здесь остановка.[1] Иначе не могло быть в ту историческую эпоху, потому что пролетарская диктатура не была дана как реальный факт и сопутствующие ей явления не были даны как материал чисто опытных явлений и наблюдений, которые могли бы быть теоретически обобщены и которые могли бы служить объектом теоретического анализа или практической реакции. Этого не было. Поэтому само собою разумеется, что весь цикл этих громаднейших явлений представляется совершенно новым, ибо мы уже пришли к тому, о чем Маркс сам сказал: для меня это – грань. Теперь мы имеем род явлений, стоящих за этой гранью. Чем более эти явления принципиально новы, тем более они должны являться принципиально новыми и теоретически; тем, следовательно, оригинальнее должна быть та концепция, которая включает в себя общее рассмотрение и этих явлений, принципиально новых для всех предыдущих эпох. Вот это есть 4-й разрез тех явлений социально-экономических, политических и всякого иного порядка, которые должны служить и объектом теоретического рассмотрения, и теоретически-систематизированных норм поведения со стороны рабочего класса. Я привел здесь 4 ряда. Само собою разумеется, что все они представляют из себя не что иное, как некоторую колоссальную эпоху в развитии не только европейского капитализма, но и вообще всего человеческого общества. Вся эта эпоха, во всей ее сложности и конкретности, представляет из себя такое колоссальнейшее богатство всевозможных проблем, и теоретических и практических, такое богатство, такую огромную махину этих проблем, что совершенно естественно, что тот ученый диалектик и практик, который соединяет разработку теоретических вопросов с практикой на этом эмпирическом материале, – он уже выходит за пределы того, чем был марксизм в его старой формулировке.
